Сергей Данилов - Знакомые истории

Знакомые истории

Сергей К. Данилов

© Сергей К. Данилов, 2017

ISBN 978-5-4485-2927-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

АХ, ЭТИ СЕРЫЕ ГЛАЗА

Старший экономист Алла Карсавина возвращалась домой после зимнего отпуска. Полмесяца она брала летом, ездила дикаркой в Сочи, сейчас провела неделю в небольшом кемпинге при горнолыжной трассе, где обычно в это время года собирается уйма народа. На лыжах Алла стояла неплохо, в том числе и горных, но, увы, пошиковать не удалось – всю отпускную неделю держались сильные морозы. Подъёмник не включали ни разу. Несколько новых знакомств, заведённых в гостиной у камина, трудно отнести к разряду особо удачных: сплошь довольные жизнью улыбчивые женатики, которые целый день могут просидеть на деревянной лавке за пивом, громко обсуждая тонкости альпинистского снаряжения.

В её почти тридцатилетнем возрасте семейное положение сильного пола начинаешь различать без расспросов, по походке, на расстоянии ста метров. Подержанный товар нам не нужен. Изумительно красивая девушка с роскошными золотистыми волосами, широко распахнутыми в мир большими голубоватыми глазами, в уголках которых, к сожалению, поселились не очень заметные до времени гусиные лапки. По замечанию родной мамочки, слишком много прохохотала весёлых лет. За спиной осталась сотня сказочных романов, и все как один кончились ничем. Наверное, поэтому Алла не ударилась в кемпинге во все тяжкие, как в прежние бы времена, хотя один молодой женатик со шкиперской бородкой, в огромных высокогорных ботинках, изображавший из себя плейбоя, очень ей понравился, жутко захотелось тряхнуть стариной, но благоразумие взяло верх, она опомнилась и воздержалась, решила не портить репутацию, ждать ЕГО до самого конца. ОН так и не появился. Мороза испугался, что ли?

И вот вам, пожалуйста, результат: сидит Алла одна-одинёшенька в своём купе, смотрит на пустынный перрон и бесславно ждёт отправления поезда. В каком-то смысле уже приехали. Здравствуйте, девочки! Чёртов поезд должен был отправиться десять минут назад, но после слабеньких подёргиваний и потряхиваний, замер на прежнем месте. Очень холодно сегодня, техника не выдерживает, что подъёмник, что поезд, всё дохнет на корню. А у неё на душе ещё холоднее, просто абсолютный ноль: лёд, камни, безвоздушное пространство.

Была последняя надежда на вагонное знакомство, чтобы ОН и ОНА вдвоём в одном купе оказались, даже элитное нижнее бельё в дорогу напялила, и сама при полном параде, прямо из парикмахерской, с корабля на бал… И что? Городок напрочь вымерз, во всём их вагоне лишь три купе заняты. В соседнем устроился пузатый военный, явно имеющий на неё виды, но стопроцентный женатик. В другом две пожилые женщины. Вот и весь праздничный набор.

«Я как пуля на излёте, – подумала Алла, – лечу, лечу, а цели нет. Скоро о землю шлёпнусь, и все дела»

Она уже решила переодеться в штаны и свитер, иначе с красиво декольтированной грудью ей вечером не отбить атак капитана, который уже сейчас вьётся паутом на голое тело возле открытых дверей её купе и вот-вот, как только проводница соберёт билеты, влетит сюда, ничем потом не выкуришь. И тут вдруг, как в новогодней сказке, на перроне появился ОН. Алла прильнула к холодному стеклу: высокий, стройный, в длинном модном расстёгнутом пальто, с вьющимся до земли белым шарфом, неторопливо и чётко маршировал по снежному насту, пушинкой неся огромный кожаный чемодан. Будто зная наперёд, что без него поезд с места не двинется. Неужели действительно ждали его? Алла – несомненно!

Но кто он? Провожающих нет, какая радость! Лицо молодое, с румянцем на щеках, из-под шапки видны только тёмные брови, прямой нос, шикарные усы и решительный подбородок. Точно, ОН! Как на картинке. Неужели? Неужели другое купе? Неужели опять не судьба? Господи, да сделай же что-нибудь! Хоть раз в жизни выдай замуж нормально! Нет, чего сказку выпрашивать? Это, наверное, и для бога непосильная задача, ладно уж, в будущем пусть и разведёмся, пусть жить одной, от случая к случаю, да воспитывать ребёнка, как все обычные бабы. Но сейчас-то, господи, дай счастья!

День клонится к вечеру. Мороз под сорок. Ликование души неизвестно по каким причинам, и вот не застёгнуто пальто, лицо быстро твердеет и сохнет, случайное выражение схватывается гипсовой маской радости: ах, какая ерунда, когда… что? Шарф метётся у колен. Он один на пустынной сцене перрона. Отправление поезда задерживается. Провожающие не выдержали мороза, нет ни единого человека. Оглушительный капустный хруст снега, нескончаемая цепь вагонов, да справа, за чугунной решёткой редеет чахлый, заброшенный парк, слегка побрызганный малиновым предсумеречным светом.

Повинуясь невесть откуда налетевшим сумасбродным предчувствиям, в мозгу гулом гудит праздник сердца-колокола. Вкручивая каблуки в визжащий наст перрона, идёт он к своему вагону, набрав полную грудь воздуха, без вдоха, без выдоха. Витенька, как всегда, опоздал. Поезд должен был уйти ещё десять минут назад, но либо вокзальные часы врут, либо попросту, на общее счастье, случилась задержка, и, разметнувшись далеко в обе стороны, тёмно-зелёная шеренга вагонов, грязная ещё октябрьской грязью, продолжает мертво стоять на месте, не подозревая, верно, о том, что, в сущности, только его одного и дожидается. Голова и хвост состава потерялись из виду далеко в светлой морозной мгле. За глухими, с зелена стёклами окон, будто через годами отстоенную прозрачность аквариума, поблазнился глубокий взгляд из-под опущенных ресниц, мгновенно поразивший живое живым. Витенька метнулся в сторону аквариумного зазеркалья, полного тёмно-жёлтой воды с подсветкой, где сонными карасями плавали все другие лица: разгадка его вроде необъяснимой жизни вдруг оказалась ужасно близка, – сейчас он поймёт себя по одному только этому лицу, благодаря полноте возникшего внезапно счастья… Но её уже нет, хотя свет случайного взгляда продолжает калиться на сетчатке глаз.

Очень походила на Аньку. Да откуда здесь взяться Аньке? Витенька приехал в городишко на два дня, привёз в военную часть брату-новобранцу два чемодана вещей из дома, и теперь уезжал, довольный свершённой миссией, пустым – в огромном чемодане, который он легко несёт одним пальчиком, лежит только другой, не менее громоздкий, свёрнутый кожаный чемоданище. Здорово ездить налегке! Так что же Анька?

Ничего особенного, просто учатся в одной группе и вместе сидят на лекциях. Как-то на переменке затеяли обычную игру: кто кого пересмотрит не моргнув. Сидели – смотрели всю перемену, а потом ещё и лекцию прихватили. Загипнотизировались. С тех пор часто глядят в глаза друг другу в свободное от учёбы время, и несвободное тоже. У Аньки глаза серые, он их выучил наизусть в подробностях, спроси, всё расскажет, с точностью до количества ресничек. Его уже поднимали преподаватели, устраивали выволочку, что, де, за посмешище здесь устроил? На лекциях надо материал конспектировать, а не… дурью маяться. Не помогает.

Отвернулась? Или просто мираж оконной пыли? Поражённый фантазией не свершившегося, деревянным шагом продолжил свой путь, и снова чей-то взгляд из следующего окна окатил жаром, и всё повторилось, как ныряние в декабрьскую прорубь, полную ледяного крошева. Эти новые глаза – огромные, удивительные, незнакомые. Наверное, он всё же хорош, очень хорош в молодецки расстёгнутом, длинном пальто, с поднятым узким воротником из нерпы. У Витеньки весёлое, чуть порозовевшее на морозе лицо с прямым решительным носом, карие глаза, жёсткие, чёрные, не мальчишечьи усы. Грудь распирает счастье и желание вздохнуть.

Сорвал перчатку, приложился ладонью к чешуйчатой изморози, покрывавшей вагон; невероятное должно произойти немедленно, сейчас же, тут, на месте – слишком много внутри кипящей радости. Запрыгнул в вагон. Тепло как! На всю длину коридора стелется узенькая вишнёво-красная ковровая дорожка с парадными зелёными кантами. Победно отмаршировав по мягкому ворсу до своего купе, не сдерживая улыбки, открыл дверь и легко вошёл. Внутри купе оказалось светло и чисто, как бывает в начале пути в фирменных поездах: салфеточки, занавески, пол ещё не успел высохнуть после влажной уборки. За стеклом неузнаваемо ярко белеет привокзальный парк, отнюдь не заброшенный, но таинственный, романтично-заснеженный. Сиденья мягкие, со светлой кожаной обивкой, кругом поблёскивает никель, он вдохнул, наконец, чувствуя лёгкий, почти неуловимый и приятный запах духов.

Вот оно и случилось! Уже не вагон это – крошечная гостиная, со своей прекрасной хозяйкой, сидящей на правом от входа сидении, у окна. Чуть-чуть – больница из-за холодности казённого блеска металлических покрытий столика, сидений и стен, с дежурной сестрой милосердия. Почти ослепшему от внешнего белого света, теперь на фоне окна и заснеженного парка ему виден только силуэт головы да лежащая на столике рядом с картонкой билета рука, освещена проглянувшим низким солнцем; на запястье свободно держался тоненький узорный браслет, пальцы длинные с розовым лаком на ногтях и нежной кожей.