Борис Егоров - Рыбка, где твоя улыбка? Исповедь раздолбая – 3

Рыбка, где твоя улыбка?

Исповедь раздолбая – 3

Борис Егоров

© Борис Егоров, 2016

ISBN 978-5-4483-2393-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Были когда-то и мы покемонами…

Расплата за дурацкий смех

Учился я где-то в классе четвертом. И что-то случилось с нашим холодильником «ЗИЛ». Начал барахлить. И папаня, будучи, как обычно дома – в благорастворении, полез его чинить. Не выключив, как я теперь понимаю, из сети. Я сидел на табуретке рядом и слушал батины объяснения: «Нормальный мужик должен все уметь! Это же стыдоба – вызывать сантехника, если кран подтекает, или толчок засорился. Так же и все аппараты, которые в доме – тоже надо самому все чинить. Ну… разве только что в телевизор не стоит лазить. Там другая соображалка нужна. Понял, Пилсудский?» (До сих пор не знаю, почему меня отец так называл иногда.)

Я послушно кивнул головой. Меня, честно сказать, судьба холодильника не особо волновала. Я изображал свою заинтересованность в надежде выпросить у отца копеек пятьдесят – на шикарную жизнь. Типа, квас, мороженое… два мороженого.

А батя продолжал лекцию: «Здесь особого ума не надо. Главное – аккуратность и осторожность…» Вдруг папаня дернулся, отпрыгнул от холодильника, и начал материться. Потом схватил шнур, который шел в розетку и рванул его от души. В результате штепсель остался в розетке, а шнур оторвался. Опять же, как я теперь понимаю, папаню во время лекции капитально шарахнуло током.

Не знаю, почему – но меня смех разобрал. И я начал хохотать – уж больно разительно отличался папаня, ушибленный током от глубокомысленного лектора.

Батя смотрел на меня… ох, и взгляд у него был. Как в кино у Змея-Горыныча. Бить он меня не стал за неуместный смех. Но где-то с месяц на все мои финансовые просьбы папаня сворачивал здоровенный кукиш и говорил: «А вот теперь – я посмеюсь!»

История эта мне вспомнилась уже здесь, в Германии, когда меня перевезли на новую квартиру. Пришло время постирать кучу барахла. Загрузил я стиральную машину, включил ее, и занялся другими делами. Слышу – из ванной какие-то нездоровые звуки. Явно стиралка работает как-то не так. Пошел туда. Свят-свят! А машина стоит посреди здоровенной лужи. В которую мне пришлось наступить, чтобы выключить этот хренов агрегат. Наступил. Хорошо – одной только ногой.

Ох, и долбануло меня! Хоть никто надо мной не смеялся, но матерился я не хуже покойного папани. Потом малость очухался, полез на душевую кабину и оттуда сверху все выключил.

Только на третий день исследований нашел я внутри стиралки отломанную во время перевозки пипочку, через которую и лилась вода. Забил в дырдочку чопик, и стираю нормально до сих пор. Но, на всякий случай, шнур теперь в розетке не оставляю…

Собачья радость

Учился я тогда, по-моему, в пятом классе. А, может, в шестом. Ну, это не важно. Идем мы как-то с папаней, прогуливаемся вдоль Люблинского пруда. В те времена этот пруд был… действительно пруд. Имелся прекрасный пляж, лодочная станция, и зимой и летом рыбаки таскали из этого пруда всяческую рыбу. Когда я после армии зарулил… в «места боевой славы», то, глядя на вонючую лужу, заросшую какой-то зеленой плесенью, я брезгливо сплюнул, с тоской вздохнул и пошел пьянствовать в Кузьминский парк.

Да. Идем мы, стал быть, с папаней. И видим вдруг такую неаппетитную картину. Какой-то мужик привязал здоровенного дога его же поводком к дереву, и лупит дубиной.

Я, помню… меня затрясло. С детства упрашивал отца купить собаку. А он – ни в какую. Однажды объяснил: «Хорошая собака – это не игрушка. Она забот требует – не меньше, чем ты. Если не больше. У меня времени нет с ней заниматься. А тебе доверить – это пса угробить. Все. Свадьбы не будет».

И стоим мы с папаней, смотрим на избиение собаки. Батя глянул на меня, как меня трясет, сказал: «Не обращай внимания. Меня так же трясет, просто оно внутри. Стой, где стоишь». И подошел к тому мужику. Вырвал у него дубину и защвырнул куда-то. Мужик попер на отца. Ну, батя у меня был без всякого спорта дядя крепкий. Ну, и по роду службы знал, конешно, кой-чего. В общем, только ноги мужика в воздухе мелькнули. А батя стоял и кулак потирал. Что интересно – пес, пока его хозяин бил, он только скулил. А когда увидел, что хозяину по чану дали, стал рычать и кидаться на батю. А меня опять затрясло. На этот раз от гордости – во у меня какой папа!

В общем, мужик очухался. И рассказал совершенно бредовую историю. Жена его случайно вроде плеснула на дога кипятком из чайника. Тот ее слегка тяпнул за ногу. Жена в истерику – типа, либо собака в доме, либо я. Но мне осталось так и непонятным, за что мужик бил пса.

Не знаю, сколько батя заплатил мужику. Но собака стала жить у нас. И документы бывший хозяин принес на пса.

Звали дога – Барс. Ему тогда еще года не было, но здоровенный был. С ним в компании я безбоязненно ходил везде и в любое время. Даже маманя наша – уж на что собак не любила, а привязалась к Барсу. Постоянно меня гоняла: «Ну-ка! Веди Барса гулять! Видишь, ему побегать хочется».

Пока Барс у нас жил, в семье не было скандалов и ругани. Он сразу начинал метаться от одного к другому, и скулить. А когда все успокаивались, Барс прыгал на всех подряд – целоваться.

Но, к сожалению… Как мне потом собачники объясняли, доги и доберманы в домашних городских условиях – они очень нежные в медицинском смысле. Легко заболевают.

Умер наш Барсик. И батя сказал мне: «Больше о собаках и не заикайся».

«У любви, как у пташки крылья…»

Как я ее любил! Нет, как я ее люби-и-и-ил! Эта была такая красавица, что я натурально с ума сходил. Мы жили тогда в одном подъезде, и если утром мы встречались, и она мне улыбалась – потом я весь день ходил с придурковатой ухмылкой и тыкал вилкой мимо тарелки.

Любовь моя Галя была просто редкостной красавицей. Каждая грудь у нее была величиной где-то с мою голову. А ноги! Ноги были – ну, прям как у меня. Тоненькие, кривоватые, и коленки торчали, как дверные ручки в райкоме комсомола. Я еще, помню, удивлялся – как она с такими ножками ухитряется играть в волейбол? У меня вот ни хрена не получалось.

Из-за Гали я даже подружился с ее младшим братом Васей. На мой взгляд, Вася этот был тупой, как три валенка в упаковке. Но я тем не менее с ним дружил, чтобы иметь возможность почаще бывать у них дома.

У меня хватало ума не трогать клумбы в нашем дворе. Но во всех окрестностях я выкосил все лютики-цветочки, как стая саранчи. Галенька моя каждый раз хохотала при виде моих букетов, чмокала меня в щечку и совала цветочки в мусорное ведро.

А когда мы оставались с ней наедине… Уважаемые читатели! Если вам нет еще восемнадцати лет – покиньте помещение, пожалуйста.

Наедине мы с Галей играли в подкидного дурака на щелбаны. Ах, как классно играла моя любовь! Жулила на каждом шагу, но я делал вид, что ничего не замечаю. Как истинный мужчина, я был готов на все для любимой женщины. Своей волейбольной ручкой она мне отвешивала такие щелбаны, что я имел на лбу перманентный синяк. Окружающие меня люди интересовались происхождением моей постоянной травмы, но я мудро объяснял все схватками с бандитами.

И вот – настал тот самый день. Решился я, наконец, сделать Гале предложение руки и моего истерзанного сердца. С пустыми руками идти было как-то неприлично, поэтому я нашел у своей старшей сестры единственный неначатый флакон духов «Красная Москва». Потом в соседнем квартале выискал нетронутую клумбу и ободрал ее.

Явился я к невесте элегантный, как рояль. Дело было жарким летом, поэтому я был в майке. А отцовскую бабочку застегнул просто на шею.

При виде меня Галочка пришла в дикий восторг! Она даже поцеловала меня не в одну щеку, а в обе. Но, когда я преподнес ей духи, Галя внимательно посмотрела на меня, а потом высунулась в окно и завопила: «Таня-я-а-а!» Снизу раздался голос моей сестры: «Че, Галь?» Галя показала ей коробку: «Это не твои духи?» Минуты через две тишины раздался вопль сестры: «А как они к тебе попали?!!»

Короче, по жалобе сестры папаня меня отодрал ремнем. Приговаривая, как помню: «Свое дари! Свое дари! Бабник малолетний…»

Прижимая к распухшей заднице свинцовые примочки, выданные маманей, я как-то сразу Гальку разлюбил. И по утрам при виде ее, орал в окно: «Дура кривоногая!..»

Крабы как сексуальные партнеры

Когда я в первый раз прочитал «Двенадцать стульев», то для меня очередным жизненным идеалом и примером для подражания стал великолепный Остап Ибрагимович Бендер. Помнится, больше всего мне понравилось в великом комбинаторе то, что он любой житейский геморрой умудрялся развернуть так, что тот шел ему на пользу. (Поэтому я никогда не перечитывал финальную сцену на границе.)

Нынче же, поскрипывая суставами и костылями, я пришел к выводу, что родство душ с Бендером я учуял потому, что сам был с раннего детства жуликом и пройдохой. Иначе как можно было объяснить, что я в пионерском лагере пришел на кухню в столовой к шеф-повару Осипу Абрамовичу – его представили вновь приехавшим в лагерь пионерам на первой линейке – и сказал ему: «Осип Абрамович! Папа просил вам привет передать».