Денис Нижегородцев - Никто. XX век

Никто

XX век

Денис Нижегородцев

© Денис Нижегородцев, 2017

ISBN 978-5-4485-7272-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Меня давно занимала мысль – будут ли кому-то интересны мемуары человека, неизвестного широким слоям населения, человека, который не переживал войну, блокаду или другие катаклизмы, человека, который не занимал высоких постов в правительстве, человека, которому не так много лет, чтобы подводить итоги, словом – мемуары простого человека, современника, обывателя. Обычно же происходит наоборот: кто-то становится кем-то и уже затем начинает делиться подробностями своей жизни…

В общем, я начинаю публиковать свои воспоминания, которые назвал «Никто». Чтобы легче было ориентироваться и мне, и вам, записи будут в хронологическом порядке, по годам моей жизни. А начнутся даже чуть раньше…

Глава 1. Год, когда я не родился

1982 год. Конец «брежневского застоя». Я ещё не родился. Но это произойдёт уже совсем скоро. Уверен, характер ребёнка начинает закладываться ещё до того, как последний появится на свет. На это влияют, как внутренние, так и внешние факторы. А вокруг меня тогда происходило немало.

Начать с того, что за несколько месяцев до моего рождения нас с мамой чуть не убило деревом. Произошло это в Москве, в одном из дворов на Кутузовском проспекте, недалеко от места, где теперь стоит театр «Мастерская Петра Фоменко». Беременная мною мама шла к своей подруге. Дерево упало буквально в нескольких сантиметрах от нас.

На этом драматические события 82-го года не закончились. В октябре, опять же за несколько месяцев до моего рождения, умерла моя бабушка, мать моей матери. Бабушку я никогда не видел вживую, но много о ней слышал. Говорят, я похож на неё. И всё это, наверняка, тоже внесло свой вклад в мой генетический код.

Драматичным и где-то даже парадоксальным был и следующий месяц – ноябрь 82-го. 10 ноября каждого года Советский Союз отмечал один из главных своих праздников – День милиции. Знаю, что по размаху телевизионный концерт ко Дню милиции уступал лишь «Новогодним огонькам». Но в 82-м ноябрьский концерт в эфир не вышел. Это было единственное исключение. Потому что в этот день умер генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И.Брежнев. Кстати, он жил всего в нескольких домах от того места, где меня чуть не убило деревом, на Кутузовском, 26…

И в тот же день, 10 ноября 1982 года моего отца, живущего, как и вся наша семья, в закрытом тогда городе Горьком (ныне – Нижнем Новгороде), наконец, приняли в КПСС, к чему он долго шёл.

Вот при таких драматических и странных обстоятельствах я готовился появиться на свет. Но произойдёт это уже после, в следующем 83-м году…

Глава 2. Имя

1983 год. Холодная война в разгаре. Советским Союзом руководит Юрий Андропов. Президент США Рональд Рейган называет СССР «империей зла». Подполковник Станислав Петров предотвращает ядерную войну, когда из-за сбоя в системе предупреждения о ракетном нападении поступает ложное сообщение об атаке со стороны американцев. В СССР едет американская школьница Саманта Смит, написавшая Андропову письмо с опасениями по поводу ядерной войны. Советский истребитель сбивает над Сахалином отклонившийся от курса южнокорейский пассажирский лайнер. В Ульяновске врезается в пролёт моста теплоход «Александр Суворов». В том же году будущий король поп-музыки Майкл Джексон впервые демонстрирует «лунную походку», а учёные впервые выделяют вирус, вызывающий СПИД.

В это время в «закрытом» городе Горьком (бывшем Нижнем Новгороде, а с 1990 года – снова Нижнем Новгороде) появляюсь на свет я. Роддом №1 на улице Фигнер (бывшая и нынешняя улица Варварская). Я ещё не знаю, кто такая Вера Фигнер, ничего не читал у Горького, не догадываюсь, что в нескольких километрах отсюда живёт высланный из Москвы создатель советской водородной бомбы Андрей Сахаров, да и о существовании самого Советского Союза тоже ничего не знаю.

Через несколько дней меня привозят на мою первую квартиру на улице Маяковской (бывшая и нынешняя Рождественская). Как гласят туристические путеводители, это бывшая усадьба князей Голицыных. И хотя мои предки – не князья, а мы занимаем только небольшую часть бывшего флигеля, всё равно приятно родиться в таком месте.

Родители, особенно мама, насколько мне известно, хотели девочку. Моё появление на свет было встречено вздохом разочарования. Успокоить невестку смог лишь свёкр, человек с «ленинскими» именем и отчеством – Владимир Ильич. Или просто Ильич, как звали его все знакомые. Он как-то сразу взял надо мной шефство, и в детстве был для меня самым близким членом семьи.

Мама вскоре со мной смирилась и вознамерилась придумать ребёнку необычное имя. В семье на тот момент уже были отец Александр, старший брат Саня, дядя Саша, и назвать меня так же родственники не могли при всём желании. Хотя, появись я на свет года на три с половиной пораньше, первым ребёнком, был бы Александром, без вариантов.

Для отца после первого сына, названного его именем, имя второго, похоже, было уже не так принципиально. Поэтому основная борьба развернулась между свекровью и невесткой. Первая настаивала на Андрее (папа поддерживал), вторая – на Леониде, так звали моего деда по матери. В итоге мама применила одной ей известную хитрость, и я стал и не Андреем, и не Леонидом, а Денисом.

В 70-е и 80-е имя Денис вдруг стало модным. Кто-то связывает это с известной книгой писателя Виктора Драгунского, кто-то вспоминает партизана Дениса Давыдова или писателя Дениса Фонвизина. В моём случае всё проще – меня назвали «в честь» современника, сына знакомых моих родителей.

Во дворе первое время многие путались: так как меня зовут? Для одних я был Данилой, для большинства – Димой. Бабушка тоже жаловалась, что за имя такое? Но какое есть.

Ощущаю ли я себя Денисом? Интересный вопрос… Пару раз ловил себя на мысли, что это не совсем я. Да, меня так зовут другие, и если вокруг других Денисов не наблюдается, я обязан откликнуться. Но где-то внутри я – не Денис, а всё-таки Я.

Идём дальше. Как пел Владимир Высоцкий, «час зачатья я помню неточно, значит, память моя однобока…» Поэтому доверюсь чужому мнению. Откровениями относительно моего рождения продолжает делиться мама. По её словам, одной из причин бэби-бума середины 80-х стало постановление ЦК КПСС от 1981 года «О мерах по усилению государственной помощи семьям, имеющим детей». Тогда стали выплачивать детские пособия, ввели оплачиваемый декретный отпуск, в течение которого сохранялся трудовой стаж матери.

Семья моя была вполне «советской», среднестатистической. Оба родителя – инженеры (на тот момент), первое поколение, родившееся в городе, первое поколение (по крайней мере, со стороны отца, с мамой всё сложнее), получившее высшее образование.

В общем, как-то так. А если спросите меня, ну, каково там было, в 83-м году? Отвечу честно: ничего не помню.

Глава 3. Розовый бутон

1984 год. В январе мне исполняется один год. Меньше, чем через две недели умирает 70-летний генеральный секретарь ЦК КПСС Ю.В.Андропов. Его сменяет 72-летний К.У.Черненко. Продолжается так называемая пятилетка пышных похорон, когда по единственному каналу центрального телевидения периодически показывают «Лебединое озеро», а руководители государства уходят один за другим.

От 84-го года в семейном архиве сохранилась, кажется, всего одна фотография. Но она очень важна для меня и показательна. На ней изображён маленький мальчик, широколицый карапуз, стоящий в детском манеже, словно застигнутый фотокамерой врасплох, уткнувшийся спиной в противоположный бортик и думающий о том, куда бы спрятаться.

И это моё самое первое воспоминание. Я. Манеж. И кто-то, кто тянет ко мне руки, пытается меня достать либо залезть в манеж. Вернее, не кто-то, а конкретный человек. Мой старший брат. Он старше на три с половиной года. Сейчас кажется, что разница не такая большая. Но в том образе, который отпечатался в памяти, это большой, взрослый человек, который смеётся надо мной и заносит ногу за бортик манежа, с интересом глядя на мою реакцию.

Конечно, многое уже стёрлось из памяти. И, возможно, я вижу перед глазами не столько реальную сцену, сколько сцену с фотографии. Но тот страх я действительно помню. Чувство незащищённости, беспомощности, слабости маленького существа перед другим человеком, который старше и априори сильнее меня, который может делать всё, что захочет, а я не могу ответить ему тем же.

Мама считает, что брат просто хотел со мной поиграть и не сделал бы мне ничего плохого. Не исключено. Но ведь МОГ. Все наши страхи, как известно, родом из детства. Кто-то всю жизнь опасается садиться на качели из-за того, что много лет назад они уронили его, кто-то боится собак, кто-то – летать на самолёте. Я не боюсь ни качелей, ни животных, ни самолётов. Но чувство опасности при вторжении другого человека в моё личное пространство, осталось.