Александр Сороковик - Простые рассказы. Истории из жизни

Простые рассказы

Истории из жизни

Александр Сороковик

© Александр Сороковик, 2016

Редактор Людмила Шилина

Фотограф Ирина Вишневская

ISBN 978-5-4474-4396-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Я не знаком с автором книги, о которой собираюсь говорить с читателем. Мы не сидели в школе за одной партой, не гоняли вместе мяч по полю, не влюблялись в одних и тех же девчонок, мы жили в разных городах, а последние лет двадцать пять – даже в разных государствах. У нас разные профессии, другой жизненный опыт; кажется, до бесконечности можно перебирать всё то, что у нас с Александром разнится.

Но цель у меня диаметрально противоположная. Я хочу рассказать о том, что у нас с автором общего. Это гораздо трудней, но и интересней.

Писатель не может не проецировать себя на страницы своих произведений. Не может не дарить героям каких-то собственных черт характера. Ныне принято отходить от этого правила, наделяя героев некими качествами оригинальности, нестандартности и противоположности себе самому. Говорят, в топы нынче выходят вещи, «гениальные» по выбору обстоятельств и героев. Вот если вы выбрали в герои садиста, убийцу или вампира, то половина дела сделана…

Читателю, который держит в руках книгу Александра Сороковика, в этом смысле не повезло. Автор этой книги пишет о реальной жизни, в которой есть, конечно, всё, даже убийцы. Но о них говорится так, как принято тысячелетиями в среде людей, обладающих определенными моральными качествами. Правила для этих людей святы, времени, что бы там ни говорилось другими людьми, они не подвластны, и не меняются от века к веку, от страны к стране, не ветшают как одежда и не выбрасываются. Их, оступившихся героев, осуждают, о них сожалеют, за их души борются, им помогают воскреснуть к новому. Ими никогда не восхищаются, не ставят их в пример. Традиционализм на страницах работ Сороковика может показаться кому-то скучен; я же вижу в его работах старую как мир, борьбу добра со злом, борьбу человека со всем тем темным, что есть в самом себе и в окружающем мире. И мне с ним интересно.

Тем более интересно, что автор никогда не ограничивает живое человеческое сострадание некими идеологическими рамками. Не поучает, не излагает дидактические материалы, не занимается морализаторством, не ставит себя в пример прочим. Он действительно интересен сюжетно, повествует живо, и далеко не всегда знает и предлагает ответы. Разрешает подумать.

Рассказ «Грань». Молодой студент факультета журналистики едет в поезде, и, как водится, обретает Попутчика. Повествует о себе, о том, что пишет рассказы. Вот, есть тема интересная, в семье друга не ладятся что-то отношения, он на грани развода, и это притом, что любят друг друга с женой, а ведь есть еще и маленькая дочь, которая пострадает в случае расставания. Есть теща, подливающая масла в огонь. Словом, люди на грани всяческой…

Хорошо ему, студенту, видеть себя в чужих глазах этаким отстраненным знатоком жизни и обстоятельств, писателем и «душеведом», не страшно и соврать ради красного словца, и приукрасить.

Попутчик выслушает студента. И расскажет, как водится, свою историю. От которой заледенеет кровь в жилах, несмотря на всю ее простоту.

Некий человек однажды попросил у Бога о спасении дочери; дочь пережила тяжелейший кризис болезни, выжила. Что должно быть в душе человека, вдруг осознавшего глубину своей любви и пропасть расставания, по отношению к тому, кто спас? Благодарность, скажете вы, катарсис, если он не верил – и уверовал. А герой испытал… чувство собственного превосходства. К нему склонил своё ухо Создатель, ему помог! Невероятно, кажется, но именно так. И снова он просил о том же, и снова удалось: погибла не его дочь, другая! И он испытал радость, что не своя, и вновь гордыня обуяла его: он спас свою дочь, к нему прислушивается Провидение.

Не говори, читатель, что тебе незнакомо такое поведение людское. Есть много их на свете, присваивающих себе, например, привилегию говорить от лица Бога, рассчитывающих на преференции за свою единственность. И среди людей, и среди народов.

Конечно, человек этот, герой Сороковика, обречен на моральный слом, на то, чтобы прийти к состоянию, обозначаемому словами «на грани». Конечно, и нашему студенту суждено понять, что есть на самом деле «грань», а не те игры самолюбия, о которых он хотел рассказать. И убийство, и возрождение духовное возможно еще пережить. Благодаря автору, Александру Сороковику, многое ещё можно. Читайте, размышляйте. Примеряйте к себе…

Александр Сороковик – реалист, несомненно, ибо стремится воспроизвести действительность в типичных её чертах. Но он не только копирует жизнь, воссоздает мир, и без того существующий. Он одарён тем, что принято называть творческой самобытностью. И два этих фактора создают, как это часто случается, нечто третье.

В рассказе «Артиллеристы» есть как будто бы фантастический фактор, несвойственный реализму.

Человек живет в своем времени. Верит в коммунистическое будущее, работает, детей растит. Всё у него так, как надо. Но Алексей Фомин – должник. Должник у жизни, которая была ему подарена когда-то. Его соратники, артиллеристы расчета, давно мертвы, их расстрелял немецкий танк. Лёша мог бы разнести танк снарядом, но силы оставили его. Много лет подряд он живет с чувством невыполненного долга, изувеченный и искалеченный внешне, он еще более изранен внутри. Насколько фантастичен финал рассказа, в котором герой все-таки подорвет танк, и воссоединится со своими фронтовыми товарищами?

А насколько возможна встреча со своей юностью и несостоявшейся любовью, как это происходит с героем рассказа «Полнолуние»? А получение прогноза на будущее в гроте Королевы? Прочтёте рассказы, и сами все поймёте. Поймёте, что автор не отступил от реализма. Он просто позволил воображению чуть-чуть возвысить действительность. Что из того, что Лёшка Фомин не сумел когда-то выстрелить; в полусне своей последней минуты он это сделал, ушёл в уверенности, что так и случилось. Разве этого мало? Пожилой уже мужчина проведет ночь рядом с юною девушкой, отнюдь не простой, но очень искренней, прямой; все, что между ними, такое щемящее, нежное и малопонятное, так мало увязанное с основным инстинктом, оно тоже возможно. Для некоторых людей такая встреча более вероятна, нежели бурная и страстная южная ночь со случайной спутницей; не все устроены одинаково, не каждый мечтает, вопреки расхожим представлениям о мужской удаче, к примеру, о неожиданном рандеву с необремененными моральными принципами юной блондинкой.

Два образа, весьма и весьма для меня привлекательных, и столь же печальных, не могут не увлечь читателя. Героическая кошка Муся, верный сеттер Лаки. Кошке повезло: о ней помнят, хоть она пропала, её подвиг жив. Бедняга сеттер предан своим хозяином. Не каждый человек достоин звания человека; собака, духом сильнее и выше хозяина, обреченная им на погибель, вызывает куда больше уважения. Я с трудом дочитал рассказ: мне трудно было сохранять спокойствие. Автор, Александр Сороковик, христианин в душе и на деле, он сожалеет и о собаке, и о своем герое Роме, я же – только о собаке. Такие, как Рома, ничего, кроме чувства отвращения, во мне не вызывают.

Сложно было мне поначалу и с другим героем, из рассказа «Алконавт». Ему повезло: он, завзятый и типичный алкоголик с этим своим «брошу, если захочу, а не бросаю потому, что сволочи вокруг», все же любим отчаявшейся женщиной. Она сдает его в руки Терентию Игнатьевичу; это не знахарь и не волшебник, но ему под силу свершить чудо. Я всегда против чудес, свершаемых третьими лицами, но тут следил заинтересованно, и тихонько посмеивался над незадачливым героем. Автору удалось: я почти сочувствовал алкоголику, я ждал превращения, я на него надеялся…

Особняком выстроился для меня рассказ «Родительский день» в ряду остальных. Вы знаете, я аплодировал Александру. Такое глубокое проникновение в детскую душу, такое понимание. Потрясающий лиризм в изображении контраста между миром ребенка и прагматичным миром взрослых. Я спрашивал себя: как случилось, что кто-то помнит, и почему – я-то забыл, что это такое? Как я закрывал личное пространство от взрослых, прямо на амбразуру ложился, какими неуклюжими, лицемерными, странными представлялись мне они. Как же мне было с ними трудно. А теперь понимаю, что тяжеловато в этом противостоянии и взрослым. Они уже забыли в большинстве своём, как трудно быть молодыми, и сражаться им приходится теперь с собою и за молодых одновременно…

Любовь в изображении Александра Сороковика, это нечто особенное. Любовь можно чувствовать, но она ускользает, убегает, тает, когда о ней говоришь. А вот у Сороковика получается, и она не убегает. Прочтите рассказы «Вероника» и «Прощальный ужин». И вы, как и я, проникнитесь обаянием женских образов автора. Его юные женщины прекрасны, они живут, смеются и плачут; они не картинка, не образ, кажется, протяни руку – достанешь. Возможно, они источают тонкий аромат, схожий с запахом весенней черемухи, когда отдают себя, любят щедро и искренне. Первая, Вероника, не предана благодарным возлюбленным, вторая, Стася, предана и забыта, но оттого не менее хороша. Я был влюблен в этих женщин, пусть очень коротко, но страстно!