Александр Никонов - Последний выстрел Солтмурада

Последний выстрел Солтмурада

Александр Никонов

© Александр Никонов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Последний выстрел Солтмурада

(повесть из цикла «Кавказский разлом»)

1

Полковник ичкерийской армии Солтмурад сидел за дощатым столом, наскоро сколоченным из не струганных дубовых досок, устало подпирая свою отяжелевшую голову черными от пороховой гари руками, и размышлял о превратностях и поворотах своей жизни. А мысли его ворочались в голове, словно валуны в стремительной горной реке – нехотя и лениво.

Там, наверху, гремел бой, который продолжался почти без перерыва целую неделю. Ему не надо было выходить на поверхность, чтобы знать, что происходит, за долгие годы войны с федеральными войсками он научился безошибочно определять, где, откуда, кто и из какого оружия стреляет: вот утробно гудит мина полкового миномета, через некоторое время пукает танковая пушка, а вот что-то клепает крупнокалиберный пулемет Калашникова. Танковая пушка пукает оттого, что федералы открывают люки во время стрельбы, чтобы избыточное давление внутри башни при попадании в нее снаряда или гранаты не размазало экипаж по стенке. Этим иногда пользовались чеченские ополченцы, стараясь забросить внутрь гранату, – иногда это получалось.

Да, превратности судьбы и жизни… Еще неделю назад он чувствовал себя орлом, стоял на скале и, обозревая в мощный цейсовский бинокль свое родовое гнездо, ютившееся у выхода из ущелья, с нетерпением ждал того часа, когда он снова очутится в родном селении, где сорок два года назад его покойный отец выхватил новорожденного из рук повивальной бабки, поднял сына над краем утеса, у которого стояла их старая сакля, и закричал на весь свет:

– Сы-ы-ын! Айт, люди хорошие, у меня родился сын! Я приглашаю всех в гости, на той! Приходите, добрые люди, разделите со мной мою великую радость!

Эхо катилось по горным теснинам, ущельям и лесам, разнося радостную весть до соседних селений. А уже вечером за стенами их полуразвалившейся сакли слышались радостные возгласы мужчин и женщин, которые пришли поздравить счастливую супружескую чету с рождением нового горца. Женщины бегали со двора в дом, из дома во двор, где в больших казанах томилась баранина и плов, подносили гостям угощение, а потом и сами садились попировать на женской половине. Угощение было скудным, несколько караваев хлеба и лепешек, испеченных из овсяной муки пополам с лебедой и отрубями, сушеный сыр, толченые орехи с постным маслом, и если бы не помощь колхозного председателя, который выделил одного барана и две плошки риса, праздник походил бы на поминальный ужин.

Ну что особенного – человек родился. Каждый день и час, каждую минуту и секунду в этом мире рождаются сотни и тысячи детей. Но это событие было примечательно тем, что здесь, в маленькой горной стране, появился человек, впервые рожденный после сталинской депортации целого народа, когда разбросанный по самым дальним краям и весям необъятной России большой и влиятельный тейп впервые собрался на исторической родине. Люди возвращались в родные места, и слезам их не было конца, когда они подсчитывали свои потери: лишь каждый третий остался жить после страшной мясорубки, которая день и ночь работала на просторах Советского Союза.

Но в этот же день случилось и горе: пока праздновали день рождения Солтмурада, не выдержав тяжелых родов и истощения, умерла его мать. Правду говорят в народе, что веселье от печали ничего не отделяет, только веселье – это начало жизни, а печаль – ее конец. Уже в этот же день родительницу похоронили.

Отец Солтмурада был безутешен, он не выходил из дома почти месяц. Жена его была еще очень молодой, ко дню кончины ей не исполнилось и восемнадцати. Рассказывали, что отец увидел ее первый раз, когда она собирала на склоне горы хворост. И хотя ему в тот год было уже около пятидесяти и у него до этого было две жены и четыре дочери, при виде красавицы у мужчины закипела кровь, и он, как настоящий горный орел, не упустил добычу. И сватовство, и женитьба, и зачатие Солтмурада, по всей видимости, произошли в один день, потому что у невесты из родных никого не осталось и она жила совсем одна в выкопанной на скалах землянке. А кормила Солтмурада грудью родная сестра, у которой несколько месяцев назад тоже родился ребенок.

После похорон о матери, кроме ее мужа, никто не сожалел: видно, так хотел Аллах. Женщина совершила самое святое из предназначенного ей на этой земле – подарила мужу и свободным горам нового свободного горца, и только за это Аллах должен принять ее в свои райские сады. А там, на небесах, всегда лучше, чем на грешной и грязной от людских помыслов и поступков земле.

Через несколько лет жизнь постепенно наладилась. Отец построил большой добротный дом, приобрел кое-какую мебель, развел живность: корову, лошадь, баранов. После смерти жены больше не женился, жил вместе с младшими дочерьми и своим любимым, ненаглядным сыном, в котором он души не чаял. А когда Солтмураду исполнилось двенадцать, неожиданно умер прямо на пороге своего нового жилища.

В тот день Солтмурад впервые почувствовал себя мужчиной, он вдруг понял, что остался единственным кормильцем и единственной опорой семьи. Муж старшей сестры, которая его выкормила, и которую мальчишка почитал больше матери, все больше пропадал на базарах и водился с сомнительными друзьями и, в конце концов, угодил в тюрьму за поножовщину. И Солтмурад остался единственным мужчиной в семье. Ведь не будут же женщины пасти баранов, косить сено, вспахивать землю, сажать яблони и виноград.

Здесь, в горах, жизнь текла по совсем другим, чем на равнине, законам. Как говорили горцы, они ближе, чем другие, к Аллаху, и Аллах дарует им свободу и чистоту помыслов. Советская власть здесь была номинальна: да, был здесь аулсовет, председатель, к которому все бегали за справками с печатью, раза два в месяц наезжал участковый, который считал баранов, коз и коров, а потом неделю пьянствовал, переползая от дома к дому. А так все жители жили не по законам власти, а по законам шариата, которые ниспослал им сам Аллах, выполняя наказы старейшин и муллы.

Когда Солтмурад попадал в город, он, как дитя неизраненной, первобытной природы, с искренним изумлением и дрожащей внутри него злостью наблюдал, как в предгорьях и на равнине чужие люди – русские, украинцы, молдаване – строили города, заводы и ковыряли машинами землю, чтобы достать из нее зловонную нефть, перерабатывать ее в еще более зловонные и ядовитые бензин и солярку, чтобы машины, в свою очередь, двигались и загрязняли чистейший горный, настоянный на свежайших снегах, цветочных запахах и изумительной красоте, воздух.

Он не любил русских за то, что они постоянно сквернословили, упоминая при этом нехорошими словами Бога, которому молились, и мать, самое святое, что есть у человека на земле, без разбору пьянствовали в будни и праздники и спаивали его соплеменников. Он не любил их за то, что они развязно вели себя с горскими женщинами, но еще больше он ненавидел самих горских женщин, которые готовы были кинуться на шею неверному, презрев древние обычаи предков и законы шариата.

Однажды, когда Солтмурад был в Грозном, он увидел, как совсем юная девушка-чеченка сидит на скамейке в парке, что-то шепчет на ухо русскому, позволяя ему обнимать себя и прикасаться губами к щекам. Солтмурад остановился и зло бросил ей на чеченском языке:

– Ты позоришь весь свой тейп, когда позволяешь этой неверной собаке прикасаться к себе! Ты позоришь своих родителей и всех чеченов! Разве среди них ты не можешь найти настоящего мужчину?

Юноша, не понимая чеченского языка, спросил девушку:

– О чем он говорит? Он что, твой знакомый?

Нисколько не смутившись, девушка ответила:

– Не обращай внимания, это мой дальний родственник.

Она улыбалась, ее волнение выдавали лишь расцветшие на смуглых щеках розочки. Она спокойно встала, подошла к Солтмураду и, не повышая голоса, ответила на родном языке:

– Ты не в горах, а в цивилизованном городе, и не тебе давать советы. Иди, чабан, к себе в горы, паси своих баранов и не суй кнутовище в свой собственный зад. Понял?

Девушка подошла к парню, взяла его под руку, и они удалились. Кровь брызнула по всей коже Солтмурада. Как, эта сопливая девчонка позволила себе обозвать его, истинного горца и мужчину, этой презрительной кличкой – чабан!? Он знал, что таким оскорблениям подвергали лишь тех чеченов, которые не хотели заниматься истинно мужским делом – воевать с неверными и продавать их в рабство. Да, он, Солтмурад, не воевал с русскими и не брал их в плен, но если бы такой случай представился, он уничтожал бы их безо всякой жалости, он отрезал бы им головы, сжигал бы их на кострах, закапывал бы в землю…