Канта Ибрагимов - Прошедшие войны. II том

Прошедшие войны

II том

Канта Хамзатович Ибрагимов

© Канта Хамзатович Ибрагимов, 2017

ISBN 978-5-4485-8876-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть III

Когда Арачаев Цанка, похоронив Гойсума, вернулся в Дуц-Хоте, он увидел в центре села машину. Возле измызганной грязной «Нивы» возились два человека. Увидев издалека одинокого старика, пришельцы двинулись навстречу. Это были журналисты, российский и иностранный. Они сразу стали задавать Цанке вопросы. Усталый старик не хотел и не мог говорить, отвечал на многочисленные вопросы коротко, без излишней словоохотливости.

– А как вы сюда попали? – наконец задал вопрос Арачаев. – Ведь село окружено войсками.

– А у нас есть специальное разрешение, – отвечал русский журналист, – мы можем бывать в любой точке мира. Это наш долг. Мы пытаемся объективно отражать все происходящие события и даже, по возможности, стараемся ликвидировать очаги напряженности.

– Да-а, – озабоченно продолжил Цанка, – вы журналисты, как единственное капризное дитя в семье: и радости от вас море, и беды от вас. А кто в конце концов вырастет, неизвестно. Вы вначале называли нас бандитами и подлецами, говорили, что нас, чеченцев, всех бить надо, а теперь «стараетесь ликвидировать очаги напряженности». Без работы вы себя не оставите.

Говорили о войне, о боевиках, о политике, но разговор не клеился. В конце концов журналисты достали из машины свою аппаратуру и стали все снимать на пленку. Потом разложили какие-то черные чемоданы и стали звонить.

– Это телефон? – удивленно спросил Арачаев.

– Да, это спутниковая связь, – отвечали журналисты.

– И куда вы можете звонить?

– Куда угодно.

Цанка вспомнил своего любимого внука. Ему очень захотелось еще хотя бы раз услышать родной голос.

– А можно позвонить в Турцию, внуку?

– Если есть номер телефона, то нет проблем, – улыбнулся русский журналист.

С замирающим сердцем Цанка поспешно достал из внутреннего кармана слежавшийся, потемневший с краев листок бумаги.

Через минуту в трубке послышался незнакомый голос.

– Мне нужен Арачаев. Позовите Ваху, – кричал изо всех сил на чеченском и русском языках Цанка.

На другом конце его не понимали. Тогда у старика трубку взял иностранный журналист и заговорил по-английски, затем обратился к Цанке.

– Он говорит, что ваш внук уехал на Родину выручать попавшего в беду одинокого деда… Дед это, видимо, вы?

– Этого не может быть! – вскричал старик. – Спроси, когда он уехал!

– Говорит, неделю назад. Также сообщает, что внуку звонили из России и он был в курсе всех событий.

Арачаев удивился, стоял долго в растерянности.

– А можно позвонить в Уренгой? – снова взмолился старик.

В трубке послышался знакомый голос сына.

– Дада, ты где, где? – встревоженно кричал Герзани.

– Я-то дома, в нашем селе. У меня все нормально. Лучше скажи, где Ваха?

– Не знаю. Кто-то из нашего села сообщил ему, что ты остался один в Дуц-Хоте, и он, говорят, поехал к тебе.

– Да как это можно? Он что, сдурел? Здесь ведь война.

– Не знаю, дада, – печально ответил Герзани, – сам себе здесь места не нахожу. Ты-то как там? Лучше бы приехал к нам сюда. Ты не представляешь, как мы здесь извелись. Откуда ты звонишь?

Еще о чем-то говорили, но Цанка уже ничего не слушал, не соображал. Все мысли были о внуке. Он ничего не мог понять. Знал только одно, что Ваха – отчаянный до безумства. «Неужели он приедет сюда? Только не это», – носилось в голове старика.

В ранних сумерках журналисты уехали. Расставаясь, они сказали Цанке:

– Завтра утром федералы войдут в село. Они после вчерашнего нападения боевиков злые, никого не пощадят. Может быть, вы с нами поедете? Мы вас довезем до нейтральной территории.

– Спасибо вам, ребятки, – выдавил жалкую улыбку старик. – Берегите себя и говорите миру правду. Только правда эта с разных точек зрения видится по-разному. То, что нам хорошо, – другим плохо, и наоборот. А в целом чужое горе – не горе. Просто слова… Прощайте.

Вечером Цанка не разжигал огня, ничего не ел, не пил. Все мысли были о внуке. Даже во время молитв он думал только о Вахе.

К вечеру резко похолодало. Подул с северных равнин морозный ветер. Недалеко от дома Арачаева, прямо в селе, завыл протяжно волк. Его вой пискливо подхватили многочисленные голоса шакалов. Новые хозяева объявились в Дуц-Хоте.

Цанка накинул на себя старый, поношенный тулуп, свернулся калачиком на нарах и долго лежал в тяжелых раздумьях. В трубе уныло гудел ветер, в сенях возле мешка с кукурузной мукой пищали осмелевшие мыши. В окно рвался ветер, на улице была сплошная темень. Незаметно старик забылся, погрузился в сон. Ему вновь снилась прошедшая молодость, эта в горестях, и в радостях прошедшая жизнь. Он оказался на войне и шел в бой, шел с одной гранатой на танк, а потом рвался в рукопашный бой… Ему снились войны… Прошедшие войны… Как много их было и есть?!

Прошедшие войны… О них говорят только те, кто остался в живых. Кому повезло. Поэтому они говорят о войне с бравадой, гарцуя своей смелостью, удалью и отвагой. А что сказали бы те, кто погиб в молодости под гнетом оружия? Наверное, то же, что и их матери… Прошедшие войны вызывают интерес только у историков, а будущие войны удовлетворяют интерес богачей… И все-таки, легко говорить о прошедших войнах, о далеких войнах, и как тяжело переживать войну… Когда они кончатся?..

Недолго блаженствовал Арачаев в упоении свободой и счастьем. Всего два-три дня.

В первый же вечер, не успел Цанка переступить порог отцовского дома, как все односельчане, родственники, знакомые хлынули в дом. Не дав усталому пришельцу опомниться, помыться, оглядеть родных, детей, толпа соседей, сочувствующих и просто любопытных, наполнила двор, дом и всю округу. Задавали одни и те же вопросы. Женщины в основном плакали, мужчины сохраняли строгость, меж собой удивлялись. Каждый пытался дотронуться до Арачаева, мечтал в душе разделить его удачу и радость возвращения домой из столь губительных мест.

Счастью Цанка не было предела. Сидел он между плачущей матерью и смеющейся сестрой, а рядом важно стоял младший брат – Басил. Вокруг крутилась Дихант, она тайком поглядывала на неожиданно вернувшегося мужа, не могла скрыть своего торжества: то плакала, то заливалась смехом, обнажая чуть ли не коренные зубы.

Сам Цанка пытался сохранить строгость, однако это у него не получалось, глаза невольно следовали за маленьким карапузом, бегающим меж людей. Только по возвращении домой узнал он, что Дихант родила ему еще одного мальчика и что шел ему уже третий год, назвали его Гелани. Старшие дети тоже повзрослели, со смущением смотрели на малознакомого мужчину – отца. Дочь Кутани, с трудом преодолев робость, подталкиваемая матерью, первая подошла к Цанке, слабо обняла сидящего на нарах отца, с непонятными чувствами вдыхала незнакомый запах табака, спиртного и еще чего-то терпкого, даже едкого. Потом, пряча глаза, подошел Дакани.

При всем селе Цанке неудобно было ласкать детей, у чеченцев это не принято. Однако он не мог скрыть своей радости, ласки и нежности к детям, к матери.

Ближе к полуночи остались только близкие. Тихо беседовали, делились новостями, вспоминали не вернувшихся из-под ареста родственников, плакали. Позже остались мать и старший сын одни. Усталый Цанка лег на нары, прикрыл глаза. Керосиновая лампа вяло догорала, то вспыхивала, то гасла. Табарк все суетилась вокруг: с нежностью укрыла легкой простыней длинное, худое тело сына, села у изголовья, со слезами на глазах легонько погладила голову Цанка.

– Как ты изменился, сын мой! Как ты постарел! – тихо шептала она. – Поседел весь… А куда делись твои курчашки?.. Видно, хлебнул ты горя изрядно. Будь прокляты эти гады красные, подонки недобитые… Слава Богу, что ты вернулся! Как я страдала… Пять раз в день на каждой молитве Бога о тебе просила…

Цанка раскрыл глаза, слабо улыбнулся, сжал нежно руку матери.

– Видно, из-за этих молитв, мама, я один остался жив из нескольких тысяч людей.

– Слава Богу, слава Богу! Как я счастлива, как я рада, – зарыдала Табарк.

Керосин в лампе кончался, огонь вяло вспыхивал, гас и вновь слабо озарял маленькую комнату.

– Нана, куда ты положила мой сверток? – вдруг спросил Цанка, вставая.

– Под нарами, – шепнула мать.

– Давай сюда.

Табарк проворно полезла вниз, долго возилась, наконец вылезла, стряхивая пыль, протянула увесистый сверток сыну. Цанка взял бережно обернутый в грубую ткань пакет, подкинул играючи в руках, улыбнулся.

– Нана, это золото, – радостно сказал он.

– Тихо, не шуми, – взмолилась Табарк, – вижу, что не железо.

– Об этом знаем только ты и я. Больше никто… Поняла?