Антон Калюский - Selfie

Антон Калюский

Selfie / Селфи

Дебютная повесть в новом одноимённом авторском жанре

I

«Три!» «Два!» «Один!» Не слыша более ничего, кроме отзвуков сигнального пистолета, перебитых лишь криком моей радости на финише, бежал против лучших атлетов мира, упорно противясь сопровождающей усилия нарастающей боли в мышцах. Хотелось уже было орать от боли, но страх сбить дыхание сохранял концентрацию на дистанции. И радость! Вот она – долгожданная радость, осознанная лишь в то скорое мгновение, когда другие спортсмены на финише стали подходить со сдержанными от отчаяния поздравлениями. «Олимпийский рекорд и звание лучшего спринтера в мире» – это лишь слова, которые я услышал от бравших у меня интервью многочисленных репортёров. Сам я понимал, что закончился какой-то необычайно тяжкий путь, наполненный обилием бесконечных преодолений, которые не отпустить одним днём.

Было темно. Перевернувшись в кровати и поняв, что это был сон, я отпустил наивную улыбку и принял лёгкую радость, которая пришла ко мне с осознанием, что ночь ещё впереди и можно дальше попытаться поспать и насладиться столь приятными яркими сновидениями. Светлело… Теперь не понятно, почему вдруг стало настолько светло, когда глаза были открыты в очередной раз. Непривычно светло для этого времени года, середина октября всё-таки. Успокоив себя тем, что проспать работу мне не суждено (вспомнив установленный ещё с воскресенья на 8-00 будильник), я попробовал свернуться в скомканное от бесконечных переворотов одеяло и вернуться в мир сновидений, но всё же рука сама потянулась за лежавшим недалеко от кровати телефоном, чтобы проверить время. «8.43». О, нет! Может суббота?! Если суббота, то почему-то не вспоминается традиционно хмельная пятница… Будильник?! Проверив по непонятным причинам выключенный на 8-00 будильник, я понял, что думать уже поздно и вставать нужно так же быстро, минуя лень, как я рвался к олимпийскому финишу, минуя мышечную боль. Три… Два… Один… И я уже сидел на кухне в непросохшей после вечерней стирки майке, одев которую я думал, что сдержу лёгкий утренний телесный зной от недосыпа. Поняв, что чувство спешки притупляет уже даже инстинкт голода, я просто взял свою огромную кружку с кофе и пошёл в комнату здороваться с оставленным открытым с ночи и желающим подзарядки не меньше, чем я от кофе, ноутбуком.

Рунет изобиловал новостями. Успев пролистать только спортивный портал в поисках результатов прошедших в ночь на четверг матчей Лиги чемпионов, я всё же не стал испытывать терпение начальства и следующую минуту встретил закрывая дверь квартиры, установленную в воскресенье дядей Гошей, который за четыре неполных часа её установки успел выпить не меньшее число стаканов так любимого им «настоя Пачевника», как он гордо назвал смесь пакетированного чёрного чая с пару десятками капель какого-то бальзама, носящего, признаюсь, вполне приятный аромат, но из-за бесконечно грязной бутылки, из которой дядя Гоша, бывало, слизывал его, так и не опробованного мной. За дверью мне пришлось встретить не только следующую минуту, но и вторую, и третью, потому как дядя Гоша, жадно нанятый мной по объявлению с нижних рядов рекламной колонки по хозяйственным услугам, так и не смог должным образом проинсталлировать замок.

Было непросто. Было непросто отвязаться от диалога с соседкой Томой, вечно никуда неспешащей Томой, которая назло судьбе моей решила провести сеанс солярия в то самое время, когда все цивилизованные люди спешат на работу. А непросто мне было, потому что автомобиль Томы стоял рядом с моим, и по причине моей безграничной вежливости те пять-семь минут, которые я в это время года стабильно прогреваю свой автомобиль, мне пришлось провести в её обществе. Пять-семь минут. Когда ты проводишь эти минуты, слушая, как разминается твой двигатель, даже и не подумаешь, что за это время можно услышать пять-семь сотен слов, по прошествии которых ты потом всю дорогу до работы будешь пытаться вспомнить хотя бы пять-семь логичных умоизречений из всего их обилия.

«09–34». По первому инстинктивному порыву это время казалось временем, когда зафиксировали мою смерть. Наконец, мне посчастливилось разглядеть эти дешевые на вид часы моей начальницы, когда она демонстративно показала мне на них это значащее с виду что-то особенное время. Пока я наслаждался неожиданно интересным дизайном «Jaeger-LeCoultre», она, с трудом удерживая непривычную ей суровость в голосе, пыталась донести до меня, что такие ничтожные по уровню самоорганизации люди, как я, тормозят развитие всего прогрессивного делового мира, к которому, судя по резкому повышению тональности её голоса, она себя и причисляла. Я молчал. Молчал я на твёрдом осознании того, что воспитательный «инстинкт матушки» вскоре покинет сознание Марии Сергеевны, и мы вернёмся к привычной для нас несколько шутливой манере разговора. Но моему молчанию суждено было затянуться – сегодня это была не та Мария Сергеевна. Спас меня только Виталик – любимец Марии Сергеевны, именно тот знатный Виталий Стацкий, который подарил весной нашей скудной, бесконечно находящейся в статусе «развивающаяся» компании многомиллионный контракт на продвижение в восточной части России знаменитой за её пределами индийской марки лекарственных и косметических средств для женщин, спонсируемой каким-то индийским долларовым миллиардером. Виталику удалось не только самому выйти на приближенных к этому миллиардеру лиц, но и «продать им Россию», как регион, потенциально множащий двукратно охват их клиентов (Индия – вторая по численности населения страна мира с долей женского населения равной 48,5 %. И среди всего многочисленного женского народа Индии продукцией этой марки пользовались по разным данным от 11 до 13 процентов человек). Виталик умудрился завоевать у Марии Сергеевны такой культовый авторитет, что при появлении его в нашем офисе (а появлялся он отныне как раз в 09–34 минимум) она готова была бросить не только любое сопутствующее этим минутам дело, но и личную свою гордость, приветственно его обнимая на глазах у всего коллектива. Возможно, в её понимании этот акт должен был мотивировать других сотрудников стремиться к такой её демонстративной признательности, но выглядело это настолько нелепо, что даже вид самого Виталика порой, казалось, выражал некоторое сожаление последствием его триумфа.

Одиннадцатичасовая планёрка в отделе прошла на редкость скоротечно. После очередной хвалебной речи в адрес Виталика, подтверждённой статистическим срезом по уровню развития компании в уходящем году, Мария Сергеевна любезно раздала нам «домашнее задание» – так она любит назвать ту работу, которую она даёт в день, приближенный к выходным, в ожидании, что в понедельник все идейные решения по причине обилия свободного времени на их реализацию неизбежно должны быть найдены. Моим «домашним заданием» была разработка бренда и базовой концепции горького шоколада тульской кондитерской фабрики, так активно рвущейся на борьбу в западной части России с известными всему миру европейскими шоколадными легендами. Тульские «выскочки» гордо рассчитывают занять в ближайшие два года от 7 до 12 процентов столь перспективного, по их мнению, московского рынка горького шоколада. Не став терять время, захватив пробные батончики того самого шоколада и налив чашку какого-то марокканского кофе, любезно подаренного Марией Сергеевной Алёнке, бывшей до Виталика её любимицей, я уединился в неожиданно оказавшемся пустым кабинете. Алёнка, кстати, долго пыталась найти смысл в подарке Марии Сергеевны на день долгожданной сдачи ей экзамена на водительские права, но, так и не поняв этот смысл, щедро выставила этот кофейный изыск в офисном буфете. Теперь уже Мария Сергеевна искала смысл в столь необычном проявлении Алёнкой благодарности её подарку. Уж непонятно что было для меня более горьким: марокканское кофе, тульский шоколад или расстройство тем, что Алёнке досталось задание по разработке сезонной рекламной кампании столь любимой мной сети зимних спортивно-развлекательных парков «Freezzze Park», но работа, есть работа и не мне, опоздавшему на неё, сетовать на несправедливость обстоятельств. А сладость всем этим горьким с виду минутам добавляло лишь осознание наступающих вскоре выходных.

«Горький шоколад», – произнёс я вслух, желая поймать ассоциативную линию… «C пониженным содержанием жира», «тёмный», «твёрдый», «невредный», «какао», «чёрный»… Кто любит шоколад? Сладкоежки. За что любят шоколад сладкоежки? За то, что он сладкий. За что любят горький шоколад? За то, что он не сладкий… Несладкий, значит, не для сладкоежек. С чем ассоциируется слово «сладкоежка»? Толстая, фанатично поглощающая булки и конфеты женщина или какая-нибудь девочка с шоколадным батончиком и умазанным от него ртом… «Любовь к сладкому»… Ассоциации: любитель вредного, человек, не имеющий воли сдерживать свои желания. «Горький шоколад – не для сладкоежек»… Хм… Неплохой слоган. Действительно, горький шоколад – отражение сдержанности к сладкому, серьёзности и некой внутренней дисциплины. Естественно, все эти ассоциации не прямые, а приходящие к осознанию лишь как полярные образу типичного сладкоежки, но опереться на этот образ уже можно. Кто является отражением образа серьёзности? Военный – строго… Бизнесмен – непрямая ассоциация… Политик – можно… Начальник – близко… Президент – идеально! Горький шоколад «Президент»… Достаточно смело, но вроде звучит, – бормотал я про себя, глядя в окно, нервно прокручивая в руке чей-то источенный карандаш и не заметив, как мои коллеги зашли в кабинет и ринулись перебирать дружно залежавшиеся со дня переезда документы, опробовав перед этим лежащую уже вдали от меня плитку того самого пробного шоколада, который мне так полюбился благодаря обилию приходящих с его образом ассоциаций. Стараясь не отвлекаться на несвязный шорох моих коллег, пытающихся, судя по всему, переждать творческий кризис за бумажной работой, я продолжил свои размышления. Шоколад «Президент» – президентский шоколад. С чем ассоциируется слово «Президентский»? «Президентский люкс», «Президентская премия», «Президентский указ» – что-то авторитетное, дорогое и лучшее в своём роде… Подарочный шоколад в шикарной упаковке, этакий бизнес-подарок к бутылке коньяка. Одно не прикладывается к столь удачно формирующемуся образу – Тульская кондитерская фабрика. С другой стороны, лучшее сомнений не вызывает, а завоевать в сознании людских масс образ лучшего можно либо доказав превосходство перед аналогичными, либо став первым. Значит, придётся стать первым. Первым шоколадом «не для сладкоежек».