Анастасия Астафьева - Двойная экспозиция

Двойная экспозиция

Анастасия Астафьева

© Анастасия Астафьева, 2015

© творческая группа FUNdbÜRO, дизайн обложки, 2015

Редактор Ната Сучкова

Корректор Нина Писарчик

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Четвёртое измерение

Часы пробили восемь раз. Я взяла ключи и вышла на крыльцо. Солнце, громадное и огненное, ещё пылало за лесом. Брёвна дома окрасились в удивительный красно-коричневый цвет. Засыпающее светило оседало за горизонтом, и он менялся на глазах, превращаясь в привычный, древесно-серый.

Велосипед приветливо звякнул и послушно выкатился рядом со мной из сарая. Мы выехали за скрипнувшую калитку, и я оглянулась: край солнца потух за кромкой леса.

Взгляд мой будто прощался с домом. Вернуться ещё не поздно. Приготовила бы стол, а потом ввалилась к кому-нибудь и пригласила погулять на дне рождения… Но, нет! Я всё решила, и мой велосипед уже уверенно катился по шоссе дальше и дальше от деревенских домов. Вниз-вверх. Вниз – стремительно, вверх – с натугой. Дорога холмистая, но это доставляло особое удовольствие.

Мы поднялись на очередную вершину, и далеко внизу появились тусклые огоньки машины. Велосипед сорвался с высоты и стремительно понёсся вниз, навстречу разгорающимся фарам.

На миг перед глазами мелькнул зелёный бок легковушки. Меня накрыла волна пыли и горький запах отработанного бензина. Пыль скрипела на зубах, в горле першило. Наконец велосипед свернул на уютную узкую дорожку, и из удушливого бензинового облака я нырнула в терпкий дух прелой листвы, шишек, грибов и, почему-то, дыма. Сумрак ночи осторожно выползал из-под низких еловых ветвей. Тропинка всё труднее различалась среди деревьев. Упругие колеса то и дело натыкались на корни, меня подбрасывало на седле. Ночь подбиралась к кронам. Пятна темноты стекались вместе, в сплошную пелену, скрывая стволы деревьев, ветви, заросли кустарника.

Я почувствовала лёгкий страх. Тот извечный страх перед природой, который достался нам от пращуров. Песчаная тропинка сделалась шире и даже в такой темноте спасительно белела впереди. Только поэтому я не заехала в канаву, не налетела на поваленное дерево. Но от страха никак не могла избавиться. Он пробивал мелкой дрожью всё тело, зубы отстукивали чечётку. Какая глупость! Детский ужас, смешной, но непреодолимый. Что же дальше-то будет?! Осталось совсем немного. Вот и поворот…

Велосипед сильно подбросило, и я словно стряхнула с себя пустой страх. Лес внезапно кончился. Передо мной раскинулось бескрайнее поле, над которым витал аромат ночных цветов, а из низины, где, я знала, неспешно текла мелкая заболоченная речка, тянуло сырой прохладой. Но главным здесь был одинокий холм, поросший ровной полосой молодых высоких сосен. Он был моей целью. Даже больше – это была моя мечта…

* * *

Лишь когда я совсем устроилась, постелив на землю специально прихваченную старую куртку, и отдышалась, взгляд мой устремился вверх. Я интуитивно выбрала именно этот склон холма и не ошиблась: между двумя соснами, похожими на замерших стражей, виднелось чёрное, в звёздном горохе, небо и молодой худенький месяц.

Затаив дыхание, я вглядывалась в бесконечность раскинувшегося над головой Космоса, и сознание мутилось от попытки мысленно охватить всю его глубину. Но я никак не могла полностью уйти в звёздную медитацию. Бояться, конечно, было нечего. Кто забредёт сюда ночью?! Но сжавшейся в первобытном страхе душе казалось, будто из-за каждого ствола выглядывала нечистая сила.

«Трусиха! – сказала я себе. – Ну и сидела бы дома, как добрые люди. Нет, взбрело в голову отметить день рождения в лесу, ночью. Надоела обыденность? Кому рассказать – только у виска покрутят. А ведь непременно проговоришься!

Не скули! Пусть становится прохладно, и зубы уже стучат не от страха, а от холода. Пусть нудный ночной комар повис около уха. Зато между этими двумя соснами есть твоя звезда!»

Я обмерла от счастливой догадки: если сегодня мой день рождения, то звезда моя, наверное, где-то близко-близко к Земле. Пробежавшись глазами по всем звёздам, которые были на крохотном клочке между двух крон, я выбрала одну. Не очень яркую, возможно, не самую красивую, но мою. И не важно, что эту звезду уже сто раз открыли до меня. Я открыла её заново и занесла на звёздную карту моего неба. Пусть её как угодно называли до меня – она носит моё имя!

Я улыбнулась. Где-то глубоко в груди зародился странный звук, и я не сразу поняла, что он похож на собачий вой. Мне непреодолимо захотелось завыть на свою звезду! Возможно, собаки таким способом разговаривают с небесами. Мои голосовые связки напряглись, и губы уже вытянулись в трубочку, но тут сзади раздался шорох, и я захлебнулась подступившей волной звука. Господи, как стыдно! Я осторожно оглянулась. Конечно, никого за спиной не было, просто налетел ветер, прошелестел травой и исчез. Только сейчас я заметила, какая кругом тишина и глухая темнота. Кузнечики, так неистово стрекочущие каждую ночь под окном, здесь молчали. Тишина, порой, пугает, но мне, наоборот, стало спокойней.

Ещё в детстве мне хотелось прийти в лес, забрести далеко-далеко, сесть на большой пень и просидеть так всю ночь. Передумать всё-всё-всё. О прошлом, о будущем, о настоящем. И вот пришла. Сидела и думала – о настоящем, будущем и прошлом. Жаль, что четвёртого не дано. Для равновесия, хотя бы. Впрочем, есть, я изобрела! Четвёртое – это то, чего не может быть. А об этом особенно приятно думать. Никогда не будет, значит, никогда и не разочарует. В детстве я думала только об этом, четвёртом и, мечтая о такой ночи в лесу, заранее жалела, что её никогда не случится. И – ошиблась.

Мне захотелось плакать. Я сжимала ресницы, резко открывала их и сквозь пелену слёз различала свою звезду. Вот она! Сегодня она была рядом. Она волновала мою душу. Я могла говорить с ней. Просить у неё счастливой судьбы для себя. Делиться грустью и надеждами.

Этой ночью случилось то, чего не могло быть. Сбылась несбыточная мечта. Моя мечта…

* * *

Велосипед, весело побрякивая, катился по тропинке. Всё тот же дух листвы и грибов в прохладном утреннем воздухе чувствовался особенно резко. Рассыпанные в траве капли влаги посверкивали, когда их осторожно касался луч восходящего солнца. Деревня мокрыми от обильной росы крышами выглянула из-за поворота. Я вернулась! Не съел меня волк, не поломал медведь. Вроде бы, ничего не случилось. И всё-таки эта ночь не забудется. И в минуты душевного томления не раз буду я искать на блёклом городском небе мою звезду. Но тщетно…

Беглец

Пашка Груздев в очередной раз сбежал из тюрьмы. Весь посёлок был взбудоражен этим известием. К родственникам Пашки приезжал участковый, сухо и равнодушно расспрашивал о нём, затем обошёл дворы и, осмотрев все подозрительные места, уехал обратно в райцентр.

Вечером в клубе ребята только и обсуждали эту тему:

– Третий раз уже сбегает, – говорил Алёшка, сын председательши, сидя на перилах клубного крылечка. – По-первости его за кражу посадили. Пашка тогда почти весь срок отсидел, месяца два каких-то осталось, а он взял и сбежал. Дня три в лесу поскрывался и сдался милиции, ему срок добавили. Через полгода снова сбежал, та же история. Теперь, интересно, сколько промотается?

– Что же там за тюрьма такая, если из неё без конца сбегать можно?! – возмутилась я.

– А, шарашкина контора, – отмахнулся Вовка, сын доярки-алкоголички. – Лет пять назад оттуда сразу четырнадцать человек сигануло. Двоих до сих пор найти не могут, где-то в лесах живут.

– Врёшь! – воскликнула Таня-почтальонка. – Чтоб четырнадцать человек сбежало, это же скандал целый! И пять лет скрываться в лесу никому не под силу, с голоду перемрут.

– Честное слово, – настаивал Вовка, – папка с мужиками говорил, я слышал.

– Твой папка за бутылкой и не такого наплетёт!

– Да пошла ты! – обиделся парень. – Спроси у него, если не веришь!

– Берегись, Танька, – подмигнул почтальонке Сашка, по кличке «Райкин», сын продавщицы Раи. – Одна в лес ходишь не боишься? Хватанут тебя беглецы за фигуристую заднюю часть, все грибы растрясёшь!

В подтверждение своих слов Сашка сам шлёпнул девушку по заду.

– Дурак! – хлестнула она его по руке веточкой, которой отмахивалась от комаров.

– Чего ещё Пашке делать? – вернул Алешка разговор в прежнее русло. – Он, в общей сложности, полжизни просидел, работать не умеет, на зоне человек свой, а здесь пропадёт.

– Может, он специально и сбегает, чтобы вообще на свободу не выходить? – предположила я.

– Конечно. На зоне его хоть кормят, на воле теперь работы не найдёшь. А матери на шею – зачем он?

Все замолчали. Ребята дымили папиросками. Две маленькие девчонки гоняли на велосипедах вокруг клуба, поглядывая на взрослых ребят и глупо хихикая.