Татьяна Нильсен - Норка для Норы

Татьяна Нильсен

Норка для Норы

Глава 1

Как же ей не хотелось умирать, до самой последней секунды, пока мысли сначала лихорадочно бегали в её голове, потом перешли на шаг, а вскоре и вовсе ушли далеко в детство. Она увидела отца совсем молодого в нейлоновой рубашке чернильного цвета с закатанными рукавами в начищенных, сбитых ботинках. И она совсем маленькая, с тоненькими косичками в голубом, коротеньком, ситцевом платье с кармашками, которое стояло колокольчиком, потому что мама отутюжила его тяжёлым утюгом. Она держит папу за руку, перепрыгивает через ямки на дороге и заглядывает снизу вверх в смеющиеся папины глаза. Они, такие нарядные, свежие, утренние идут в зоопарк и счастью нет предела. В тот момент, когда вдруг пронзила чудовищная боль, она не могла понять, что же всё-таки происходит – её радостное существование вдруг обернулось ужасом, а вскоре невыносимыми страданиями. Сознание медленно угасало, она понимала, что надо бороться за жизнь, царапаться, вырываться к свету, но сил хватило, чтобы сжать кулаки и скрючится от пронзительной, телесной пытки. И в последних проблесках сознания она увидела кровавый закат, который гасило море и услышала шуршащий звук, удаляющихся шагов.

Он любил тишину. Он вынужденно полюбил тишину. Иногда ему не хватало шороха волн или шума листьев на деревьях, когда в кронах задувал ветер. Скучал по трелям соловья, когда просыпался по многолетней привычке в пять утра в своём загородном доме. Ему не хватало привычного, балаганного чириканья воробьёв и всякой «мелкой, птичьей сволочи», как писали Ильф и Петров в «Золотом телёнке» Но он так привык к тишине, что когда у него появился очень дорогой, слуховой аппарат, то изобилие звуков приводило его к головной боли и скорой усталости. С глазами всё обстояло немного по другому. Если, в случае необходимости, он мог слышать, то зрение, к сожалению, не могли исправить никакие очки. И постепенно он смирился с тем фактом, что его зрение никогда не восстановится, хотя доктора предрекали, что со временем он сможет видеть. Он не ослеп окончательно, мог передвигаться по дому не сшибая всё на своём пути, но читать, водить автомобиль, и делать множество необходимых вещей уже не представлялось возможным. Когда он силился что-то рассмотреть, то мог видеть силуэты, потом в его глазах всё расплывалось и представлялось блеклой, пятнистой мозаикой. И вот в такого инвалида, а он называл себя именно так, Сергей Сергеевич Свешников превратился несколько месяцев тому назад. Он попал в автокатастрофу, страшную, нелепую и постыдную. В тот момент, именно в ту роковую секунду он был с любовницей, сильно навеселе, со спущенными штанами, и, когда его вытащили из искорёженного автомобиля, то выглядел совсем ужасно – лицо залито кровью, голый зад и не только зад. А женщина, которая была с ним, из одежды имела только кружевной бюстгальтер, расстёгнутую кофточку и больше ничего, самое страшное, что через несколько минут после аварии, эту красивую, молодую женщину покинула и жизнь. Но ничего этого Сергей Сергеевич не знал и не помнил некоторое время, потому, что лежал в тяжёлом состоянии с черепно-мозговой травмой. Врачи сделали чудеса, собрали его по кусочкам, вернули память, всю и даже ту, которую он хотел бы забыть. Только слух и зрение решили не возвращаться полностью. Он был благодарен Всевышнему, что тот не лишил всего, а оставил те важные чувства, в которых он так нуждался – осязание и обоняние.

Свешников был потомственным скорняком. Он родился и молодые годы провёл в Сибири. Его дед и отец владели этой профессией в совершенстве, и парень всегда знал, какую профессию выберет. Когда настало время, отправили его, молодого, долговязого пацана, в Новосибирский институт лёгкой промышленности обучаться профессии. И параллельно он решил получить зоотехническое образование. Если тогда, тридцать лет назад, отец работал в системе советской меховой промышленности, которая принадлежала государству, то на сегодняшний день Сергей Сергеевич, благодаря своей предприимчивости и упёртому характеру, единолично владел зверофермой и цехами по выделке шкурок. Он давно сменил Сибирь на Санкт-Петербург, обзавёлся роскошным особняком, женой и оболтусом сыном, которого с глаз подальше, отправили учиться за границу. Казалось он имел всё для того, чтобы быть счастливым. Его жизнь напоминала картинки из модных, гламурных журналов: вот он в пиджаке от Hugo Boss садится в белый «Порше», или вид с балкона фешенебельного отеля в испанской Малаге, или опять же он с женой, на которой норковое, светлое манто, колье с рубинами на шее, на светской тусовке, в обществе известного политика. Но полностью счастливым Сергей себя чувствовал только на своей ферме. Он менял стильное пальто на фуфайку, и, не обращая внимания на стильные, итальянские ботинки, по несколько раз в день обходил длинные ряды клеток, проверял рацион питания и качество корма, инспектировал цеха, где после обезжиривания, откатки и правки сушились шкурки норок, соболей и лисиц. Он контролировал все ступени производства – сам принимал на работу сотрудников, налаживал связи с заказчиками. В цехах наблюдал, как откатывают мех по волосу и мездре в барабанах и в конце пылесосят и расчёсывают в несколько приёмов. Когда он почти лишился слуха и зрения, то на ощупь и по запаху он мог определить готовность и качество меха. И более того, когда он лишился двух чувств, обострились другие, особенно обоняние и осязание. Он на спор со своими друзьями и товарищами, завязывал глаза тёмным шарфом – для чистоты эксперимента, и проводя руками, щупая и щипая мех шкурки, определял её цвет. Однажды он со скандалом уволил работника, который вместо мяса и ливера, давал норкам только дешёвую рыбу и овощи. Сергей Сергеевич почувствовал что-то неладное носом, специально стал приезжать в то время, когда работник разносил по клеткам пищу для животных. Он уволил его без объяснения причин, а тот, не сразу понял, почему незрячий хозяин турнул его без выходного пособия. Вот тогда бизнесмен решил взять в помощники секретаршу и постоянного водителя, которых никогда не имел на постоянной основе. Он всегда, всё делал сам, не то, чтобы никому не доверял, а потому что считал, что лучше него, никто ничего не сделает. Но сейчас всё изменилось, и в определённых вопросах он стал просто беспомощным. Жена помогать ему отказалась, ссылаясь на то, что у неё своих дел по-горло, а она имела свой процветающий бизнес, независимый от мужа. Да и в свете последних событий – после того, как она узнала в каком состоянии, и с кем во время аварии находился муж, она стала отдаляться от него. Мужчина долго думал и пришёл к выводу, что бесконтрольно его дело долго не протянет, разворуют, растащат, переломают, да не ровен час, сожгут по-пьянке. И принял единственно правильное решение: во первых – принять на работу водителя и во вторых – контролёра всех бумажных и бухгалтерских дел. Первое время его возил племянник Василий, двадцатипятилетний сын сводного, ныне покойного брата. Парень был толковый, услужливый, в отличии от папаши, который жил без пользы и помер в убыток всем близким. Пил не просыхая, так и сгорел от не потушенной сигареты, спалив добротный дом, который достался ему от отца. Тогда Сергей Сергеевич метал громы и молнии, потому что ему, как в той сказке про Кота в сапогах, достался лишь тонкий матрас, на котором он провёл студенческую пору в общежитии, и портфель с бумагами по скорняжному делу, а младшему, любимому сыну от второго брака отца, крепкий дом под Новосибирском и всё, что было нажито усердным и честным трудом. Иногда Свешников, вспоминая родительский дом, свою юность и семью, усмехался про себя: «Хорошо, хоть Кот волшебный в наследство не достался, сам всего достиг, не на кого было надеяться». После института Сергей в отчий дом так и не вернулся, предполагал, что отец всё на брата отписал. Приехал только, когда узнал, что его не стало, бросил горсть земли в могилу, и, отказавшись ехать на поминки, отправился в аэропорт. До самолёта было несколько часов и он засел в ресторане, заглушал обиду, накачиваясь коньяком, и презирал всё и всех вокруг. Он только начал свой бизнес и очень нуждался в финансах, пахал, как проклятый, просил у отца помощи, но тот отказал, сославшись на какие-то проблемы. На похоронах, кто-то сердобольный шепнул, что старик всё завещал одному, а другому, только счастливые воспоминания детства. Так сидел Сергей в душном зале ресторана, слушал объявления о рейсах и копил злобу с обидой: «Ну ничего, приползёте ко мне на брюхе, вонючки!» И с того дня у него образовался иммунитет на обиды, видно с коньяком всё проглотил. Он больше никогда не обижался, но если было что-то не так, он выяснял на берегу, если случался обман, он убирал того человека из своей жизни, ну а если грубость, просто давал в морду, что случалось довольно часто. И пока старший брат батрачил на собственный бизнес, не видя света белого, «вонючки» жили-поживали в большом доме, катались на дорогом Джипе, и пользовались всеми благами, которые достались в наследство. Да только «не в коня корм», постепенно всё сошло на нет. В конце-концов лень, распущенность и алкоголь сделали своё дело. Брат в пьяном угаре уснул, не потушив сигарету, и всё сгорело синим пламенем. Хотя, поговаривали, что могли и помочь из искры возгореться пламени, потому что в доме часто хороводились собутыльники и разные, неопознанные, тёмные субъекты. Но экспертиза ничего криминального не показала, только собрали обгорелый труп, поковырялись в нём недолго и отдали родственникам на захоронение. Остался только взрослый сын, у которого даже рубля не было на похороны отца. Вот тогда, от нужды великой, парень позвонил дяде, который, как он знал, процветал: имел шикарный дом, недалеко от Петербурга, свой бизнес, семью. Дядя выслушал просьбы и разговор повёл по деловому: