Натиг Расулзаде - Тупик

Натиг Расулзаде

Тупик

Мои глаза устали смотреть на людей. Особенно – тех, кого знаю. Особенно – тех, кого хорошо знаю. А в этом городе я знаю многих. Очень многих.

Я хотел бы жить и работать в зоопарке, среди зверей, и чтобы туда приходили дети, но без родителей, которые каждую минуту делают им замечания. Отойди от барьера, это опасно, – говорят они, хотя это не опасно. Не прыгай перед прудом, упадешь в воду, – говорят они, хотя упасть в воду с белыми медведями это, знаете ли, и взрослому человеку надо как следует постараться. Не протягивай ему булочку, он откусит тебе руку, – говорят они, хотя еще ни разу верблюд не кусал никого. И много всякой разной чепухи говорят они, пока не доведут ребенка до слез.

Кроме того – свежий воздух, что немаловажно, постоянное пребывание на свежем воздухе, что тоже сближает со зверями. Звери никогда не обманывают, они, правда, применяют разные звериные хитрости на охоте, но никогда не обманывают. Не прикидываются, что не хотят тебя съесть, если на самом деле хотят, просто без дальних слов набрасываются на тебя. А что делают люди, когда хотят тебя съесть? Они улыбаются тебе, дружески похлопывают по плечу, заглядывают в глаза, делают невинные лица… а потом съедают. Мало того, ложась в постель с женой, или любовницей, кичась своим умением ходить по головам, по трупам, горделиво и детально рассказывают им, как съели; как сначала усыпили бдительность съедаемого, подошли к нему на опасное для объекта расстояние, накинулись и проглотили. Эти кровожадные воспоминания перед совокуплением придают им агрессивности так необходимой им в постели.

Я знаю, подобные общие фразы никогда не оправдывают себя, никогда не становятся действенными, не могут разбудить, потрясти… Но в общих чертах это – наша жизнь, именно то, чем мы окружены в нашей повседневности.

А теперь вот что я вам скажу: я сижу перед компьютером, пишу, что в голову придет, посматриваю порой в окно, за которым снежная метель толкает в спину редких прохожих, и они, завидев в моем окне манящий свет настольной лампы, наверное, думают, как хорошо и уютно теперь быть дома и не быть на улице, где колючие снежинки пытаются пролезть к вам за воротник пальто, и кто это там сидит в десять часов утра вместо того чтобы идти на работу, бездельник?

Теперь я зашел в тупик. Это я о творчестве. Такое случается. Тогда я вспоминаю совет какого-то писателя – если вам не о чем писать, сядьте и начните, что-нибудь да получится. Приблизительно так. Мудрый совет. Обязательно к тому что вы начали прибавится ваш жизненный опыт, ваши воспоминания, недавние рассказы знакомых, ваши сны… и смотришь: на самом деле что-то вырисовывается, что-то рождается… Из какого сора рождаются стихи, из того же примерно рождается проза. Конечно, при наличии таланта. Без него – никуда. И никогда.

Однако, все еще пребываю в тупике. Сырой и темный тупик, кривой, поворачивающий неизвестно куда и неизвестно зачем и упирающийся в стену, тупик с облезлыми стенами и со стойкими запахами мочи, несмотря на морозный воздух и обильно выпавший снег. Что тут делать? Вот дверь в стене, железная дверь по правую руку, зеленая, с облупившейся краской. Чертовски холодно. Постучусь в нее. Безрезультатно. Впрочем, и звук вышел глухой, еле слышимый, сам почти не расслышал. Похоже, что дверь ведет во дворик, куда обычно открываются такие двери в подобных тупиках…

Он постучал сильнее, чувствуя, как закоченели ноги в легких, не по сезону туфлях. Посмотрев на туфли, облепленные снегом, он вспомнил, что собирался на презентацию в музее искусств. Но теперь вся надежда оставалась на эту дверь. Он вдруг отчетливо понял, что если ему не откроют дверь, он может замерзнуть тут, и никто не узнает. Вряд ли кто-нибудь в такую стужу выйдет из дома. И в тупике, и на улице – ни души. И что страннее всего – свет в окнах не горит, нигде в окнах нет света, и тьма словно сгущается с каждой минутой. Конечно, в этом отдаленном от центра города районе, по нескольку раз в день отключают электроэнергию, а уж тем более в такую метель, в непривычную для этих мест непогоду наверняка случились какие-то неполадки, и люди в домах сидят без света… Он постучал сильнее в дверь.

Он стучал долго, яростно, уже не надеясь на спасение в этом безлюдном, темном, холодном месте, когда неожиданно дверь резко открылась внутрь, так что он, потеряв равновесие, чуть не упал на человека отворившего ему.

Он так замерз – замерзли скулы, все лицо – что не смог поначалу выговорить ни слова. Зато мужчина средних лет, обросший трехдневной щетиной, недружелюбно поглядывая на него, сердито произнес:

– Ну, чего, чего расстучался? Не видишь, что ли, дверь открыта? Лень толкнуть, обязательно людей беспокоить?

– Я-а… – еле выговорил он, – не знал, что открыта…

Мужчина, не говоря больше ни слова, пошел вперед, и ему ничего не оставалось, как последовать за ним. Он ожидал увидеть одноэтажные старые домишки, характерные для старой части города, богатой такими нелепыми тупиками, но вместо этого…

На снежной поляне сидели вокруг костра несколько человек, протягивая к костру руки, греясь. Мужчина, открывший дверь тоже подсел к ним, подбросил в костер мохнатую ветвь, отчего огонь на мгновение задохнулся, но тут же поднял голову и запылал пуще прежнего. Вдали виднелся лес, качались на ветру верхушки елей. Он оглянулся, чтобы увидеть за спиной каменный забор и дверь, в которую только что вошел, но никакой двери не было, не было и забора, и только неровная цепочка двойных следов вела непонятно откуда на эту поляну.

Он в растерянности поглядел на людей у костра.

– Присаживайся, – проговорил один из них, – Чего стал?

– Тут была дверь, – показывая рукой за спину, произнес он.

Все молча уставились на него.

– Вы же сами мне открыли, – обратился он к сидевшему у костра незнакомцу.

– Дверь, – хмыкнул тот, – Придет же такое в голову.

– Видно, промерз на морозе, – сказал другой. – Дай ему закурить, согреется…

– Сам дай, – сказал первый.

На этом короткий их разговор закончился, не успев разгореться. Даже движения у них были одинаковыми, сигареты они подносили к губам похожими жестами, держа курево большим и указательным пальцами. И пришельцу пришла в голову странная мысль: эти пятеро мужчин могли быть одним человеком, открывшим ему дверь, и у него, наверное, что-то случилось со зрением от мороза, и может с нервами тоже, и он вместо одного видит пятерых. Но, будто прочитав его мысли, все пятеро стали как нарочно громко и вдруг разговаривать, перебивая друг друга, и яростно жестикулировать, искоса бросая на него многозначительные, хитрые взгляды: мы знаем, о чем ты думаешь, будь осторожен… Пришельцу стало не по себе и чтобы отогнать тревожные мысли, ему захотелось включиться в их разговор. Он стал прислушиваться и в страхе обнаружил, что говорят они вместо слов непонятную тарабарщину, набор нелепых звуков непохожих ни на один язык. Это было на самом деле страшно, что взрослые люди говорят языком лепечущего младенца, еще не научившегося разговаривать, но говорят громко, напористо, совершенно серьезно относясь к произносимой белиберде.

– Ты не поймешь, – обратился к нему мужчина, приведший его к костру, будто знал, о чем он думает.

Он запомнил место у огня, куда присел на корточки мужчина, и теперь считал его чем-то вроде старого знакомого среди всех пятерых.

– О чем вы говорите? – спросил его пришелец, и решил поправиться, чтобы хоть как-то отметить связь свою с одним из них, чтобы не оставаться в одиночестве, – О чем они говорят?

– О вас, – тут же ответил тот, заглядывая ему глубоко в глаза.

– Обо мне? – удивился пришелец. – Но я ничего не понимаю. Что они говорят?

– Обсуждают, как вас убить, чтобы ни на кого из нас не легло подозрение властей, – невозмутимо и спокойно удовлетворил его любопытство мужчина.

Пришелец помолчал, сдержался, чтобы не засуетиться и не вызвать подозрение у них, что он боится.

– Интересно, – медленно произнес он после затянувшейся паузы, – Чем это я вам не угодил?

– А мы давно тебя поджидаем, – сказал собеседник, – Знали, что ты придешь. Только вот сомневались, что ты станешь стучать в дверь.

– А! – воскликнул пришелец, – Значит, все-таки дверь была?

– Какая дверь? – тихо произнес мужчина, – И не говорите так громко про это. Они могут услышать. И тогда вас ничто не спасет.

И тут вдруг наступила тишина, четверо внезапно перестали говорить и стали прислушиваться к разговору чужака, но никто не смотрел в его сторону, чтобы тот не понял, что их заинтересовали его вопросы. Тогда замолчал и пришелец, хотя ему хотелось еще много о чем спросить своего собеседника. Но вдруг он заметил неприятное, устрашающее шевеление среди сидевших вокруг костра, движения их стали более агрессивными, угловатыми, они на короткий миг исподлобья окидывали его звериными пронизывающими взглядами, переглядывались значительно между собой. Он чувствовал, что ничего хорошего такое переглядывание не обещает, пока не заметил что они достают из карманов ножи, кастеты, все они, в том числе и мужчина открывший ему дверь, были вооружены, словно на самом деле ожидали его прихода, чтобы расправиться с ним непонятно за что. Они медленно угрожающе стали подниматься, злобно пристально поглядывая на него, будто боясь упустить его, потерять из поля зрения. Он понимал, что ему не справиться с пятерыми вооруженными мужчинами, да и рук он не ощущал – до того замерзли без перчаток, и противостоять им означало бы неминуемую смерть, и он стал отступать, пятиться назад, не сводя настороженного взгляда с них, с их рук с ножами. И они не сводили с него взглядов и медленно наступали, поразительно похожие друг на друга, до того похожие, что у него вновь появилось подозрение, что это один и тот же человек, и пятеро – это обман зрения, это просто зрительный фокус, что происходит с ним впервые. Он повернулся и пошел быстрее, насколько позволяли замерзшие в легких туфлях ноги, поминутно оглядываясь и надеясь на чудо, когда бы вдруг ситуация изменилась и позволила бы ему самому напасть, или что-нибудь еще, что не приходило в голову, но так не могло продолжаться, что-то должно было произойти, что-то должно было… Он оглянулся: они шли за ним торопливо, шли след в след, в цепочку, и ему в который раз показалось, что это один человек преследует его – был виден только впереди идущий, заслоняя собой остальных, шагавших за ним. Но тут он как раз услышал обрывки приглушенного разговора, что они вели между собой, шагая за ним.