Низа Евар - На пределе фантазии

Низа Ильд Евар

На пределе фантазии

Не жил я, а жить хочуИ лишь страданья                        и мученьеКак никому, а мне уроду;И жить пытаясь по иному,           и суть свою черкая на бумагеЯ убегал тем самым,       что ни на есть обманом,                 в далёкую планетуСвоих фантазий,                 что излагал в умеНо разве знал, наивный,                        про ту, инуюИную жизнь, там вдалеке…

Появление на свет

Стоны роженицы разнеслись по коридорам этого серого, унылого, ветхого двухэтажного здания, именуемого в Уркмантуре роддомом. Двери и окна во всех палатах и парадной были открыты из-за знойной жары, стоящей в это время года. Так что стоны были хорошо слышны и за пределами здания, уносясь в пустыню, которая была повсюду. Встрепенулся даже верблюд, проходивший мимо со своим хозяином-стариком, – тот шёл впереди, держа скотину за уркмантурскую уздечку, проходящую промеж ноздрей двухгорбого. Хозяин обернулся на обеспокоенного верблюда, тут же получив от последнего смачный и увесистый плевок во всю физиономию; слюна упала на песок, быстро скатившись по лицу старца, и лишь на усах и бороде остались небольшие следы. Веткой ударив плеваку по шее, старик громко ругнулся по-своему, вытер остатки слюны рукавом халата, поправил покосившуюся набок тюбетейку, потянул уздечку посильнее и быстро, с большим усердием, повёл своего верблюда дальше.

Но вернёмся к стонам и зданию, откуда они раздавались. Этот особняк, несмотря на свою ветхость, был лучшим зданием во всём Уркмантуре, – не зря же уркмантуряне оборудовали его под роддом. Пациенток в нём было всего трое, и одна из них уже была в процессе. Вот и последний стон роженицы унесся по коридорам, и свободно вылился через открытые окна и двери в пустыню – к тому самому верблюду. Но на этот раз, находясь уже на приличном расстоянии от источника шума, он лишь краем уха уловил дошедший до него звук, и вильнул хвостом, – то и была вся его реакция. Хозяин же ругнулся в очередной раз, проклиная не то своего верблюда, не то издающую те стоны, или даже того, из-за кого они были.

– Ещё… Ещё… А теперь тихонько… Вот он! Умничка, – произнес доктор-акушер, поднимая вверх дитя, наконец-то появившееся из лона роженицы, и переставшее доставлять боль своей матери.

Вторя словам доктора, по коридорам разнёсся крик новорожденного. Но тот старец и его верблюд уже вряд ли услышали эти крики, находясь совсем далеко; тогда как акушер и две медсестры продолжали привычно заботится о матери и её малыше.

– Кто это: девочка, мальчик? – придя в себя, тихо спросила женщина.

– Мужик, – ответил доктор.

– Мальчик, мальчик! – подтвердила медсестра, обтирая младенца.

– Можно?..

– Конечно. – После всех нужных процедур медсестра обернула дитя в простынку, и подала его матери.

Но в этот момент у новорождённого закружилась голова, всё поплыло; и не успел он ещё надышаться, привыкнуть к краскам этого мира, его звукам, живым существам в белых халатах, стоящим вокруг, как его стало уносить куда-то вверх. И это произошло так быстро, что палата, в которой он появился, как и люди в ней, остались лишь маленькой, белой, суетной точкой где-то далеко внизу, а повсюду оказалась тьма и непонятный холод, от которого, впрочем, малыш не мёрз. Но тот всё равно неуклонно сковывал, притупляя всю чувствительность нежного обнажённого тельца.

– Где это я? – проворковал малыш.

– Рано! – нечто ответило ему, и всё потухло.

Абсолютная темнота, безмолвие, и – никаких ощущений. Что-то будет дальше?..

Носик чем-то зажат, а во рту трубка. Свет ослепил глазёнки младенца; прищуриваясь, он приоткрыл их: над ним зависла прозрачная призма, и сквозь неё он увидел белый-белый потолок и стены, едва уловимые контуры углов комнаты и слегка приоткрывшейся двери, откуда доносились какие-то голоса. Сам малыш находился под куполом, но даже и под ним ощутил что это – совсем другое место; не то, где он появился впервые. Едва родившись, кроха чуть не потерял жизнь – сознание покинуло его, пульс стал реже биться, и тогда уркмантурские врачи решили экстренно отправить новорожденного в областную, – Ашкентскую больницу, где условия и врачи были лучше.

Дверь в палату открыли, и, как-то не соответствуя той атмосфере порядка и ухоженности, присущей современной Ашкентской больнице, заскрипели шарниры, на которых она держалась.

– Надо смазать или поменять навесы! – заметил главный врач, вошедший в палату с обходом.

– Я прослежу, чтобы это исправили, – ответил вошедший следом дежурный врач.

– Так, и кто у нас тут?

– Этого ребёнка нам доставили с Уркмантура. Патология в лёгких: врожденная диафрагмальная грыжа, – ответил дежурный врач, подходя к столу, где под куполом лежал малыш.

«Что это вы на меня так глазеете?» – подумал малыш, увидев зачем-то склонившихся над ним дяденек, загородивших свет.

– Что скажете – нужно оперировать?..

– Пока ребёнок очень слаб: его поддерживает только аппарат. Но если его состояние улучшится, что вполне может произойти, тогда операция возможна.

– Анализы повторно.

– Возьмём.

– Посмотрим, есть ли смысл медлить…

– Понятно.

В этот момент в палате что-то запищало.

«Эй, дяденьки, вы куда!» – огорчился малыш.

– Сестра!

– Я здесь! – Вбежала в палату медсестра, ожидавшая за дверью.

– Быстрее! Каталку!

– Бегу!

– И пусть операционную готовят! У нас тут тяжёлый случай… – последние слова главврач выговорил с тяжёлым вздохом.

«Что это они?» – не понимал малыш, лишь краем глаза видя суету у соседнего стола, где были аналогичный купол и аппаратура, когда крохотный младенец воспарил над куполом.

«Ой, кто это?» – от лёгкого испуга новорожденный округлил глаза. «Девочка… А откуда я знаю, что бывают девочки?!»

Невероятно любопытный малыш потянул головку чтобы посмотреть, что находится в районе его собственных ступней:

«Точно, девочка!»

«Полетели вместе!»

«Да я как-то высоты побаиваюсь… Может, не надо?.. Здесь спокойнее».

«Ничего, привыкнешь, полетели!»

В палату быстро закатили каталку, а за ней вошло ещё несколько человек в таких же белых халатах, как и предыдущие. Люди переложили в неё младенца, подхватили аппаратуру, и выкатили каталку из палаты. Дверь закрылась.

– Может, тебе надо с ними?..

– Нам вдвоём будет интереснее! – не унималась девочка.

– Давай в следующий раз!

– Ну, как хочешь… А двери больше скрипеть не будут! – произнесла крохотуля. Подлетев к навесам, она провела по ним рукой, и исчезла в стене.

А малыш остался один на один со своими мыслями и впечатлениями о первом дне, проведенном в Ашкентской больнице. Веки его сомкнулись, унося в сладкий детский сон. И пока он спал, глубокой ночью, его тихо забрали в операционную.

Операция прошла успешно: выпятившиеся в грудную клетку органы вправили на место, сделали пластику диафрагмы, – патология была исправлена, и теперь жизни малыша с этой стороны уже ничего не угрожало.

Был яркий солнечный день, когда, после пятимесячного пребывания в больнице, наконец-то полностью выздоровевшего малыша забрали. Белые стены Ашкентских зданий и сухой серый асфальт лишь прибавили торжественности моменту. И вдруг с неба повалили малюсенькие снежинки, – точно так, как летом каплет сквозь лучи солнца дождик. Снежинки падали на асфальт и одежду людей; едва коснувшись, они таяли.

– Последний снег уходящей зимы, – сказал один из прохожих, посмотрев на небо.

Родители ещё крепче укутали малыша, быстро спускаясь по лесенкам парадного входа больницы; с пересадкой добрались на автобусе до вокзала, где и сели на электричку, шедшую через Уркмантур.

Они вернулись в родной посёлок посреди пустыни, и жизнь их пошла своими неспешными шагами. Время шло, и малыш подрастал. Данное ему при рождении имя было: Прокл; быть может, немного необычное и даже странное… Ну, да что поделать – таков оказался его удел.

Детсады в Уркмантуре были. В один из них по будням и отдавали подросшего на несколько годочков Прокла, а вечером забирали обратно. Сами же родители были заняты каждый своим: отец бурил скважины в песках пустыни в поисках воды; мать же работала на фильтровальной фабрике, где и определяли дальнейшее предназначение той самой драгоценной жидкости. Фабрика пускала воду по городскому водоканалу, а также на технические нужды двух заводов, что имелись в Уркмантуре, – по добыче золота и по производству стекла. А ещё эта фильтровальная фабрика выпускала сладкую газированную шипучку в стеклянных бутылочках, так нравившуюся Проклу. Когда он пил её, исходящий из напитка газ щекотал полость носа, уходя дальше, под лобную кость, и это приводило его в состояние, близкое к эйфории. В садике этим напитком угощали раз в день.