Елена Вернер - Синяя веранда (сборник) Страница 10

– Спи, – говорит она мне на ухо. Приказ, не просьба. И я сплю.

И падаю.

Не могу говорить. Не могу думать. Рот и череп набиты трухой.

Я снова где-то. Где-то в одном из миллионов мест, где быть мне не надо, и все-таки я здесь, а не – там.

Из забрызганного зеркала на заправке, куда я добрел не помню как, смотрит одичалое существо, потерявшее все признаки человечности. Особенно мало ее в моих глазах. Близорукие люди, занятые своими заботами, замечают лишь внешнее, снова клетчатую рубашку, снова чистые мокасины. Им безразлично, что в эту повседневную одежду принарядилась безнадежность. Я – сверхмаленькая черная дыра.

Я ненавижу людей, сегодня совершенно отчетливо и ярко. Их болтовню, их смех, их мимолетные касания, объятия. Из-за угла я рассматриваю среднестатистическую семью, остановившуюся перевести дух на одной из заправочных станций Среднего Запада. Женщина, мужчина, мальчик, девочка. Раздраженные замечания жены, ябедничанье дочки и намотанная на ее палец нитка жевательной резинки, наушники плеера, не вынимаемые сыном из ушей даже во время краткой стычки, козырек бейсболки, затеняющий скучные глаза отца семейства. Хочется подойти, ткнуть каждого по очереди рожей в капот, заломить руки и заставить прямо здесь признать, как хороша их жизнь. Как она счастлива, как идеальна.

Жена решает сбагрить детей и отсылает в магазин за сладостями. Пока за стеклом брат с сестрой бродят мимо стоек с шоколадом и чипсами, женщина вдруг склоняется к мужу и целует его в губы мимолетным и ласковым, привычным поцелуем супруги с большим стажем. И в этот момент я начинаю ненавидеть людей в три раза сильнее, чем секунду назад. Даже в глазах темнеет. Что со мной не так? Почему им можно, а мне нельзя?

Как-то незаметно наступает «потом». Я уже заработал пару долларов, забытое искусство починки движков – вместо индийских лавок всякой всячины. Меня обступает американский городок с десятью тысячами жителей и десятью тысячами жизней, непрерывных, как бечевка в мотках, не то что моя. И вот я осознаю себя сидящим, в ногах гуденье и пощипывание, ягодицы пересчитывают четыре дощечки, сколоченные вместе: я пишу письмо для Марии, сидя на скамейке в парке. Клены издевательски машут ладонями листьев. Семейные пары с колясками и бегуны в кроссовках мешают подобрать нужные слова. Я начинаю письмо вот уже восьмой раз и снова комкаю и швыряю в урну. Это выходит жалко. Я жалок. Мало того, что я не знаю, как сказать все, что меня тревожит, – я еще и испанским владею только на уровне разговора. Читать малограмотное письмо от сходящего с ума человека – бедная Мария!

Но дело сделано. На закате опускаю письмо в ящик, стоящий неподалеку от административного здания с башней и часами, и долго прислушиваюсь к себе. В ушах нарастает гул крови, мозг обтачивает алмазная пыль сомнений, пока не стирает его до крохотного огрызка… Через час возвращаюсь, уже с кувалдой, и разношу почтовый ящик к чертям собачьим, чтобы забрать свой конверт: хорошо, что ни у нее, ни у меня нет интернета, откуда письма не возвращаются, как души с того света.

Мне кажется, что за мной следят, от самой ратуши до берега реки, где я предаюсь унынию. Верчу головой. От ствола дерева отделяется тень и делает несколько шагов.

– Я давно за тобой наблюдаю. От ящика.

Ему лет тридцать с небольшим. Перстень с черным камнем, недобрые зеленые глаза колдуна. Брюнет со вкрадчивыми манерами и хорошими мускулами: не раскачанный, а сухой. Он не похож на расслабленных местных, в нем есть сжатая пружина. Этим он напоминает меня, а значит, мне он не нравится.

– Безвыходность порой душит лучших из нас…

Я не настроен философствовать, и незнакомец мгновенно понимает, что рискует получить в морду, если продолжит болтать «за жизнь». Он с улыбкой присаживается рядом со мной, поддернув штанины, и закуривает, приступая к главному:

– Хочешь подзаработать?

– Надо кого-то убить? – обыденно отзываюсь я. По его физиономии и ровному ряду обнажившихся зубов я понимаю две вещи: первое – ему нравится незатейливый юмор, за который он принял вопрос, и второе – я и не думал шутить. Если за заказное убийство мне дадут денег и суммы хватит, чтобы без документов добраться до Марии, я сделаю это без сомнений. Сегодня я легкая добыча для любого искушения, явившегося из сумерек.

Так через три дня мы становимся подельниками. Не зная моего имени, он дает мне в руки пистолет. Высшая степень доверия между мужчинами. Не знаю, чем изначально привлек его внимание, хотя и догадываюсь, что решающее слово сказало, проорало мое отчаяние, заметное любому, кто видит дальше своего носа. Время идти ва-банк. И когда руки ощущают прохладный металл оружия, что-то внутри смещается с осей и начинает идти по-другому.

Он – голова, а я толковый исполнитель, роли расписаны. Ему нравится, что я так хладнокровен, еще бы, ничто больше не может вывести меня из состояния выдержанного безразличия. Есть только один человек, способный на это. Ну а в остатке моего многостороннего опыта хватает, чтобы относиться к любому рискованному предприятию бесстрастно: если ты космонавт, перспектива лететь через Атлантику не пугает. Тем более когда вовсе не уверен, состоится ли рейс.

Никогда прежде не бывал в ювелирном магазине, а теперь мне предстоит его ограбить. С кино это не имеет ничего общего: в заштатном городишке не выставляют на продажу редких бриллиантов, сигнализация отметила свой десятый день рождения и срабатывала лишь раз, когда кнопку случайно задела грязной тряпкой уборщица, а единственный охранник тучен и страдает одышкой. И продавщица – не модель, а простая смертная, разведенная, лет сорока, жалобная и разочарованная, которой до ужаса обрыдло пялиться на драгоценности и не иметь возможности в них нарядиться, а больше этого наскучила посредственная и затхлая жизнь вместо фейерверка приключений и заоблачной любви, о которых она грезила в старшей школе. Нескольких ласковых слов и распитой в ресторане бутылки достаточно, чтобы она провела ночь с моим знакомым и все выболтала. Если мужчину можно приманить конкретикой (взять хотя бы меня – процентная доля оговорена в первый же вечер), то женщина ведется только на радужную картинку грядущей мечты, где мало деталей и туманные пятна можно заполнить собственными фантазиями, на которые так талантливо неугомонное женское воображение.

Все сразу пошло не так, как надо. И в том, что случилось, виноват я.

Потому что именно я видел в глазах одышливого охранника огонек глупой отваги. Я, так хорошо читающий людей с первого взгляда, должен был сообразить. Но отмахнулся от него, как от блохи.

Но главное – я отвлекся. Позволил чувствам взять верх. Бывают моменты, когда жизнь несется настолько стремительно, что требует полного внимания. Это как сплавляться на байдарке по горной реке, как объезжать дикую лошадь. Нельзя ослабить контроль над ситуацией. Напарник велел мне стрелять, если кто-то будет валять дурака. Геройствовать. Стрелять при малейшем предчувствии – он знал, у меня с этим проблем не будет. Мария, дорога к ней, цель моя – мотивировка достаточная. Никаких колебаний перед выстрелом.

Я не колебался. Я отвлекся. Брюнет мне доверял, а я замер на секунду. Ближайшая витрина от меня – с обручальными кольцами. Одно из таких колец покачивается на нежной плоти карамельной груди. Что подумала бы Мария, увидев меня сейчас? Ограбление было бы прощено, а вот выстрел в человека? Я не хотел, чтобы на моих руках остались порох и кровь. С большим удовольствием я бы выбрал одно из колец на черных подушечках под сияющим стеклом.

И тогда все полетело в тартарары. Порох и кровь.

Я видел, как моего напарника подстрелили. Сумка полна драгоценностей, безвкусных дорогих побрякушек, браслетов и цепочек, и, когда он падал, споткнувшись, носом вперед, несколько золотистых змеек выскользнули на асфальт и безжизненно там свернулись.

Укрываясь за углом бетонного ограждения, я расстрелял всю обойму – это от неопытности. Брюнет лежал в паре метров от меня, с выпученными глазами, на губах пенилась свекольная кровь. Мне хотелось, чтобы кровь была чистой, красной, а не этой грязно-бурой пеной… Потому что этого цвета была моя вина перед ним. Он скреб пальцами по земле и силился сказать мое имя. Но имя было вымышленным, и я едва не поправил его.

Я знаю, что должен был взвалить его на плечо и поволочь к машине. Так делают товарищи, приятели, друзья. Те, кто вышел на дело вместе. А ведь «вместе» – слово, смысл которого ускользает от меня… Всего каких-то десять шагов. Мы бы успели. Но вместо этого мои руки сами нащупали жесткие, как стропы парашюта, ручки спортивной сумки с уловом. И я побежал к машине один. Помню, я еще удивился, что в дневном свете бриллианты и сапфиры блестят далеко не так нестерпимо, как в электрическом. Эта мысль и сейчас навязчиво кружится в голове, не давая покоя. Когда я закрываю глаза, перед ними тут же встают подвески с драгоценными камнями, тусклые и невыразительные при свете улицы.