Мария Метлицкая - Свой путь (сборник) Страница 10

Мы все замолчали, и минуты две на кухне стояла полная тишина. Я просто ждал, когда все это кончится. Или когда я проснусь.

– Ладно, – наконец сказал Алешка. – Давай сделаем так… Хотя, нет… Лучше я к тебе завтра заеду… Может, ты их убрал куда-нибудь не туда…

Он посмотрел на Ленку.

– На меня не смотрите, – быстро заговорила она. – Я их никуда не убирала и вообще ничего не знаю. Может, их хачик украл.

– Он умер, – сказал я.

– Тем более. Сначала украл, а потом умер. От радости напился и выехал на встречную полосу. Он же заходил до этого к нам в комнату. Ты оставлял его там одного?

Она пристально смотрела на меня.

– Я… не помню, – сказал я. – Кажется, не оставлял.

– Кажется? Тебе вечно что-нибудь кажется. Вспоминай давай – оставлял или нет.

– Кажется, нет.

– А ну тебя! – Она всплеснула руками.

– Нет, не оставлял.

– Точно?

– Кажется, да.

– Короче, – вмешался Алешка. – У меня еще есть пара дней. Давайте я завтра заеду. Поищите к тому времени хорошо. Может, в шкаф куда-нибудь с бельем закинули или еще что-нибудь… Иногда так бывает.

– Мы поищем, – заверила его Ленка. – Ты не волнуйся. Мы обязательно их найдем.

Когда мы прощались, он не посмотрел мне в лицо.

На следующий день мы ничего не нашли. И еще через два дня деньги не отыскались. Алешка сначала звонил каждый день, а потом все реже и реже. Через шесть дней Ленка сказала мне, что теперь можно не волноваться.

– Почему это? – спросил я.

– Но он же больше не звонит.

– Ну и что?

– Значит, у них все уладилось. Как-то договорились.

– Там было пять тысяч долларов, – сказал я.

– Я знаю, сколько там было. Для них это не такие уж большие деньги.

– У нас могут убить за сто баксов.

– Только не надо все это драматизировать. Я говорю тебе – все улеглось. А с Алешкой твоим ты все равно давно уже не общался. Сам ведь от него прятался все эти годы.

На следующий день я потерял квитанцию для оплаты за Интернет. Ленка сказала, что, скорее всего, она была в кармане синей рубашки, которую она уже убрала в грязное белье. Мне не хотелось снова идти на почту, поэтому я вывалил весь бак с бельем на пол в ванной комнате.

– Сам потом будешь убирать, – сказала Ленка. – Досталась я за вами бегать. Вас трое, а я одна.

На полу рядом с моей рубашкой, детскими колготками, носками и пододеяльником лежала белая наволочка с больничными печатями.

– Где они? – сказал я, поднимая голову.

– Чего ты заводишься? – быстро заговорила она. – Ничего с твоим Алешкой не случится.

– Где деньги?

– Ты же сам говорил, какой он у них там крутой…

– Где деньги?

– В гараже, чего разорался?

– Где?

– В ящике под чехлами. Там сумка коричневая твоя…

Я уже не слушал ее, потому что бежал к телефону.

– Можно Алексея? – сказал я, стараясь не кричать, когда трубку наконец сняли.

– Его нет.

Голос был потерянный, как будто с другого конца света.

– А когда он будет.

– Я не знаю. Его уже два дня нет.

От ужаса я замолчал.

– А вы не знаете, где он? – спросил меня голос через минуту. – Он просто за хлебом вышел.

– Подождите меня! – закричал я. – Я сейчас к вам приеду. Я его старый друг. Он, наверное, про меня рассказывал.

Через полчаса я вбежал в его подъезд. В руках у меня была толстая от чужих денег сумка.

«Господи, – подумал я, протягивая руку к звонку. – Пусть я сейчас позвоню, и дверь откроет Алешка. Сделай чудо, Господи! Ты добрый, ты можешь».

Ариадна Борисова

Кузькина мать

Каждый раз в Новый год Маргоше казалось, что жизнь у нее вот-вот наступит другая и жить станет лучше. Веселее… Многим так кажется, даже тем, кто целой стране может устроить веселую жизнь. А Маргоша была сама себе страна, сама себе горы, равнины, реки и вполне действующий вулкан страстей. Правда, в последнее время он бурлил не так сильно, как прежде. «Вулканы тоже нуждаются в отдыхе», – хорохорилась Маргоша, женщина в душе домовитая, преданная, но не понятая в лучших качествах недальновидным противоположным полом.

Впрочем, ей было кого винить в своей нынешней невостребованности. В восемнадцать лет Маргоша увлеклась парнем рослым, красивым и компанейским. Спустя два года уразумела: несложно произносимые избранником клятвы прямо пропорциональны их нарушению. Маргоша велела красавцу катиться куда подальше вальсом Маньчжурии вместе с компанией и присмотрелась к мужчинам представительным и ответственным.

Эти были сплошь женатики и партийцы. Едва их отношения с Маргошей начинали перерастать в нечто существенное, воинственные жены подключали к битве против нее партию. Тяжелая артиллерия глубоко ранила представительных мужчин. Не желая более рисковать, они затевали пространные разговоры на тему партийной верности, из чего вытекало, что разводиться ответственным людям воспрещается, а иметь вне ответственности такую очаровательную возлюбленную, как Маргоша, не грех.

Она не желала быть возлюбленной, которую только и делают, что имеют, и отправила партийцев туда же. По сопкам Маньчжурии.

Блуд и флирт со сластолюбивой мужской шушерой Маргоше поднадоел. Блядки – обратная сторона медали «Супружество», а Маргоша все же надеялась когда-нибудь увидеть аверс. Вдруг понравится. Но времени прошло много, и теперь бы она согласилась на мужчину невысокого, некрасивого, даже лысого. Внешность роли не играет, лишь бы любил.

Встречались лысые, приземистые, кривоногие, на первый-второй рассчитайсь… Увы, и третьесортные женихи покинули Маргошу, млеющую в сладких мечтах о браке. Привередливая невеста классически опоздала на разбор, и, конечно, никто, кроме нее самой, не был в том виноват.

Она уже заработала пенсию (балетную) и опасалась, что попросят из театра. Следовательно, из ведомственного общежития тоже. Куда податься после этого, Маргоша не знала, и нервы пошаливали. А все равно обрадовалась по старой привычке, когда куранты в очередной раз взбили остаток уходящих секунд в пышную пену. Новорожденное время многообещающе зазвенело бокалами: дзинь-дзинь, ура, товарищи, с новым счастьем! И пусть платье прошлогоднее, пусть на столе неизменные блюда – оливье, холодец, печеная птица, картошка с мясом, рыбный и сладкий пироги – все равно после зимы придет новое солнце! Не может быть, чтобы навстречу весне не открылись Маргошины новые окна…

Скрипач Женя Дядько поднял фужер:

– Друзья, посмотрите на наш праздничный стол! Задумывались ли вы над тем, что он символизирует благополучие страны? Я восьмой год в Богеме, а стол все тот же! В традиционных вариациях. Этот стол, как константа неизменного мира, закрепляет веру в постоянство основ. Так выпьем же за стабильность и наше светлое будущее!

Потом пили за творчество и успех, за любовь и детей, за родителей – живых и ушедших, и чтобы не было войны. И еще за что-то, и еще… Спиртного, как ни странно, хватило. Притопавший ночью комендант дядя Равиль увел пьяного Дмитрия Филипповича в комнату, где в неусыпном ожидании хозяина сидела в кресле кошка Фундо. Женя Дядько напялил чью-то дед-морозовскую бороду и схватил мешок из-под муки, порываясь пройтись с колядками по ближним домам, но чуть не задохнулся в мучном облаке. Женю почистили, успокоили и под обещание поколядовать в Святки отправили в постель. В общем, разошлись аккуратно, без баталий и дверных пинков.

А в один из святочных дней женщины решили погадать. Отмели за неимением баню, подвал и петуха. Осталось простенькое гадание с бумагой – скомкать, сжечь на блюдце и разгадывать по тени, что кого ждет.

Задавая вопрос о своей лучшей, возможно, доле, Маргоша очень волновалась. Ее бумажный комок наделал чаду, сгорел, и на стене показался загадочный ответ: не мужчина, не лягушка, а неведома зверушка. Повертев блюдце Маргошиной рукой так и сяк, певица Полина Удверина неуверенно сказала:

– Мне кажется, ты родишь… Или забеременеешь в этом году.

– Да, и мне тут ребенок почудился, мальчик, – подтвердила балерина Беляницкая.

– А папаша ребенка? – с горькой иронией усмехнулась Маргоша. – Папаша вам не чудится? – И зажгла свет. Когда «мальчик» рассыпался в пепел, она ушла.

Не то чтобы Маргоша была против детей. Просто седьмое посещение абортария пять лет назад избавило ее от поисков противозачаточных средств.

Гадание разочаровало, зато после старого Нового года бывшая соседка Варя, художественный руководитель концертно-эстрадного бюро, поговорила с директрисой, и та пообещала взять Маргошу весной в артистический состав. Предвкушая независимость от репертуара и автономию, Маргоша подготовила сольные танцы народов мира, чтобы прийти в бюро не с пустыми руками. Зимой театр отпустил ее в гастрольное турне по республике.

Снабжение самых северных районов опережало время на шаг. Перед артистами открылись приметы светлого будущего, предвидимого партией, правительством и Женей Дядько. Гастролеры набили чемоданы югославскими батниками на кнопках, польскими бюстгальтерами, чулками-сапожками «под коленку» и другими вещами лучезарного завтра. Появись эти товары в городских универмагах, народ разных полов, возрастов и размеров стоял бы за ними до победного конца без перерыва на обед, а тут ни толкучки, ни записи на руке «номер очереди такой-то»… Маргоше, ко всему прочему, достались кальсоны с начесом, электробритва «Бердск» и огромный пушистый свитер крупной вязки.