Ирина Горюнова - Маша минус Вася, или Новый матриархат (сборник) Страница 10

…Дни в больнице тянулись долго и нудно. Днем Ольга пыталась работать – писала статьи для журнала, в который хотела устроиться работать, по вечерам звонила маме в Краснодар, чтобы узнать, как там Иван. Ее травмы потихоньку заживали, однако до выздоровления еще было далеко.

Единственным, что скрашивало ее больничные будни, стали странные отношения, возникшие у нее с доктором Олегом Рокотовым. Однажды, заглянув в палату, Олег спросил ее, почему она грустит. Ольга пожала плечами: а чему радоваться? На улице весна, где-то цветет сирень, а она чахнет в больнице! Доктор хмыкнул, но вскоре вернулся с охапкой свежей сирени: «Вот вам – весна…»

– В больничном саду наломал, любитель красивых жестов! – подсказала Ольге соседка тетка Рая.

А Ольга смотрела в это сиреневое разлапистое чудо и тихо улыбалась, потому что весну она почувствовала именно в этот миг. Когда на следующий день во время обхода Олег традиционно спросил ее, на что она жалуется, она поняла, что ей ему жаловаться ни на что не хочется. Все-таки мужчина. Молодой, сильный, красивый. И ей в его глазах хотелось выглядеть женщиной. С того букета сирени между ними возникла симпатия, какое-то притяжение. Рокотов ухаживал за ней – приносил ей цветы, конфеты, травил больничные байки, говорил комплименты, и Ольга откликалась на его мужское внимание, в ее душе распускалось что-то весеннее, женское, расцветало наперекор всему. По вечерам она выходила из палаты и подолгу стояла в больничном коридоре у распахнутого окна. В городе бушевала весна в той ее прекрасной поре, когда все цветет, пахнет, спешит жить.

Как-то в один из таких вечеров, когда Ольга стояла у окна, к ней подошел доктор Рокотов и обнял ее. Он целовал ее шею, лицо, волосы. В нем было столько мужской энергии и силы, что даже скрюченное от боли тело Ольги стало оживать, отзываться на его призыв. И все-таки она отстранилась: нет, не здесь, не сейчас… Он кивнул, словно понимая, и сказал, что, как только ее выпишут, они вдвоем поедут к нему на дачу, где будет много сирени и целая вечность для любви. «Ты согласна?» Ольга спрятала смущение за улыбкой: хорошо, она подумает! – и ушла в свою палату.

В эту ночь она долго не могла уснуть, думала об Олеге. Она и боялась новых разочарований и ошибок, и в то же время чувствовала разбуженное им желание любить, жить. Ничего удивительного – в эту пору весны даже сильная и самостоятельная женщина хочет быть просто женщиной. Ей подумалось: а вдруг на этот раз к ней пришло то большое, настоящее, чего она ждала всю жизнь?! И Ольга решила: пусть эта весна будет. Еще раз рискнуть, выдохнуть и – в омут с головой. Поверить. Разрешить себе быть женщиной.

…На часах было около полуночи. Ольге захотелось увидеть Олега прямо сейчас, и она вышла из палаты в тихий больничный коридор. В ординаторской Олега не оказалось, его нигде не было. Когда Ольга в очередной раз прошла по коридору, из ее палаты высунулась тетка Рая:

– Оль, ищешь своего хирурга? Да он небось амуры крутит с медсестрой в процедурке! За ним такое водится… Не хотела тебе раньше говорить, чтобы не расстраивать…

В этот миг Ольге показалось, что ей опять хорошо врезали по только начавшим заживать ребрам. Все же она нашла в себе силы пойти к процедурному кабинету и рвануть дверь, которая – как интересно! – оказалась закрытой. Ольга затарабанила в дверь, и когда молоденькая медсестричка с красным, перекошенным от злости лицом открыла дверь и зашипела на нее, она поняла, что Рая была права; тем более, что тут и Олег вышел из процедурки и, словно не замечая ее, поспешил в ординаторскую. Ольга почувствовала такую боль, будто у нее вновь произошло сотрясение мозга. Ну, или сотрясение души.

Она добралась до палаты и легла на кровать.

– Я ж говорила! – сочувственно сказала тетка Рая.

Ольга отвернулась к стене и накрылась одеялом с головой.

Утром она позвонила Гоше, сообщила, что ее сегодня выписывают, и попросила, чтобы он передал ключи от ее квартиры их общей знакомой. «Ну что ты, мать, – запротестовал Гоша, – зачем так? Давай я заберу тебя из больницы через час и отвезу домой!»

– Не надо, – отрезала Ольга и, пресекая Гошины возражения, прервала разговор.

Ольга вдруг подумала о том, что за эти две недели в больнице она прожила целую жизнь.

А потом пошла в ординаторскую и попросила взъерошенного и хмурого Олега выписать ее.

– Извини, я дал слабину, поддался эмоциям, – Олег выглядел смущенным, – но поверь, у меня с ней ничего нет, мы только коллеги. Ну, ты же взрослая девочка, должна понимать?!

– Выпиши меня, я здорова, – повторила Ольга.

Олег ответил, что про выписку говорить рано. Может, через неделю… Ольга честно предупредила его, что в таком случае она просто уйдет из больницы.

– Значит, у меня будут неприятности, – вздохнул Олег. – Ты хочешь, чтобы у меня были неприятности?

Ольга задумалась – хочет ли она, чтобы у Олега были неприятности? Сирень, его сильные руки… И честно сказала:

– Нет. Не хочу.

Олег удовлетворенно кивнул:

– Я в тебе не сомневался.

– Но мне надо домой, – настаивала Ольга.

Олег пожал плечами:

– Тогда напиши расписку, что врачи не несут никакой ответственности за твое решение. Иначе говоря, что ты сама за себя отвечаешь.

Ольга едва не рассмеялась – да она всю жизнь сама за себя отвечает!

В заявлении на имя главврача она написала, что несет полную ответственность за свое решение покинуть больницу. Для нее самой это звучало так: я – взрослая девочка и отвечаю сама за себя. Подписав, она отдала заявление Олегу: «Надеюсь, теперь у тебя не будет неприятностей». Олег что-то говорил ей о последующем лечении, но она его не слушала.

Уже в палате, когда она собирала вещи, зазвонил ее мобильный телефон. Звонили из журнала, куда она недавно предложила свои услуги журналиста, – приглашали в редакцию, чтобы обсудить детали сотрудничества. Закончив разговор, Ольга выдохнула: работа есть, значит, и все остальное тоже наладится, скоро заберет сына, и будут жить. Все путем. Сдюжат.

Ольга обвела взглядом палату, дала свой номер телефона «тетке возле умывальника» – ставшей родной Рае: «Звони, если что!» – задержалась взглядом на букете сирени и ушла из больницы.

Солнце ослепительно било в глаза. Напротив входа в больницу стояла новая машина Гоши. Ольга улыбнулась и, пройдя мимо прошлого, пошла по своей стороне улицы.

Галина Илюхина

Изнанка капитализма, или Ремонт вдвоем

Я – рантье.

То есть считается, что я ни хрена не работаю и безо всяких хлопот получаю денежки.

Небольшие, но приятные. Если не выпендриваться, то хватает на еду, квартплату, темное «Василеостровское» пиво и колготки.

Это незамысловатое счастье мне обеспечивает квартирка в центре нашего славного города. Не та, в которой я живу, а еще одна, которую я сдаю, наживаясь на несчастье других, у которых такой квартирки нет, а жить где-то надо.

Поскольку я честный рантье, то перед каждой сдачей квартирки я привожу ее в надлежащий вид. То есть подмазываю краской облупившееся и отмываю загаженное.

Последние мои жильцы были аккуратными и ненавязчивыми нижнетагильцами. Жили тихо (судя по соседям) и покупали солидные вещи (судя по коробкам). Теперь вот перебрались в Белокаменную, а у меня началась страда.

Мы с моим мужем Вадинькой совершили беглый осмотр и пришли к заключению, что, невзирая на нижнетагильскую аккуратность, подмазывать-таки придется – прошлые заплатки-закраски облупились, и вид был, мягко говоря, не очень.

Вадинька купил краску, колер, валик, специальную ванночку, красивую кисточку и нарядные резиновые перчатки – розовые с желтеньким. Впрочем, перчатки я у него отняла, потому что они ему оказались малы.

Собирались на дело мы каждый сам по себе, поэтому у меня с собой был увесистый мешочек с нужностями, а у Вадиньки не было ничего – только то, что он купил в магазине.

В квартирке я переоделась и оказалась совершенно готовой к труду и обороне: старые штаны-рубашка и бандана. А Вадинька оказался готов еще быстрее, потому что переодеваться ему было не во что.

Мы с Вадинькой вообще очень по-разному подходим к вопросам ремонта. Я все делаю быстро и иногда хорошо. Вадинька все делает ОЧЕНЬ быстро. То есть настолько быстро, что мое быстро ему кажется медленно. И он всегда меня подгоняет. И учит, как нужно сделать ловчее и так, чтобы не делать ненужных глупостей, – типа, подстилать газеты, наклеивать малярную ленту и т. п. Уайт-спирит же есть, фигли.

Предстояло соскоблить потолок в ванной, а потом частично покрасить трубы. И стенку над ванной.

Вадинька рвался в бой и хотел делать все сам.

Зная, что при скоблении потолка на голову сыплется всякая хреновня, я благородно пожертвовала Вадиньке свою бандану, очень веселенькую – по черному фону беленькая паутинка и мелкие черепа. Вадинька сделался красивый, как капитан Блад. И полез под потолок.