Алекс Маркман - Заблудшие души (сборник) Страница 10

Следователь был молодой парень, примерно моих лет, очень настырный. Он весь прямо кипел энергией. Он стал расспрашивать меня, кто был человек, который изуродовал Калмыка. На заявление Милы они не отреагировали, а вот тут они вдруг зачесались. Кто-то по настоящему опасный появился, да еще с пистолетом, это уже становилось интересно.

Я все пожимал плечами, говорил, что понятия не имею, как это произошло. Следователь орал на меня – Не крути мне яйца, мудак. Я тебя в тюрьме сгною. – Прав был, наверное, Кирилл – кто туда идет, в менты? Я был уверен, что он покричит, и отпустит меня. Ведь доказать было ничего невозможно. Я был очень удивлен, когда меня обыскали, забрали ремень и всякую чепуху, и посадили в КПЗ. Меня вызывали на допрос два дня подряд, а потом предъявили обвинение в укрывательстве, за что мне грозило самое большое три года. Я просто заболел от горя. Если меня посадят, решил я, то Милы мне больше не видать. Однако, пока еще не все было потеряно. Одно дело – предъявить обвинение, а другое – осудить. Может быть, судьи потребуют основательных доказательств?

Через два дня меня увезли из КПЗ в тюрьму, и надежды мои стали таять с каждым днем. Меня поместили в камеру, где было человек двадцать, целый день был там шум и гам, но я ведь знал, как с такой рванью ладить, у меня детство и юность прошли на помойке, а комфортом я никогда не был избалован. Следователь очень горячился, два раза даже не сдержался и ударил меня по лицу, но я все гнул свою линию, что не знаю никого, кто посадил шрамы Калмыку.

Так прошло месяца два, и вдруг как то утром открывается дверь камеры и выкрикивают мою фамилию. Я отозвался, и охранник мне приказывает – Возьми вещи и на выход. – Я очень обрадовался. У меня сразу мелькнула мысль, что следователь никаких улик против меня не нашел и меня сейчас отпустят. Я вмиг собрал свои пожитки. Охранник долго вел меня по коридорам, потом завел в отсек, где было очень тихо, что для тюрьмы необычно, остановился перед одной из камер, открыл дверь и скомандовал – Заходи. – Я очень удивился. Камера было маленькая, с одной койкой, похожая на ту, в которой сейчас сижу, только окно было без козырька. Меня втолкнули внутрь вонючей каменной коробки и дверь за мной закрылась. Наступила тишина и только мысли шумели в моей голове. В одиночку меня могли перевести только по одной причине – Нашлись какие-то дополнительные материалы, касающиеся ограбления и убийства. Наверное, поймали кого-то из тех, кто участвовал в подготовке всего дела, те испугались вышки и заложили Кирилла. Сейчас ниточка потянется, меня отправят на пятнадцать лет в лагеря.

– Что-ж, – подумал я, – мне уже все равно. Милы мне и так не видать. Не стала ведь бы она ждать меня даже три года, которые мне сулили за отказ от дачи показаний. Ей бы родители не позволили связать свою судьбу с тем, кто сидит в тюрьме, я, по крайней мере, так это понимал. А тут уж и подавно: уголовник, грабитель, да еще принимал участие в убийстве. Я лег на койку, обхватил голову руками, и долго так лежал. Мне не хотелось жить. Мне не нужна было жизнь без Милы. Даже если бы сейчас каким-то чудом мне отменили расстрел, я бы не обрадовался. Мне не нужна жизнь без Милы.

Так, в этой могильной тишине, прошло недели две. Наконец, меня вызвали на допрос. Меня принял уже другой следователь. Он был наполовину седой, хотя лет так сорока пяти, не больше, а лицо у него было приветливое, когда он меня встретил. Он стоял, когда я вошел, невысокий такой, худощавый, однако наверно в хорошей спортивной форме, по лицу было видно, что у него хорошее здоровье. Я вдруг обнаружил, что за время пребывания в тюрьме у меня наблюдательность обострилась. А он, этот новый следователь, предложил мне сесть, потом сел напротив и говорит – Меня зовут Анатолий Павлович. Я следователь по особо важным делам. Он помолчал, дал мне возможность это переварить, а потом продолжал. – Вам предъявляется обвинение в ограблении и убийстве. Вы ограбили семью, которая собирала деньги на новую церковь. И убили двух человек.

Я уставился на следователя и молчал. Хоть я и ожидал нечто подобное, а все равно почувствовал, что у меня ноги отнимаются от страха. – Что же вы молчите, Андрей? – он спросил. – Вас, как я погляжу, ничуть не удивляет обвинение. – Нет, не удивляет – я ему ответил. – Меня не удивило бы, если бы вы обвинили меня в убийстве папы римского. Вам ведь нужно все на кого-то свалить. Вот и выбрали меня. – Следователь улыбнулся и говорит – Насчет папы римского ты загнул, Андрей. Он еще живой. Вот, когда его убьют, тогда и будем говорить. А доказательства у нас есть прямые. Мы сверили отпечатки пальцев, которые были найдены на месте преступления, на сейфе, с теми, что взяли у тебя в тюрьме. Они совпадают. Так что тебе в церковной иерархии придется ограничиться убийством людей, собиравших деньги на церковь. До папы римского тебе не добраться, даже если ты твердо решил специализироваться на церкви.

Он был с юмором, этот следователь по особо важным делам. Он говорил спокойно, как будто никуда не торопился, и как будто ему нравится вести со мной дружескую беседу. Он немного помолчал, а потом сказал – Так расскажи, Андрей, как было дело? Как готовилось преступление? Кто твои сообщники? – Вот тут он сделал ошибку. Я понял, что ничего у них, кроме совпадения отпечатков моих пальцев, нет. Я улыбнулся ему и отвернулся в окно. Я стал смотреть на часового на вышке: хоть и скучно ему весь день стоять там одному, а все веселее, чем мне. А следователь продолжал увещевать – Ты ведь понимаешь, что если ты не расскажешь, кто твои сообщники, тебе грозит расстрел. А тебе ведь еще двадцать пять. Хочешь, чтобы твоя жизнь так рано оборвалась? – Я ему ответил – А мне плевать. Можете обвинять меня в чем хотите. Если вы считаете, что это я убил, значит, туда мне и дорога. – Следователь встал и зашагал по кабинету, не спеша, как я шагал по камере. Потом остановился передо мной и говорит – Уж не считаешь ли ты меня за дурака? Думаешь, меня просто так назначили следователем по особо важным делам? Я отлично понимаю, что не ты совершил убийство. Не мог ты это сделать. Нам все известно о тебе. Трудно даже поверить, что ты мог пойти даже на мелкое преступление. Я еще могу допустить, что ты мог согласиться вскрыть сейф. Любовь тут, деньги текут как вода. Из-за любви многие теряют головы и идут на преступление, чтобы добыть денег. Сколько я таких видел в своей практике! Но вот, чтобы ты пошел сознательно на убийство – в это я никогда не поверю. И не пытайся меня в этом убедить. Это делал кто-то другой. Кто же? – А я все молчал. Тут он спрашивает – Кто это полоснул Калмыка бритвой?

– Я ему ответил – Откуда мне знать? Бандюги дерутся, что тут удивительного? Я то тут причем?

А следователь стоит на своем – Причем, причем. При всем этом. Вот, такой, что полоснул Калмыка, и мог убить. Ты его знаешь. Мы все про эти дела твои с Калмыком знаем. И заявление от Милы есть на Калмыка, что он к ней пристает и тебе угрожает, и тот факт, что первый шрам Калмык получил около твоего дома, когда они дожидались тебя. А второй шрам он получил, когда вы столкнулись с ним возле ресторана. Не слишком ли много совпадений? – Мы помолчали немного, и я ему сказал – Вот, вы все время задаете мне вопросы. Можно я вам задам несколько вопросов? Вы мне ответите? – Следователь сказал – Задавай.

– Нет, – говорю я ему, – я не задам, пока вы мне не пообещаете, что ответите на мои вопросы. Если нет, то видите обратно в камеру. Я не буду с вами разговаривать. – Он очень удивился моей наглости и говорит – Спрашивай. Я не знаю, смогу ли ответить на твои вопросы. Но если смогу – отвечу.

– Скажите, – спросил я, – вы посадили Калмыка в тюрьму?

– За что? – удивился следователь.

– За то, что мне угрожал. За то, что к Миле приставал.

– Это еще не основание для ареста, – сказал следователь. – Он не совершил никакого преступления. С ним серьезно поговорили, и он обещал прекратить. Вот, напиши на него заявление, мы расследуем, и примем меры.

– А как я буду знать, какие меры вы примете? – я спросил. – Кто мне и как сообщит?

– Ты не уклоняйся от главного, – сказал следователь. Я чувствовал, что в нем закипает раздражение. Он не ожидал, что человек, которому грозит расстрел, может себя так спокойно держать.

– Мы сделаем, что посчитаем нужным. Хочешь, напиши на Калмыка жалобу, мы разберемся. А сейчас я жду от тебя признания и показаний. Я хочу сохранить тебе жизнь. Зачем тебе отвечать за преступление, которое ты не совершал? – Я уставился в окно и смотрел, как часовой мается на вышке. Следователь снова сел напротив меня и терпеливо ждал. Я отвел взгляд от часового, посмотрел на следователя и сказал – Вот вы, Анатолий Павлович, сказали, что дурака на такой пост, как следователь по особо важным делам, не поставят. Я вижу, что это так и есть. Но почему же вы считаете, что все, кроме вас, дураки? Почему я, по вашему, не имею права иметь мозги? Ведь это дается от рождения, а не по справке милиции. – Тут следователь преобразился. Он вскочил, лицо его стало такое злое, он заорал на меня, сказал, что таких умников он видал, что они или в лагерях, или в земле гниют. Я выслушал все это, а потом, когда он замолчал, я ему сказал – Вам не следует так волноваться, Анатолий Павлович. У меня был начальник, который, вот так как вы, волновался на работе. У него был разрыв сердца, и он умер. Сейчас он в земле гниет. Кому от этого хорошо?