А. Смирнов - Веджетеблс* {o‑v‑o‑shch‑I}. Повесть о ненастоящих людях Страница 10

Я вижу слезы на ее глазах. Искренние слезы. Она смотрит на меня, на мои синюю и красную гематомы. Опять эти гребаные цвета. Нужно мне было выбирать другую футбольную команду. Аню даже не успокаиваю. Это бессмысленно. Она гладит меня. Целует в глаза, лоб, уши, руки. Это не те страстные поцелуи, которыми мы осыпаем друг друга во время секса. Эти похожи на поцелуи матери, сестры, подруги. Они очень трогательны и милы. Мне очень быстро становится легче. Я благодарен сейчас судьбе, что у меня есть Аня. Как я хочу, чтоб только такое отношение к ней зафиксировали мои сердце и мозг. Но сердце с гнильцой, а мозг с тараканами. Хватит меня на такого нежного и беззащитного не очень надолго. Но пока я такой, временно хороший. Аня говорит, чтоб я обязательно остановился возле аптеки, чтоб не терпеть до дома. Там у нее все необходимое есть. Я не люблю пилюли, мази и бинты. Тогда она говорит, что ей все равно нужно заехать в пункт продажи лекарств. Ане нужно что-то купить себе. Что здесь поделаешь, вынужден выполнить ее просьбу. Аня выходит из аптеки с полным пакетом всяких ништяков. Начинает мазать меня чем-то вонючим, заставляет выпить какие-то колеса, клеит пластырь. Я сопротивляюсь. А она говорит, что я только мешаю ей. Если в машине она устроила такие процедуры, я боюсь представить, что она будет делать со мной дома. Вечер, духота, Каширское шоссе. Но меня знобит и потряхивает. Позже, по правде сказать, Анина деятельность оказалась эффективной. Чувствовать себя я стал намного лучше. Часов в десять вечера добрались. Аня погнала меня в душ. Бросила мои вещи в стиральную машинку, а после начала заниматься собой. Из душа я вышел в еще более здоровом состоянии. Вообще, на мне как на собаке заживает. У моей подруги планы свои. Она заставила меня немного поесть, потом усадила меня на кресло в комнате. Разложила столько всего вокруг, что, если б я не знал, где нахожусь, подумал, что передо мной находится драгдилер. Аня вновь намазала меня вонючим кремом, заварила какое-то зелье, дала таблеток и сказала все выпить. Я за всю жизнь не пил столько снадобий, сколько выпил за сегодня. После лечебных процедур она уложила меня на кровать, нежно поцеловала, сказала, чтобы я засыпал, и ушла в душ. Вернулась быстро. Не хотела, наверное, видеть меня по приходе уснувшим. Она даже не вытерлась как следует. Легла под одеяло. Я почувствовал чуть влажное и прохладное тело и знакомый вкусный запах. Она крепко обняла меня, поцеловала аккуратно в губы, шепнула, что любит. Я закрыл глаза, сказал, что очень ей благодарен, и пожелал спокойной ночи. Глаза я открывать боялся, потому что знал, что Аня плачет, и знал, почему плачет. Я тоже крепко ее обнял, уткнувшись в грудь лицом. После стрессов мне всегда хочется спать, да и Анька напичкала успокаивающими. Я стал уходить в область бессознательного, думая о том, что она спать не будет долго.

Я бреду по Нескучному саду. Вокруг почти никого нет. Всегда хотелось оказаться там, и чтоб было как можно меньше людей. Чтоб вообще никого не было. Чтоб думать, будто сад принадлежит мне, мне одному. Не хочу его делить ни с кем. Мое желание начинает сбываться. Прохожих становится все меньше и меньше. На Москве-реке не плавают почему-то катера и лодки. На другой стороне набережной затихает шум машин. Еще светло, чтоб всем разъехаться по домам. Оглядываюсь на стеклянный пешеходный мост, где обычно стоит много народа. На нем тоже люди начинают расходиться. С каждым ушедшим настроение становится лучше и лучше. Смотрю по сторонам. Уже никого не видно вокруг. Нет, мне не нужна вся Москва. Это чересчур много. Мне нужен только мой Нескучный сад. Я один, и меня много здесь и сейчас. Хочется крикнуть что-нибудь, но спазм не дает этого сделать. Странно. На самом деле, голову на днях хорошо ударил. Трогаю виски справа и слева. Говорил же, что как на собаке. Уже и шишек не осталось. Лишь воспоминания того дня еще немного будоражат сознание. Даже не хочется, чтоб была рядом Аня или Яна. Это мое место, а не наше. Слышу шум мотора, оглядываюсь и вижу большой белый «лексус», прям как в рекламе. Даже водитель похож на того, что был на экране. Откуда здесь «лексус» взялся? Хочу, чтоб он уехал быстрей и снова оставил меня одного. Но он едет медленно-медленно, вот уже равняется со мной. Я заглядываю внутрь. Точно, тот же самый водитель-актер из рекламы. Смотрит на меня, чуть улыбаясь. Я у него улыбку вызвал или он балдеет, что едет на такой тачке? Это известно только ему. Хочется спросить его об этом, но уже вижу огни задних фар. Хочу крикнуть вслед какую-нибудь гадость, но вместо этого получается какой-то рык. Мне не по себе. Понимаю, что стою на четвереньках. А, вот с чего улыбался водитель. Я бы вовсе хохотать начал, увидев человека на четвереньках в Нескучном саду. В принципе, явление это нормальное. Блаженных сейчас полно везде. Но что это! Я смотрю на свои руки, а это и не руки вовсе. Это лапы. Мохнатые серые лапы. Я не на четвереньках. Я на четырех лапах. Что это?! Я начинаю неистово рычать, потом рычание переходит в вой…

Анька гладит меня по голове и спокойно говорит, что это всего лишь страшный сон. Чтоб я не волновался. Она рядом. Она здесь. Я спрашиваю, куда делся волк. Она сквозь слезы начинает хихикать. Говорит, что я дурной, и усилием руки заваливает меня на спину. Рассказывает, что я во сне дергался, бормотал, а потом начал кричать и резко вскочил. Она не спала, но немного испугалась. Просит завтра остаться у нее и никуда не ехать. Она тоже возьмет отгул. Проведем вместе целый день, если буду себя хорошо чувствовать, сходим куда-нибудь, если нет, Анька сходит в магазин купит чего-нибудь вкусного. Приготовит, она потрясающе готовит, обед и ужин. Попьем вина и посмотрим какой-нибудь фильм. Так было часто раньше, когда мы только начинали общаться. Тогда это было мило. Нам доставляло огромное удовольствие смотреть фильмы. Всегда выбирал я. Ей почти всегда нравилось. Сейчас я согласен на такое предложение, но утром, уверен, уеду по своим делам. Как говорят люди: «У нас дела!» Какие дела могут быть у инструментов? «Дела» слишком громкое слово. Я знаю более подходящее слово – ФУНКЦИИ. Анька все равно продолжает стоять на своем. Я отвечаю, что утром видно будет, зная, что ЭТОВИДНОБУДЕТ означает. Она снова нежно меня целует и крепко обнимает, отвечаю ей взаимностью. Так мы и засыпаем. Если бы Бах сказал, что лучше видеть лютые сны, чем не видеть их вообще, то я бы начал возмущаться на него за такую чушь. Мне сегодняшнего хватило, чтоб быть другого мнения. Не хочу, чтоб мне еще что-то снилось, или пусть приснится тот щенок, который уже приходил ко мне во сне.

Пятница. Профсоюзная улица. Симпатичный деловой центр, в одном из офисов которого я должен провести сегодня аж третью по счету презентацию своего проекта за последний год. На собрание на основной работе я не поехал. Сослался на аварию. Опять почти не солгал. Авария была, хоть и не сегодня. Если будут подозрения в моих показаниях, то я им покажу свой избитый Кайен, и мне уж точно поверят. Лицо почти зажило, тональный крем Ани зашпаклевал оставшиеся рубцы и посинения. Подхожу к столу, за которым восседает стража здания сего. У меня уже сложилось впечатление, что одна и та же пара охранников сидит повсюду. Усатый дядька лет сорока пяти и юнец, недавно дембельнувшийся из армии. Раньше, когда я был маленьким, то думал, как много людей и какие они все разные. Сейчас я думаю, как же много людей и какие они все одинаковые. Одинаковые сторожа. Одинаковые клерки. Одинаковые продавцы. Одинаковые водители. Иногда кажется, что у меня сплошное людское дежавю. Я вижу одинаковые лица повсюду и всегда. «Документы!» – грозно говорит усатый. Очередной ритуал выписывания пропуска. Сколько я их получал за свои годы. У половины Москвы есть мои данные, и у этой же половины Москвы есть данные половины Москвы. Протягиваю паспорт. Были бы права, сунул бы ему их. Он смотрит в паспорт, на меня, в какую-то тетрадь. Протягивает мне документ обратно и говорит, что я не записан. У меня из уст вылетает слово, которое на телевидении обычно «запикивают». Охранники хмурят брови. Я звоню Виктору Александровичу Удальцову, коммерческому директору фирмы, в которую приехал и который мне назначил встречу. Сочетание имени, отчества и фамилии может заставить поверить в то, что имя влияет на судьбу и жизнь. Его жизнь, на мой взгляд, удалась. Виктор Александрович Удальцов! «Победитель» сразу отвечает. Я представляюсь и говорю, что меня нет в книге записей. Он что-то нехорошее говорит про охранников. Точнее обычное, что говорят про охранников в таких случаях. Обещает спуститься и проводить меня лично. Очень мило с его стороны. Не проходит и минуты, когда передо мной появляется Александрович, мужчина лет 37—40. Это такой тип людей, каких почти не существует. Тот, кто был бы идеальным мужчиной для Аньки. Бывает, что и по лицу можно понять, что в душе у человека. Это в моем лицемерном гардеробе комплект масок для различных жизненных карнавалов. Но у всякой маски есть минус, заключается он в том, что она никогда не скрывает глаз. Если только это не маска электросварщика или космонавта. Глаза, как известно, зеркало души. Поэтому меня маски не всегда выручали, иногда я терпел фиаско, преследуя свои корыстные цели. Виктору Александровичу, как мне кажется, маски не нужны. У него и так приятное лицо и добрые глаза. У таких людей дела, а не функции. Они не делают вид, что представляют из себя что-то, они просто представляют себя. Нет и грамма высокомерия. По крайней мере, по отношению ко мне. Я ему не друг, не подчиненный, не начальник. Я, как бы громко это ни звучало, ВОЗМОЖНОБУДУЩИЙЕГОКОЛЛЕГА. Он протягивает мне руку. Представляется просто Виктором, я тоже без отчества говорю: «Антон!» (Не нужно рифмовать, но даже мне хочется это сделать. Представляете: «Я Виктор!» – «А я г…н». ) Говорит стражникам, что я с ним, и забирает меня. Как-то вышло не очень: «и забирает меня». Здесь все неприлично будет звучать. Уводит меня. Отводит меня. Предлагает пройти к нему. В общем, мы поднимаемся на лифте на седьмой этаж. Цифра хорошая, ассоциации не очень. Проходим сразу в зал переговоров. Он открывает дверь, пропуская вперед, и меня бросает в жар. Аудитория. Сцена. Направленный на центр стены луч проектора. Микрофон. Человек двадцать успешных дядь и теть. Все дорого одеты. У всех серьезные и заинтересованные лица, у всех выключены телефоны, все смотрят на меня. Предыдущие презентации были, мягко говоря, попроще. Единственное желание – убежать отсюда. Убежать, чтоб устроиться охранником, подсидев старого усатого. Или устроиться проводником на поезд Москва – Владивосток или лучше Адлер – Нижневартовск, чтоб подальше от Москвы. Но назад пути нет. Точнее, он есть. Но потом, будучи проводником, лет через десять буду проклинать этот день, когда убежал вместо того, чтоб сделать попытку, вероятность которой одна тысячная из целой тысячи. Делаю шаг внутрь аудитории. Кто-то однажды сказал, что с одного шага начинается путь в тысячу миль. Если не ошибаюсь, то какой-то китайский или японский мудрец. Надеюсь, что это выражение окажется и по отношению ко мне актуальным. После шага надеваю маску делового человека. Здороваюсь. Пытаюсь сказать что-то смешное. Видимо, говорю что-то смешное, раз аудитория смеется. Существует одно из жалких зрелищ, когда видишь человека, пытающегося пошутить, надеюсь, я не сейчас не такой наружности. Подхожу к ноутбуку. Вставляю флешку с презентацией – с картинками, графиками, опросниками. Захожу на сцену. Говорю, что у меня сегодня бенефис. Или сказал смешно, или я смешон, или публика настроена положительно. Мне становится немного спокойней. Прошу пульт, чтоб переключать слайды. Начинаю говорить в микрофон. Сработал принцип Парето: двадцать минут моего выступления вытряхнули из меня восемьдесят процентов моего духа. После таких выступлений не хлопают и не благодарят выступающего. Лишь начинают обсуждать на начальном этапе. Задавать накопившиеся вопросы. Разговаривать между собой. Когда я понимаю, что вопросов больше нет, благодарю сам ИХ за внимание. ИХ время стоит дорого. ОНИ пришли зарабатывать деньги, а не отрабатывать нормированный рабочий день. Ко мне подходит Виктор Александрович. Провожает до выхода. Говорит, что идея из разряда космических (такое я уже слышал), но реальных и требует тщательного рассмотрения, такое продолжение для меня открытие. Говорит, что свяжется в любом случае – в случае положительного либо отрицательного решения. Жмет руку и прощается со мной.