Анатолий Зарецкий - Odnoklassniki.ru. Неотправленные письма другу Страница 10

И потом, я никогда не нуждался ни в чьей помощи, и никогда никого об этом не просил. Я, как очевидно и ты, привык все свои проблемы решать самостоятельно. По своей природе я самодостаточен, что всегда позволяло легко переходить от роли медведя-шатуна к роли вожака стаи и обратно.

Ценю твое драгоценное время, а потому больше не стану отправлять тебе свои послания – ни «по две-три порции», ни как-нибудь иначе, а то ты со своим менталитетом физика-теоретика, не дай бог, еще заблудишься в трех соснах «моих реминисценций».

Я перечитал нашу переписку с Юрой. И меня вдруг осенило. Ведь вся эта информация, отправленная в виде посланий другу и еще не отправленная – достойна того, чтобы зажить самостоятельной жизнью.

Потому что, пусть я и был малозаметным винтиком громадной, плохо сконструированной и постоянно ломающейся машины, именуемой нашей страной, мне довелось участвовать в событиях, оставивших след в ее истории.

И хотя роль винтика мало устраивала, и я всеми силами пытался изменить свое агрегатное состояние – эта слепая и глухая машина постоянно грозила раздавить всей мощью своего безнадежного аппарата управления.

Однажды удалось невозможное – я ускользнул без серьезных поломок. В ином агрегате, если уж употреблять техническую терминологию, мне удалось гораздо больше – там поработал даже на уровне микропроцессора. Но и это не принесло удовлетворения, потому что по-прежнему полностью зависел от громадного множества обстоятельств, диктуемых конструкцией все той же слепой и глухой машины.

Я почувствовал себя человеком только, когда создал свое дело, где сам стал руководить воплощением мечты. Здесь тоже свои проблемы, и не все так гладко. Но только здесь, наконец, стал хозяином самому себе.

И сейчас с уверенностью могу сказать, что мне больше не хочется размышлять о том, как могла бы сложиться моя жизнь, если бы…

Она сложилась, как сложилась. И это моя жизнь, прекрасная и неповторимая.

Глава 2. Я прощался с родным городом

Я прощался с родным городом. Прощался навсегда. Не знаю, почему, но твердо знал, что это так. Нет, я еще буду приезжать в очередные отпуска, навещая родителей и братьев, школьных друзей, соседей по нашему старенькому домику, – в общем, всех, кто помнил и ждал меня в этом городе. Буду снова бродить по дорогим улицам и переулкам, отмечая перемены, которые случились без меня.

Время от времени, город будет сниться в том виде, в каком его когда-то оставил, и каким помнил незамутненной памятью детства и юности. Но такие сны будут посещать все реже и реже. И наезжать в родной город тоже буду не так часто, как в первые годы разлуки. Да и то ненадолго и нередко по случаям печальным.

Город, который дал в начале жизни все, что мог, постепенно отбирал то, что с ним связывало, становясь неприветливым, незнакомым – чужим.

Этот город подарил мне жизнь. Он вскормил – пусть и не очень сытно, но так тогда жило большинство людей в нашей стране.

Он воспитал и дал прекрасное образование. Нигде и никогда я не ощущал себя второсортным человеком. Мне всегда хватало приобретенных за годы учебы знаний, с тем, чтобы самостоятельно осваивать самые сложные, новые для меня предметы. Я мог легко и быстро выходить на рубежи, за которыми открывались бескрайние просторы неведомых человечеству знаний. А потом фантазировать, придумывать и предлагать новое. В молодые годы я просто фонтанировал идеями.

Город подарил мне первую и самую большую любовь. И этот драгоценнейший подарок безжалостная судьба отобрала первым. Здесь, в родном городе, я оставлял могилу невесты – молоденькой девушки, которую любил больше жизни.

И вот он наступил – последний день перед дальней дорогой в неизвестность.

Я встал очень рано, потому что хотелось попрощаться с множеством памятных мест.

Первым делом направился к зданию напротив, где когда-то жила любимая. Я обошел казавшееся когда-то громадным здание общежития и подошел к знакомому до слез месту наших детских игр… месту игр наших малышей… месту наших встреч и первых свиданий…

Прислонившись к невысокой кирпичной ограде, прощальным взглядом всмотрелся в знакомые с детства окна. Мне даже показалось, что занавески все те же, что были здесь всегда. Возможно, так и было в служебной квартире. Там давно жили другие люди, но оставалась еще необъяснимая память места и предметов, которые, казалось, молча хранили воспоминания о людях, которые здесь однажды жили.

Я не был здесь очень давно, а ничего не изменилось. Живо представил, как я, шестнадцатилетний, условным стуком барабаню вон в то окошко. Через мгновенье отдергивается занавеска, и открывается оконная створка. Появляется моя Людочка, сияя открытой приветливой улыбкой, предназначенной мне – своему Ромео (так она меня тогда называла).

– Привет, Ромео! А я еще геометрию не сделала. Заходи.

Не ответив, порываюсь мгновенно влезть в окошко, но девушка со смехом его закрывает. А это значит, я должен снова обойти здание общежития «Гигант», войти через главный вход, подняться на второй этаж, пройти сотню метров по петляющим коридорам второго этажа, затем спуститься на первый и, еще немного попетляв, попасть, наконец, к двери в квартиру Людочки. Мы в полчаса выполняем ее домашнее задание. Она предупреждает маму, что уйдет ненадолго, и отправляемся на улицу.

А вот я, восемнадцатилетний, долго стою у знакомого окошка. В окнах свет за теми же глухими занавесками. Так хочется постучать условным стуком, чтобы снова увидеть девушку, которую не могу забыть. Но я не стучу, потому что знаю – больше не будет ничего, и наша первая весна никогда не повторится. Мне грустно, хочется плакать от обиды и невыносимой тоски одиночества. И я весь вечер жду, чтобы хоть на миг мелькнул в том окошке такой знакомый силуэт. И когда это случалось, молча смотрел на волшебное отражение любимой и мысленно разговаривал с ней. Я спрашивал, отчего она так переменилась ко мне, совершенно без какого-либо повода с моей стороны. Рассказывал, что ее Ромео нисколько не изменился. Он все так же любит свою Джульетту – свою Людочку. А вот что случилось с ней – с моей Людочкой?

И я обещал любимой, что сделаю все возможное и невозможное, чтобы вернуть ее любовь. Я стану знаменитым человеком, и она всегда будет втайне гордиться дружбой со мной. Она будет сожалеть, что наши пути разошлись.

Иногда мысленно читал любимой, ставшей такой недоступной, посвященные ей стихи. Я желал ей счастья, и ничем не хотел смущать ее чувств – даже напоминанием о своем существовании. Молча прощался с окнами, охраняющими ее покой, и уходил.

А вот и мои двадцать лет. Я, как и сейчас, вновь у дорогого сердцу окошка. Но и тогда, и теперь, когда прощаюсь с городом, молча смотрю на памятные места, уже бесповоротно зная, что никогда больше не отдернется занавеска, не откроется оконная створка и в заветном окошке не появится моя Людочка. Ее здесь больше нет, и никогда не будет.

Но в свои двадцать я знал, что любимая живет в нашем городе. Пусть не знал еще, где. И даже намеренно не хотел узнать. И пусть, думал, она давно забыла обо мне, все же теплилась надежда, что рано или поздно напомню ей о нашей весне – хотя бы моими стихами.

Сейчас же просто прощаюсь с этим местом. Моя любимая теперь навсегда со мной – она в моей памяти, пока я жив.

Я попрощался с памятными окошками нашим с Людочкой традиционным жестом, и пошел по самому длинному маршруту наших прогулок. Я шел вдоль ограды старинного кладбища. По обыкновению, мы с Людочкой шли мимо.

Но мне захотелось попрощаться с заповедными местами на этом кладбище. Вот старая церковь, которую мы посещали с бабушкой до тех пор, пока в школе ни запретили нам, юным пионерам, посещать религиозные заведения. Вот склепы, в которые мы спускались с ребятами, дрожа от страха и сгорая от любопытства. Что там? А вдруг – сокровища?

Вот место, где мы с братом помогали нашим знакомым нищим собирать милостыню, и где часами слушали рассказы о жизни при царе и в немецкой оккупации. Эти годы были не так уж далеки от времени нашего детства, но мы воспринимали воспоминания людей, помнивших ту жизнь, как старинные сказки.

А вот место, где, сделав пробежку по дорожкам кладбища, делал утреннюю зарядку. Ведь это кладбище было для нас всем – и местом детских игр, и своеобразным стадионом, и пляжем, где загорали, развалившись среди заброшенных могил, и, наконец, местом подготовки к экзаменам. Кладбище давно заросло огромными деревьями и кустами великолепной сирени. Здесь был чистый воздух и тишина…

А однажды эта тишина была нарушена страшным взрывом, которым был тяжело ранен мой шестилетний младший брат и еще семеро наших товарищей. Вот оно – это место.