Алексей Митрохин - Некоторые вопросы загробной жизни. Часть третья Страница 10

Рогожин закончил читать, отложил бумаги и, внимательно посмотрев на меня, отчётливо произнёс:

– Вам всё понятно?

– В общих чертах, – медленно протянул я, ухмыляясь. – Кроме «глубоко подвешенного языка». Это что ещё такое?

– Полагаю, это аллегория. В контексте данной жалобы подвешенный язык означает умение убеждать, ну а «глубокий», соответственно, усиливает это умение. Иными словами, с точки зрения Спиридонова, вы очень хороший манипулятор. То есть усопший, способный изменять восприятие других усопших при помощи скрытой, обманной и насильственной тактики. Не знакомы с понятием «психологическая манипуляция»? – Станислав Антонович едва заметно улыбнулся.

– Я знаком со Спиридоновым. Это тот ещё фрукт. Всё с головы на ноги перевернёт, демагог проклятый. Да вы Лощинского спросите, он его хорошо знает.

Андрей Борисович поправил очки и посмотрел на Рогожина.

– Действительно, Станислав Антонович, – невнятно выговорил он, – Спиридонов явно преувеличивает.

– Да сами подумайте, – с горячностью воскликнул я. – Ну как язык может быть глубоко подвешен. И к чему, скажите на милость, к гортани? Это же чушь несусветная.

Лощинский неожиданно рассмеялся.

– Прекратите валять дурака! – недовольно произнёс Рогожин. – Ваш язык здесь совершенно ни при чём! Что это за история с боевой ячейкой «Оголтелые зомби»?

Я перестал кривляться и рассказал начальнику Управления о наших взаимоотношениях с депутатом Спиридоновым, а заодно и про всё остальное. Рогожин внимательно слушал мой рассказ, иногда покачивая головой и сжимая губы в лёгкой улыбке. Наконец, когда я дошёл до квантового резонатора загробных душ, Станислав Антонович не выдержал и залился громких безудержным смехом.

– Ну вы и выдумщик, Виктор Николаевич, – еле выговорил он, вытирая ладонями проступившие слёзы.

– А я что говорил, – поддакнул профессор. – Самородок, таких ещё поискать надо.

Когда я закончил, Рогожин пребывал в добродушном настроении.

– Знаете, Смирнов, – миролюбиво заметил он, – у вас действительно нестандартный подход к решению различных проблем. В оперативной работе это может очень пригодиться.

– Спасибо за лестную оценку, – раздулся я от гордости. – Это лишь малая часть моих скрытых талантов.

– Ну будет, будет, – тут же охладил меня начальник Управления. – Раз вы такой особенный, хочу поручить вам одно деликатное дело.

– У меня уже есть дело, – пожал я плечами, – Соколова. Кстати, в ходе расследования возникли некоторые проблемы. Не могли бы вы мне помочь?

– А что такое?

– В материалах расследования фигурирует начальник «Склада задержанных и неучтённых товаров» Мацкевич. Я запросил его дело в архиве, но получил отказ. Требуется ваше разрешение.

Рогожин напрягся.

– Вы его в чём-то подозреваете?

– Есть основания полагать, что Мацкевич входил в состав группы лиц, организовавших убийство Соколова с целью наживы. Между прочим, в этой группе числится и интриган Спиридонов.

Лощинский посмотрел на меня, неодобрительно покачав головой.

– Против Мацкевича есть прямые улики? – поинтересовался Рогожин.

– К сожалению, нет. Но будут, если я ознакомлюсь с его делом.

Станислав Антонович задумался.

– Вынужден вам отказать, Виктор Николаевич, – наконец произнёс он. – Выдачу дел руководящих сотрудников без видимых на то причин считаю нецелесообразным и даже вредным. Это может подорвать авторитет начальника, создать благоприятную почву для ненужных пересудов.

– Где же мне взять улики?! – возмутился я.

– Ищите. Вам для этого даны особые полномочия. А пока займитесь моим поручением.

– Конечно, займёмся, – тут же откликнулся профессор, пристально посмотрев в мне в глаза. – Правда, Виктор Николаевич?

Я неохотно кивнул.

– Так вот, – продолжал Рогожин, – меня интересует душевное состояние сотрудницы Управления – Антонины Михайловны Глыбы. Она работает в регистрационной палате на первом этаже.

– Знаю её. И что случилось? – безразлично вымолвил я, переживая отказ в выдаче дела Мацкевича.

– Незаменимый работник. А тут выяснил, собирается нас покинуть. Хочет отправиться в мир живых.

– Имеет полное право.

– Так-то оно так, – заговорщицки произнёс начальник Управления. – Только она это от злости делает, не по своей воле. Хочет кому-то что-то доказать…

Я недоуменно посмотрел на Рогожина.

– Ну и туману вы напустили. По-моему, всё совершенно ясно. Глыба давно хотела уехать, даже вещички собрала. Валяются по всему кабинету.

– Может, это как-то связано с её скоропостижной кончиной? – намекнул Андрей Борисович.

– Или есть другие более весомые причины… – вторил ему Рогожин.

– Да какие причины? – воскликнул я. – Глыбу муж прибил из ревности. Вот она и ждёт, когда он помрёт, чтобы отношения выяснить. Видимо, ждать надоело. Обычная мелодрама. Что вы, собственно, от меня хотите?

– Я хочу, Виктор Николаевич, чтобы вы установили истинные мотивы её отъезда, пока она нас не покинула. Возможно, мне удастся её отговорить. Поймите, грамотных работников здесь ценят и уважают. Нехорошо, когда опытные сотрудники на почве истерики совершают неправильные поступки, о которых впоследствии будут горько жалеть. Поговорите с Антониной Михайловной, у вас ведь имеется подход к женщинам.

– К чему эти разговоры?.. Запросите её дело в архиве, там наверняка есть вся необходимая информация.

– К сожалению, нет! – Рогожин достал из ящика толстую папку и с раздражением швырнул её на стол. – Проблема возникла здесь, в потустороннем мире. Убедительно прошу вас, займитесь этим как можно скорее.

– Хорошо, – сдался я. – Сделаю, что смогу.

– Вот и отлично, – удовлетворённо произнёс Рогожин. – Тогда не смею задерживать.

Мы встали из-за стола.

– А как же жалоба? – поинтересовался профессор напоследок.

– Сдадим в архив. Там жалоб много. Одной больше, одной меньше…

– Спасибо, Станислав Антонович, – поблагодарил Лощинский, покидая кабинет. Я последовал за ним.

В коридоре было тихо, как в гробу.

– Странный начальник. И поручение его странное, – размышлял я вслух, двигаясь за профессором.

– Деликатное дельце, – подмигнул Андрей Борисович. – Как раз по вашему направлению.

– По какому ещё, «по вашему»?

– Вы что, Виктор, так ничего не поняли? Это же амурные шашни.

– Серьёзно?

– Именно. Очевидно, Глыба в кого-то влюбилась. А уехать хочет из-за неразделённой любви. Тоже мне, ловелас!

– С чего вы взяли?

– Начальство надо знать! – поучительно заметил Лощинский. – Если начальник говорит загадками, значит, романтическая тема.

– Или криминал, – добавил я, пожимая плечами.

– Вам надо выяснить, по ком Глыба сохнет, и заставить этого усопшего отговорить её покидать Управление. Вот и всё. Плёвое поручение. Зато потом любое дело из архива – ваше!

– Даже Мацкевича? – усмехнулся я.

– А почему нет?

Я заметно повеселел.

– Что ж, тогда пойду сразу к ней. Чего резину тянуть. Вы со мной, Андрей Борисович?

– Увольте. Амурные дела не по моей части. Только мешать буду.

Впрочем, я всё-таки решил вернуться на работу. Не хотелось идти к Антонине Михайловне с пустыми руками. Зайдя в кабинет, я сразу уселся за стол и принялся усиленно шарить в ящиках, пытаясь отыскать подходящий презент.

– Что вы там ищете? – поинтересовалась Левина, с любопытством наблюдая за моими поисками.

– Понимаете, Валентина Аркадьевна, – вздохнул я, – сувенир нужен, подарить одной женщине…

– Неужели нашли себе даму сердца? – адвокатша саркастически улыбнулась.

– Это для дела, ничего личного.

– Вам что-то конкретное нужно?

– Любой предмет с романтическим уклоном.

– Подарите репродукцию про продажного судью, классическая живопись. Женщина с современными взглядами оценит.

Я посмотрел на картину Герарда Давида, стоявшую у стены за моей спиной.

– Слишком мрачная. Боюсь, не поймёт. И романтики в ней кот наплакал. Разве что мужик полуголый…

– Вам виднее. Может, негритенок Стрельцовой подойдёт? – Левина достала из ящика статуэтку кучерявого мальчугана, покрутила её перед собой и язвительно прошипела: – Анжелике Тимофеевне уже вряд ли понадобится. Чего добру зря пропадать?

– Валюша, перестань, – укоризненно произнёс Лощинский. – Чужая вещь, нехорошо это…

– Жалеешь её? А напрасно. Тебя, кобеля, она жалеть не стала!

– Прошу, не начинай! Всю плешь проела, сил терпеть уже нет.

– Да будет тебе известно, мой дорогой братец, слово «плешь» подразумевает наличие каких-либо волос на голове, что в твоём случае совершенно неактуально. Ты же лысый, Андрей, как бильярдный шар, – Левина ёрнически захихикала.

Конец ознакомительного фрагмента.