Сергей Ильичев - Ангелы церкви Страница 10

– Фокусы показывать будешь? Ну, давай посмотрим…

И раскрыв папку, что лежала у него на столе, передал Георгию несколько отпечатанных на машинке листов.

– И карандаш, пожалуйста…

Военврач дал и карандаш.

– А теперь, с вашего позволения, я сделаю здесь некие приписки у тех, кто может умереть в ближайшее время… Эти списки будут у вас, а я в эти дни постараюсь не выходить из своей палаты… – сказал и задумался. – А впрочем, сделаем иначе. – И склонившись над столом, начал делать какие-то записи около каждой фамилии.

Главный хирург за это время успел выкурить папироску и выпить стакан чаю…

И Георгий вернул ему его же бумаги со своими поправками.

Главный хирург лишь бросил беглый взгляд на его записи. А потом надел очки и уже более внимательно стал вчитываться в пометки, сделанные Георгием. Там рядом с каждой фамилией стояли отметки о характере ранения, дополнительные записи о тех болезнях, что требуют оперативного хирургического вмешательства, и конечно же, крестиками были отмечены те, кто не выживет в ближайшее время…

Хирург снял очки. И молча откинулся в своем кресле.

– Тебе же, сынок, цены нет…

– Если бы вы меня сегодня не спросили, то я бы и не знал, что владею этими знаниями. Но я здесь ни при чем, это все по молитвам умершего у меня на руках монаха.

Тогда хирург вдруг процитировал следующие строки:

– «Да возвеличится Россия, да сгинут наши имена»…

– А я бы сказал иначе, – произнес Георгий, вспомнив увиденную им однажды надпись на царском серебряном рубле: «Не нам, не нам, а имени Твоему!»..

И тогда хирург, внимательно посмотрев в глаза солдата-монаха, спросил:

– Скажи, солдат, как на духу, сколько мне осталось жить?

Георгий, спокойно выдержав его взгляд, твердо ответил:

– Два года… А уточнять не стану…

– Слава Тебе, Господи, и за этот дар… Значит, кое-что успею в этой жизни еще сделать…

– Но и это лечится молитвой и постом…

– Спасибо тебе, солдат! Ступай с Богом, а мне нужно еще о многом подумать…

Когда Георгий покидал госпиталь, то все, кто мог и даже не мог, прильнули к окнам. Весь медицинский персонал вышел проводить того, кто укрепил в них веру в завтрашний день и любовь к жизни, поддержал дух и помог изнемогающему телу.

Георгий стоял и чувствовал то, что они все хотят от него услышать.

И громко крикнул:

– Скоро! Ровно через год! Ибо с нами – Бог!

И вдруг, неожиданно для себя самого, осенил возликовавшую толпу широким крестом, благословляя их на новые подвиги во имя Веры и родного Отечества.

И еще какое-то время с удивлением смотрел на свою ладонь, на то, как ладно и сами собою сложились по-церковному его пальцы в момент этого самого благословения.

И потом вдруг смутился и прижал эту ладонь к груди, дав ей прикоснуться и почувствовать игуменский крест, что был у него на груди…

А потом шел и плакал от радости соприкосновения с этими удивительными людьми, не щадящими себя, и давно работающими в этом госпитале на втором дыхании…

До хутора «Приют» он добрался уже в июне 1944 года. В рубленой келье монах нашел добротное, словно для него сшитое облачение и книги – наставления о монашеской жизни и монастырском укладе. И несколько дней провел, словно в затворе, привыкая к новому для себя образу.

Лишь после этого вышел к указанному месту, отмеченному крестиком, и просто обомлел. Между замшелыми валунами прямо на земле высотой более метра, а в диаметре не менее двух лежало то, что в книжках называлось воистину несметным сокровищем: золотые монеты и украшения, драгоценные камни и церковная золотая утварь, нити жемчуга и россыпями крупные алмазы – все это периодически омывавшееся дождями и согреваемое солнцем просто так лежало на открытом месте, и его до сих пор никто не обнаружил.

Непостижимо! Непонятно! Странно! Просто невозможно, но факт оставался фактом, хотя Георгий шутя и произнес классическую магическую фразу из любимой сказки: «Сезам, откройся!».

Несколько дней спустя в Иркутске к соборному храму, теперь уже в монашеской мантии и в клобуке, шел памятный и любимый в народе с довоенных лет игумен Георгий.

– Гляди, Анфиса, неужто это молитвенник наш идет? – увидев монаха, сказала старушка Никодимиха. – Почитай уже более трех лет, как он на фронт ушел.

– Похож, да не наш… – возражала ей соседка Анфиса, что была помоложе и поглазастее.

– Как же не наш, если и рост, и борода – все от него, – не соглашалась с ней старушка.

– Пожалуй, что ты и права. Такой мужик, а живет один… – жалостно запричитала вдовая Анфиса, что вот уже с год как получила похоронку на своего мужа.

– Ты рот на него хоть не разевай, грех-то какой о монахе худо думать…

– Почему худое, я как раз хорошее думаю… Вот к кому бы ночью прижаться, вот от кого детишек бы заиметь да жить в любви и согласии…

– Запричитала, дуреха. Ты лучше до храма дойди, да на коленочках упроси Господа, авось и пошлет тебе кого достойного…

– Просила! Не дает!

– Значит, не то просила да не о том на молитве думала. Уж я-то тебя с детства знаю. Скольким ты парням голову-то вскружила… А монаха тебе не дам. И не думай об нем даже…

Встречные, измученные военной годиной люди останавливались, узнавали и с радостными лицами приветствовали его. Кто-то подходил под благословение.

– Батюшка, помолитесь за сына Игнатия, вот уже полгода как писем от него нет… – просила мать солдата Копылова, в глазах которой после встречи с монахом засветился лучик надежды.

– Жди мать и готовься к трудностям. Сынок твой в одном из госпиталей на юге страны находится. Ногу он на фронте потерял. Так что месяца через два, не ранее, но до дома дойдет…

– Так ты его видел?

– Нет, только слышал о твоем герое…

– Живой… И на том спасибо. Слава Тебе, Господи! – сказала, перекрестилась и довольная пошла к храму.

– Отец Георгий, как там, на фронте-то, скоро ли одолеем супостата? – спрашивал, умудренный возрастом и сединами старик, если судить по выправке, бывший военный.

– Бежит он от нас, теряя на ходу людей и технику. Да и сам, поди, уже не рад, что на нашу землю сунулся…

– И я так понимаю, что недолго ему бежать осталось. Сколько километров до Берлина-то? Вот и думается мне, что при такой его прыти к началу следующей весны он лапки кверху уже сам поднимет…

Теперь уже пришла очередь улыбнуться Георгию.

– Живи, отец, чисть боевые ордена, тебе еще в них на параде нашей Победы покрасоваться придется…

– Дело говоришь… Пора мундир сушить да чистить… А то старуха моя мне все не верит…

Но вот и Соборный храм. Казалось, что весь город пришел сегодня на службу, которую совершал правящий архиерей.

Игумен Георгий вошел в храм и перекрестился. Знакомый запах ладана, треск церковных свечей, сладкоголосое пение хора закружили голову, нежно и бережно запеленали сердце, разбудили память далекого детства, о котором накануне войны напомнила Марфа.

…И Георгий вдруг увидел себя месячного, опускаемого священником в купель. Даже не священником, а двумя ангелами небесными, что радовались, глядя на разумное дитя, а он им что-то лепетал, и они все весело смеялись, каждый раз после очередного погружения, что совершалось в тот миг в Таинстве крещения во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…

Рядом стояли молодые мама и отец. Они были счастливы. Тут же радостная и раскрасневшаяся от волнения Марфа, что и приняла на свои руки младенца, освященного благодатью Святого Духа и нареченного во имя святого великомученика Георгия Победоносца.

– Отец игумен… Вас Владыка просит пройти в алтарь… – эти слова молодого послушника заставили Георгия вернуться с небес на землю.

– Постой, не уходи… Куда идти-то?

– Так я же говорю, в алтарь…

– А где это, ты мне покажи…

– Ступайте за мной… – И резво пошел, разрезая паству на два пласта.

Игумен Георгий шел за ним.

Тут же, словно волны умиления, разбежались по храму возгласы искренней радости и народной любви оттого, что Господь сохранил и вернул им их любимого пастыря.

Георгий уже сориентировался, к каким входным дверям они направляются, и притормозил служку, успев схватить его за подрясник.

– Слушай, быстроногий, ты скажи, что мне сейчас следует делать, а то я после контузии ничего не помню…

– Ну, вы даете, а как же служить-то будете? – нечаянно вырвалось у него.

– Еще сам не ведаю… Ну, так рассказывай. Только быстро, четко и по-военному…

В алтаре Соборного храма в этот праздничный день было собрано все духовенство края: епископ, один старик протоиерей да два еще молодых священника из раскаявшихся обновленцев.

Рядом с Владыкой властно и словно бы на всю оставшуюся жизнь стояли два рослых и голосистых протодьякона. И пели-то они хорошо, да только на всякое церковное дело или какое важное решение было у них два прямо противоположных взгляда. И каждый, естественно, старался, чтобы его точка зрения возобладала. Но при этом службу они вели отменно, а иных нареканий за ними не числилось. Хотя… Но да наш рассказ о другом. Но вот именно эта несогласица и определила судьбу нашего героя. Однако пусть все идет своим чередом…