Виктория Токарева - Мои мужчины (сборник) Страница 11

Хорошо можно написать только то, что прочувствовал на своей шкуре. Пропустил через сердце.

Мои книги хотят читать потому, что каждая женщина за редким исключением переживает подобное.

Недавно я спросила у Данелии:

– Если бы не ты, о чем бы я писала? На что бы жила?

Он ответил:

– Я в доле.

Шутка, но это так. Он – в доле моего успеха и моего благополучия. А кровоподтеки на душе – они проходят. Или не проходят.

Недавно я читала переписку Сергея Довлатова с его другом, писателем Е.

Друг упрекал Довлатова в одном и другом, и наверняка был прав. Е. – человек глубоко нравственный, а у алкоголика Довлатова – плавающая нравственность. Но…

После Довлатова остались его книги, которые перевернули души. А что осталось после Е.? Только то, что он знал Довлатова.

Вершины Данелии: «Не горюй» и «Осенний марафон». Они тоже перевернули душу и остались, остались, не старея и сияя.

Сейчас ему восемьдесят четыре года. Так что напрасно Меричка плакала басом. Он живет, не пьет (завязал) и работает. Снял анимационный фильм, за который получил азиатского «Оскара». Я про такой даже не слышала. Написал книгу, которая стала бестселлером.

Недавно он позвонил мне и спросил:

– У тебя не осталось копии письма?

Имелось в виду то письмо, которое я написала ему на вершине любви.

– А зачем тебе? – удивилась я.

– Оно лежало у меня в выходном костюме, во внутреннем кармане. Я хотел, чтобы меня похоронили вместе с письмом.

– И чего? – не поняла я.

– Письмо пропало. Не понимаю, куда делось?

– Жена нашла и порвала, – догадалась я.

– Что, она по карманам шарит?

– Значит, у письма выросли крылья и оно улетело.

– У тебя не осталось копии?

Данелия меня хорошо знал. Удачные письма я рассматривала как подлинник.

– Я поищу, – пообещала я.

– Только не тяни, – попросил он.

Эту историю я уже написала в отдельном рассказе. Приходится повторяться, но что же делать? Как было, так было…

Письмо может лежать в архиве.

Мой архив на втором этаже. Лестница крутая. Еще грохнусь…

Я постояла возле лестницы и отошла. Что было, то прошло. Или не прошло…

В девятнадцатом веке существовала буква, которая называлась «хер». Она писалась как большой икс. Похерить – значит перечеркнуть крест-накрест.

Перестройка похерила нашу привычную жизнь.

Перестройка разрушила кинопрокат.

Перестройка испортила нацию. Русские стали практичными, как американцы. А где же широкая бескорыстная русская душа?

Сплошные развалины. Но… всплыл следующий мужчина, который протянул мне руку помощи. Это Михаил Сергеевич Горбачев.

Горбачев пришел к власти и привел с собой перестройку. Вся страна уселась перед телевизором. Было интереснее смотреть телевизор, чем жить. Но и жить тоже очень интересно. Толпа превратилась в народ. Запад вздохнул с облегчением. Они боялись русских. Было непонятно, что ждать от Брежнева и его окружения, глубоких мрачных стариков. Они вполне могли выжить из ума и шибануть атомной бомбой. А Михаил Сергеевич с женой Раисой Максимовной производили благоприятное впечатление: в расцвете лет, улыбающиеся, адекватные.

Возник интерес к нашей культуре, литературе.

Меня пригласили во Франкфурт на книжную ярмарку. Пригласили также писателей Чингиза Айтматова и Фазиля Искандера. Я была польщена. Один и другой – классики. А я… как говорится: куда конь с копытом, туда рак с клешней.

Тем не менее я приехала на ярмарку и увидела на стенде три свои книги, толщиной в кирпич, в немецком переводе. Книги были в суперобложках: розовой, желтой и красной. Обложки яркие, блестящие, как леденцы. Их хотелось лизнуть. Эти книги выпустило издательство ГДР (название забыла).

Я полюбовалась обложками, а потом спросила у немца, который распоряжался на стенде:

– У ме д'аржан?

Я спросила по-французски, потому что не знала никакого другого языка.

– Не понял, – ответил немец по-русски. (Это был немец из ГДР, русский им преподавали в школе.)

– Где мои деньги? – перевела я.

Он помолчал, а потом сказал:

– Вы, конечно, заслужили деньги, но мы полностью заплатили вашему агентству по авторским правам. У нас с ними договор.

– А я? Это мимо меня?

– Они должны были заплатить вам процент. Вернее, себе взять процент.

– А какой процент? – уточнила я.

– У нас на Западе агент берет себе пятнадцать-двадцать процентов.

– Значит, автор получает восемьдесят процентов?

– У нас – да. А у вас – не знаю.

Я вдруг вспомнила, что мне приходили какие-то денежки (они назывались чеки), на которые я в магазине «Березка» купила себе босоножки. И бритву «Жиллет» для мужа. И это всё. А куда ушли остальные д'аржан?

Я вернулась в Москву и позвонила в ВААП – агентство по авторским правам. Спросила на чистом русском языке:

– Где мои деньги?

– Сейчас, – ответила девушка-секретарь. Видимо, с кем-то соединила.

– Да! – с генеральским раздражением отозвался какой-то мужик.

– Я была на ярмарке во Франкфурте, видела свои книги, – сообщила я.

– И что с того? – спросил мужик.

– Где мои деньги? – простодушно поинтересовалась я.

– Что еще за вопросы? – обозлился мужик.

– Дядя, я тебя не боюсь, – отозвалась я.

Мужик помолчал. Мужик привык, что его боятся. А тут не боялись. Странно.

– Чего надо? – спросил он помягче.

– Пришлите мне распечатку. Я хочу знать свои доходы.

Мужик молчал.

– Вы меня поняли? – проверила я.

Мужик решил со мной не связываться. Мало ли, кто я такая и откуда…

Но дело в перестройке. Начальники больше не были опасны и безнаказанны. Под каждым качалось его кресло.

Через неделю я получила распечатку. Я изучила цифры и поняла: восемьдесят процентов берет ВААП, а двадцать остается мне.

Я позвонила писателю Сереже Каледину. Его повесть «Смиренное кладбище» обошла весь мир.

– Это грабеж, – сказала я Сереже.

– А ты как думала? Им ведь тоже нужна валюта.

– Кому «им»?

– Начальникам. Они своих детей на сафари посылают.

– Зачем?

– Охотиться.

– Почему дети начальников должны охотиться на мои деньги? У меня свои дети есть.

– А что бы ты хотела?

– Справедливости.

– В этой стране справедливости не было никогда.

– Ты бы хотел жить в другой стране? – спросила я.

– Нет. Но я хотел бы навести порядок у себя дома. Поняла?

А что тут непонятного. Я тоже не могу жить нигде, кроме своей страны. В эмиграции я – гость. А как гласит немецкая пословица: «гость на другой день плохо пахнет».

Я перезвонила в ВААП.

Трубку снял другой мужик, более интеллигентный.

Я спросила:

– А почему вы берете такой высокий процент?

– У нас прогрессивный налог, – объяснил чиновник. – Чем более издаваемый писатель, тем больший процент мы с него снимаем.

Самыми издаваемыми были братья Стругацкие. Значит, если с меня брали восемьдесят процентов, то с них сто один процент. Значит, они должны были еще доплачивать ВААП.

Все ясно. Я положила трубку.

Сергей Каледин и еще несколько писателей написали в ВААП письма, в которых отказывались от их посреднических услуг.

«Вы получаете свои деньги за вид из окна», – обвиняла Татьяна Толстая, которая была непримирима и расцветала в борьбе.

Я – человек неконфликтный. И трусливый. «Трусоват был Ваня бедный». Но работать на чужих детей мне тоже не светило.

Я просто тихо ушла от ВААП и стала заключать договора напрямую.

В Москве проходила Московская книжная ярмарка. Съехались все крупные зарубежные издательства.

Мне позвонил домой некий Миша из иностранного отдела и сказал:

– Тебя ищет швейцарское издательство «Диогенес». Можно дать твой телефон?

– Естественно, – разрешила я.

Дальше идут совпадения, которые не бывают случайными. Это провидение Господне.

Как раз в эти дни у меня в доме гостила славистка Ангелика, приехавшая из Германии.

Представители «Диогенес» позвонили. Я передала трубку Ангелике, она с ними лихо договорилась о встрече и продиктовала мой адрес.

Представители «Диогенес» явились в назначенное время. Это были три молодые женщины.

Я ослепла. Какие лица… Какие одежды… Не выпендрежные, ни в коем случае. Всё очень скромно, сдержанно и дорого. Скромная роскошь буржуазии.

Лица – красивые от природы, поскольку хозяин издательства – мужчина, и ему хочется лицезреть красивых, а не косорылых. Еще я отметила цвет лица: кожа чистая, как будто промытая живой водой. Но это не вода, а еда. Они правильно питались: свежие продукты и много витаминов. От молодых женщин веяло другой жизнью.

Я провела гостей на кухню. Здесь же стоял мой раздолбанный телефон. Накануне он у меня упал и развалился на куски, хотя продолжал работать.