Елена Вернер - Ты – моя половинка Страница 11

Всю ночь Марину лихорадило. Болели то почки, то селезенка, резко, схватками, как от ударов. Сердце больно стучало в грудную клетку. Иногда звенело в голове, будто сапогом пинали.

И тогда Марина начинала глухо, по-собачьи выть.

Варвара Ильинична приехала по телеграмме, через два дня. Все это время Марина не спала, круглосуточно стояла во дворе тюрьмы, стараясь узнать хоть какую-то весть о Коле. После приезда свекрови они стояли уже вдвоем, посменно.

А еще через неделю Марина упала. Посреди комнаты, их с Колей комнаты, как подстреленная.

Она перестала слышать биение его сердца.

Варвара Ильинична нашла ее через несколько часов. Черные Маринины взлохмаченные волосы будто кто-то мукой посыпал.

– Марина, Мариночка! Я узнала. Мне сказали, что Коленьку уже судили и выслали. Дали десять лет без права переписки. Но это же всего десять лет. Немного. Мы же его подождем, – лепетала Варвара Ильинична.

Марине было все равно. Правду она уже знала.

Она умерла через два года после него, в АЛЖИРе[5]. Она снова слышала свой разговор с Колей, когда они только познакомились. Тогда она сетовала, что слишком хрупкая и слабая, чтобы водить трактор или комбайн. Сейчас… Сейчас она была рада, что ее хилое тело так быстро сдается. Она устала. Тут всегда был ветер – то с песком, то со снегом. И некому было заслонить ее от этого проклятого ветра.

Часть третья

Она все еще не могла поверить, что это происходит.

Они сидели в просторной гостиной каменного особняка, на диване. Большие окна смотрели теперь в сад, а то, что у двери, – на аллею, по которой она сюда прибежала. Чуть заметно колыхалась занавеска. Ноги приятно ласкал длинный ворс кремового ковра. Пахло книгами, скрипучими половицами, высохшими чернилами и…

– Странно… На улице туман, а я чувствую, что пахнет, когда так, как будто солнце нагревает пол в старом деревенском доме. Такой теплый древесный аромат… Сухой…

– Знаю, – улыбнулся он. – Хочешь, чтобы было солнце?

Она не успела ответить. Косой солнечный луч упал в комнату через чистое стекло, начертил неровные четырехугольники света на полу. Пылинки, до этого невидимые, завихрились и заплясали, подсвеченные со всех сторон.

– Невероятно…

Она с восторгом уставилась на пылинки в солнечном луче. Потом забралась с ногами на диван, положила голову ему на колени, чтобы можно было одновременно разглядывать обстановку вокруг – и не терять из поля зрения его лица. Ни на секундочку.

Удивительно. Она не знала, где находится, и это ее нисколько не заботило… Главное, что он рядом.

– Мы Дома. – Его ответ прозвучал в ее мыслях. Она была уверена, что его губы даже не шевельнулись.

– И что это за дом? – так же мысленно откликнулась она.

– Наш Дом.

– Это рай? – поинтересовалась она с живейшим любопытством.

Он засмеялся:

– Ну, можешь считать и так. Конечно, рай, моя любимая. Тут только ты и я. И можно не бояться ничего.

– Я и не боюсь. Больше.

Теперь она знала: здесь устроено все так, как ей бы этого хотелось. О чем она всегда мечтала больше всего. И если бы ей сейчас вздумалось понюхать букетик ландышей…

– Держи, – он протянул ей белые цветы с таким сильным запахом, какой она себе представила. И с крохотными колокольчиками соцветий, казавшимися так обманчиво крепкими.

«Как хорошо», – подумала она.

– Да… Все время, пока я тут, я думал только о том, как тебе тут понравится. И о том мгновении, когда ты распахнешь дверь.

– Ты знал, что я приду? – Она обрадовалась.

– Мне… сказали.

– Ты долго ждал?

– Не очень. – Он поморщился. – Ты же сама знаешь тот день, когда я… Мне было больно оставлять тебя одну, но они оказались сильнее.

– Молчи, даже думать не смей! Не вспоминай, – заволновалась она. – Этого не было. Есть только мы и сейчас, больше ничего. Они не были сильнее!

– Правда…

– И запомни. Нет никого сильнее нас, – продолжался поток ее торопливых мыслей. – И то, что мы с тобой снова вместе… Какие еще доказательства тебе нужны?

– А ты повзрослела.

– Что, седая? – Она подскочила. На стене перед ней тут же возникло красивое, в золоченой резной раме зеркало в рост. Ее волосы были черными и – длинными. Она с тайным удовольствием осматривала себя. Но даже в зеркале не выпускала из поля зрения его лицо. Он посмеивался.

– Такая логика… Ты даже здесь не перестаешь быть настоящей женщиной. Маленькая фея… Хотя и догадываешься, что все, что ты видишь вокруг, – просто иллюзия. Кроме меня.

– Иллюзия? – нахмурилась она.

В доказательство своих слов он указал на большой дубовый шкаф в углу – тот растворился в воздухе.

– Как и ландыши, – понятливо кивнула она. – Но ведь мы-то настоящие?

– Мы да. Ну, то, что мы собой представляем. Наши тела – это так, оболочка, чтобы нам с тобой было удобнее. Они-то как раз ничего не значат. Но что поделать, души привыкли жить в телах – нам так роднее… И Дом, он тоже настоящий. Это наша обитель, сюда мы будем возвращаться раз за разом.

– Нет, нет, нет! – Она в долю секунды оказалась рядом с ним, мелькнув молнией через пространство. – Что значит «возвращаться»? Ты куда-то уйдешь? Или я?

– Оба. Так уж устроено. Мы будем снова возвращаться на землю, а потом, после… смерти, – это слово далось ему нелегко, – обратно сюда. Не волнуйся, Дом никуда не исчезнет и всегда будет ждать нас. А мы всегда будем возвращаться…

– Но… Я думала… Мы тут навечно…

– Так уж устроено, – повторил он. – Ну, любимая, улыбнись скорее. Ведь мы вместе, а тут так хорошо!

– И сколько у нас времени? – не успокаивалась она.

– Тут времени нет.

И она вдруг сдалась. Какая, в сущности, разница? Нужно уметь быть благодарной. Это и так немыслимое чудо – встретить его снова, после всего! О, если бы она знала это наперед, она бы ни секунды не задержалась на земле после его ухода! Ведь есть столько способов…

– А вот это нельзя! – Он весь всколыхнулся только от самой этой мысли, по его лицу пошли голубовато-багряные всполохи, а очертания тела размылись. И она тут же сама почувствовала его боль, ей передавшуюся. Да, конечно, они же единое целое…

– Нельзя, любимая. Это единственный запрет. Самоубийством можно только все погубить, навсегда, до конца… Самоубийством рушат не одну душу, а обе. И Дом, который для них сотворен.

Она ахнула. Он кивнул:

– Да, вот такое правило. Так что даже мысли об этом не допускай. Что все земные страдания против нашего теперешнего счастья?

В эту секунду все лишнее ушло вдаль.

Остались только ликование, восторг, покой и свобода. Что такое счастье, гадала она раньше. Гадали все люди на земле. Она теперь знала точно, и он знал. И это ощущение не прекращалось и не слабело.

И так шли годы.

Века.

Мгновения.

Но дверь Дома распахнул сквозняк. Заколыхались занавески.

Порыв ветра подхватил ее и понес.

– Не забывай. Я люблю тебя, – улыбнулся он ей, когда их руки разомкнулись. – Я всегда рядом, всегда с тобой. Есть только ты и я… Нет ни времени, ни расстояния, чтобы нас разделить. Мы всегда здесь, друг с другом, даже если кажется, что мы далеко. Разлуки нет, и преград нет. Ты только помни это. Не забывай. Даже в самый темный час – только помни. Ты будешь стоять, и тебе будет казаться, что ты одна, – но я буду стоять рядом, сразу за твоим плечом. Позови меня, и я приду, в любую непогоду, в любую бурю. Всегда. Ты и я.

Ветер нес ее, растворял в тумане. Грусти не было: она знала, что встретит его. Уже скоро. На земле и на небе.

Часть четвертая-

Вересковые холмы

Локерстоун, Корнуолл, Англия 1961–1982

В Локерстоуне это знал каждый: Джемме Хорни лучше не перечить, все равно своего добьется, если уж вздумала. Знал это и ее муж, Оливер, но все равно нерешительно попытался:

– Джемма, дорогая, может, подождешь еще пару месяцев?

Конечно, его слова пропали втуне. Рыжая конопатая Джемма даже ухом не повела, только активнее заработала тяпкой. Оливер со вздохом зашагал к калитке.

– Ты же знаешь, Олли, через пару месяцев будет слишком поздно. Розы не умеют ждать… – миролюбиво пояснила она ему вдогонку и продолжила рыхлить влажную после дождя почву. Комья липли к заточенному металлу.

Пару месяцев! Это уж слишком. Неужели Оливер все-таки собирается уложить ее в постель и не выпускать оттуда, пока она благополучно не родит ребенка? Ну уж нет, она так со скуки умрет. Да и потом, не такая уж это тяжелая работа, цветы пересадить! Она с детства этим занимается, знает, что к чему. Не корнуолльскую медь же в вагонетку грузить, честное слово. Тем более что малыш явно не против: кому, как не ей, знать об этом?

Свидетельницей короткого разговора супругов Хорни невольно стала миссис Мюриэл Китс, пришедшая договориться с управляющим фермы о поставках на приближающиеся праздники. Глядя на молодых супругов, она даже улыбнулась, что вообще-то случалось с нею нечасто. Ее высохшее лицо с острыми скулами стало необычно приветливым.