Алиса Ганиева - Жених и невеста Страница 11

Хлопнула дверь. Вернулась мама Амишки.

– Я сделаю вид, что сплю, – заволновалась наша подружка, растирая солёную морось по лицу и отворачиваясь к стенке, – а то мама заметит, что я снова плакала.

Мы утешили её напоследок и оставили валяться в оцепенении. А потом долго прощались с Аидой у ворот, вздыхая и поцокивая языками. Поохали над внезапным озарением Зарипат. Попытались вспомнить, но так и не вспомнили уродливую Сидратку. Возможно, Амишка её придумала или с кем-то перепутала.

– Ну, дай Аллах, чтобы у этой дурочки всё нормально сложилось, – в который раз взмолилась Аида. – И ты тоже, Патя, давай уже, выходи замуж. У меня, видишь, третий растёт, а ты… В Москве никого не найдёшь, зря тебя туда на год отправили. Лучше ответь, кто тебе из наших поселковых нравится?

– Не знаю, – залепетала я. – Мне какой-то Тимур пишет, говорит, он отсюда, но я его не помню.

– Что за Тимур? – оживилась Аида.

– Активист. В партиях каких-то состоит, в ассоциациях.

– А-а-а, – закивала платком-тюрбаном одноклассница, – знаю. Он так много слов использует, так зажигательно выступает, вот на днях у них в клубе будет какое-то собрание. Всё, Патюля, наряжайся и приходи туда обязательно. Только не в этом платье. Поищи что-нибудь красивое, у тебя же есть синее с блёстками. И я тоже, если ребёнок заснёт, забегу, хочу на вас посмотреть.

Она подмигнула. Я уже жалела, что призналась Аиде. Она, конечно, начнёт трепаться, расскажет дома и по соседству. А ведь могло ещё оказаться, что этот Тимур – никчёмный пустослов. Но на собрание я и без Аидиных напутствий решила сходить. Хотя бы для развлечения.

Мы распрощались, а дома мама встретила меня в ожидаемом возбуждении:

– Где ты была? Заходила к Аиде? А жена Магомедова мне уже позвонила, рассказала, что дети под впечатлением, что сыну ты очень понравилась!

– Мама, он всё время молчал, – отмахнулась я.

– Опять! Опять придирки. Принца ей подавай! – рассердилась мама. – Скоро на тебя даже старики не посмотрят! А через три-четыре года ты уже не сможешь иметь детей, как Люся!

– С чего ты взяла?

Но мама только трагично махнула рукой и скрылась в глубине дома. К своим жёлтостраничным детективам. Я помедлила и пошла искать папу или бабушку. Они прятались, словно улитки, в зашпаклёванные стены дома.

4. В гостях

Дом у центральной городской площади, где проживали Шаховы, оказался выбеленной, спрятанной в дебрях сарайчиков и гаражей шестиэтажкой. Под дуплистой акацией, то и дело ронявшей с веток гремящие бобами коробочки, дети в разноцветных футболках играли в «девять камушков». Расчертили на асфальте разделённый на части квадрат, как для крестиков-ноликов, и с гвалтом возводили в самом центре квадрата башенку из камней. Проходя мимо сидящих на корточках маленьких игроков, Марат пытался вспомнить правила, но всплывали только обрывки: Русик-гвоздь стоит с одной стороны рассыпанной башни и целится в Марата мячом, а тот спешно раскладывает камушки по отсекам, пока противник его не «засалил».

Ступени в подъезде стелились мягко и полого, а на дверях кое-где по старинке висели прибитые гвоздями таблички: «Проф. Омаров Г. Г.», «Инженер Исаев М. А.»… Мать, накинувшая по случаю печального визита длинную сетчатую шаль, – они шли, как и договорились, засвидетельствовать своё сочувствие по поводу усопшего дяди Шахова, – поднималась вслед, цепляясь за перила и продолжая инструктировать:

– Запомни, девочку зовут Сабрина, не перепутай.

Дверь открыла жена Шахова, сухая и короткостриженая, кивнула изучающе Марату, поцеловалась с шепчущей соболезнующие слова матерью и указала на тапочки. В небольшой прихожей, заставленной деревянными этажерками с медицинскими справочниками, висело несколько чёрно-белых фотопортретов. С одного из них на Марата подозрительно щурился крупный бородатый мужчина в шляпе и щегольском костюме с бутоньеркой. Это был покойный отец Шахова, директор музыкального театра, собиратель народных мотивов, ловелас и большой мясоед.

Он довольно часто пропадал в экспедициях в поисках неизвестных мелодий, путешествуя вместе с фонографическими валиками, звукозаписывающими устройствами, стопками блокнотов и связками сушёной горской колбасы. Каждый день, согласно молве, Шахов-старший съедал по одной бараньей голове, а в случае счастливой премьеры – ещё и варёную требуху, которую ему готовили прямо в театре, в специально устроенной кухоньке. Шахов-сын с негодованием отвергал эти байки и утверждал, что отец при жизни страдал гастритом и даже при всём желании не способен был переварить так много бараньих голов.

– И вообще, откуда у нас столько овец? Мы не были так уж богаты!

Лукавил Шахов или нет, понять было сложно. Он когда-то служил в оборонной промышленности, вышел в отставку с медалями за секретные заслуги и только и делал, что поминал былые привилегии. Сев с Маратом за скупо накрытый стол, он сразу начал жаловаться на развинтивших и распродавших всё до гайки работников торпедного завода.

– Ослы! Казнокрады! – надрывался он, закатывая глаза. – Изменники родины!

– А тебе больше всех надо, – ходила с порога к столу сухая жена, устало пожимая плечами.

Матери Марата было всё равно, чему поддакивать, и она горячо поддержала:

– Не говорите, просто преступники! Я и Асельдеру всё время об этом твержу. Он очень хотел к вам зайти, но у них в Институте какой-то бедлам из-за Халилбека, будь он неладен.

– Халилбека? Вы тоже считаете, что он во всём виноват?

– Во всём, совершенно во всём! А разве нет? – завелась мать.

– И ты так считаешь? – обратился Шахов к Марату.

– Нет, я так не считаю. Это слишком сложное дело, обвинение путается в фактах. Тут больше слухи, злые языки.

– Молодец, дай пожму тебе руку, – обрадовался Шахов, крепко сжимая ладонь Марата, – не давай этим женщинам выносить приговор раньше времени!

– А где Сабриночка? – сменила тему мать.

– Она здесь, Хадижа, – отозвалась жена Шахова из кухни, – занимается в комнате. Наверное, не слышала, что вы пришли. Сабрина! Сабрина!

– Хватит её звать, – буркнул Шахов, – не принцесса, сама должна понять, что гости здесь.

В зале на стенах тоже чернели фотографии. Снова директор театра, на этот раз в штанах галифе, с серебряным ремешком на широкой талии, в хромовых сапогах, гордо восседающий на фоне семи или восьми улыбающихся хористок с бубнами, в светлых платках, спускающихся концами до пола.

Рядом висел портрет усопшего дяди Шахова, запечатлённого в молодые годы верхом на мускулистой вороной кобыле. Он был увлечённым коневодом, знатоком ахалтекинских лошадей, тонконогих, выносливых, высоких и почти безгривых. Карьера его, только начавшись, уже мчалась вверх, когда всё обрушилось из-за одной неудачной фразы.

Дяде Шахова было двадцать, он возвращался на завод после лечебного купания коней в морском прибое. С ним были его ровесники, парни с конюшен, потомки погонщиков с Атлыбуюнского перевала. Пока шли по пыльной, звенящей цикадами дороге, у одного жеребца, расслабленного после каспийских солей, вылезла из кожистого мешочка длинная чёрная кишка. Парни рассмеялись, и дядя Шахова, оскалив белые зубы, брякнул:

– Стоит, как Сталин на трибуне!

Шутка обошлась дяде Шахова в десять лет лагерей. Строительство железной дороги Игарка – Салехард, обморожение, истощение… Тем не менее дядюшка упрямо вернулся в жизнь и умер во сне, от сердца, в глубокой старости, оплетённый морщинами, бездетный, худющий, хоть рёбра пересчитывай. По сравнению с дородным старшим братом, директором театра, – просто свечной фитилёк.

В комнату осторожно вошла длиннобровая, недовольная, вежливая через силу Сабрина. Жена Шахова как раз подавала индейку с картофельным пюре и свежие овощи. Все сели, а Шахов продолжал распинаться:

– Приезжаю на завод, а там всё запущено. Никто не встречает, не провожает. Раньше я к директору в кабинет дверь ногой открывал, на служебной «Волге» с флажком раскатывал. Бывало, остановят шофёра за превышение, увидят мои погоны и сразу под козырёк. Извините, мол, и счастливого пути. Да что там наши букашки, если мне генералы в Москве кланяются! Вы, Марат, у себя в конторах сидите и не знаете, кто есть кто. Кстати, какие новости с этим громким делом? С убийством правозащитницы? Лезла, наверное, на рожон. Скажи, вот тот, кого подозревают, действительно виновен?

– Нет.

– Ну, это ты как адвокат говоришь. А если честно?

– Там всё слишком сложно, в это дело нужно вникать. Единственное, что могу сказать: защита будет тяжёлой, потому что настоящие заказчики сидят наверху.

– Ну у нас, как всегда, с больной головы на здоровую. Кто выше, пусть тот и расхлёбывает, да? Так же и с Халилбеком. Пришили человеку всё что можно. А мы с ним, между прочим, дружили практически. Он, я, Борисов Иван Петрович… Вот пару лет назад сели втроём на моторную лодку и почесали в открытое море восьмой цех смотреть.