Андрей Курков - Шенгенская история Страница 11

И понял Кукутис, что его впускают на ночь. Иначе зачем имя спрашивать?

– Кукутис, – сказал он.

– А я – Эльжбета.

Следом за хозяйкой прошел он в комнату, едва освещенную слабой лампочкой, свет которой еще больше глушила зеленая ткань абажура. На белых стенах – множество фотографий в одинаковых рамках. Под окошком слева – овальный стол и три венских стула. Справа – застеленная кровать с пирамидкой из трех подушек, возле нее – тумбочка. На ней графин с водой, стакан и коробочка лекарств.

Усевшись на стул, Кукутис оглянулся и возвратил взгляд на Эльжбету, присевшую рядом.

– Хорошо, что вы память о родных сохраняете! – произнес он задумчиво, кивнув на висящие на стенах фотографии.

Женщина отмахнулась, в ее глазах, несмотря на тусклый свет, гость заметил веселый огонек.

– Это я когда-то из киножурналов повырезала! Тут и актеры, и певцы наши… С ними как-то уютнее. То к одному подойдешь, то к другому. Поговоришь, и на душе легче становится!..

– Все равно, значит, родные! – кивнул Кукутис. – С чужими ведь о том, что волнует, не разговаривают!

Эльжбета всмотрелась в лицо гостя, и в глазах ее появилась озабоченность.

– Что это я вас забалтываю, когда вы с дороги! И устали ведь, наверное!

– Устал, – признался Кукутис.

– А худой какой, – всплеснула ладонями хозяйка, все еще не сводя глаз с лица гостя. – Я сейчас! – поднялась она на ноги. – Я сейчас вам на кухне постелю. Там хорошо, только мышки иногда пищат.

Минут через пятнадцать она провела Кукутиса на маленькую уютную кухоньку. Показала взглядом на лавку, край которой, деревянный, крашенный в коричневый цвет, выглядывал из-под старого полосатого матраса, накрытого, в свою очередь, красным ватным одеялом и простыней.

– Подушку я сейчас принесу!

– Не надо, – остановил ее гость. – Мне без подушки иногда лучше спится!

– Хорошо! Тогда доброй ночи! Я сплю крепко, так что не бойтесь шуметь, если надо! – сказала она и вышла.

Кукутис, оставшись один, достал из кармана пальто часы, открыл крышку и положил их на столик, отодвинутый под смежную стенку. Потом снял пальто и накинул его на спинку стула. Разделся. Отстегнул на ночь деревянную ногу, посмотрел, не износились ли ремешочки, которыми крепилась она к культе. Ремешочки хорошие, из свиной кожи. Им уже лет тридцать, если не больше! Чуть потерлись, но им еще служить и служить! Опустил тяжелую ногу аккуратно под столик – что-то в ней звякнуло вдруг металлом, что-то в ее закромах. А Кукутис выключил в кухне свет и забрался под ватное одеяло.

Лежал, думал о хозяйке, слова ее в памяти перебирал, как четки. На холодильник поглядывал, под другой стенкой рядом с плитой, возле которой стоял небольшой газовый баллон.

«Да ведь и негде больше меня уложить тут! – подумал. – Домик однокомнатный, и как ей тут живется с ее тремя десятками актеров и певцов!»

Улыбка разомкнула губы.

– Вы такой худой, я вам на кухне постелю! – прошептали губы Кукутиса ранее услышанные слова.

Он прислушался. На столике тикали его часы, в холодильнике что-то журчало.

«Может, она ждет, когда я дверью холодильника хлопну? – подумал Кукутис. – Добрые женщины любят кормить странников, а она, Эльжбета, добрая! Я таких немало встречал!»

Полежав с полчаса, да так и не уснув, поднялся Кукутис на одну ногу. Держась руками за столешницу, умело одной ногой в сторону холодильника продвинулся, то пятку вперед выкручивая, то носок стопы. Открыл дверцу, и сразу на деревянный коричневый пол вылилось, как сырой желток, пятно света.

В холодильнике лоток яиц стоял, бутылка молока рядом, банка с брынзой в мутноватом рассоле, полпалки колбасы. В дверце – открытая бутылка «Зубровки» и коробочки с лекарствами.

А в гостиной тем временем свет погас, и понял Кукутис, что легла хозяйка. Легла, но, возможно, еще не спит, а о жизни думает. О жизни, и о нем, о Кукутисе. Пытается, наверное, понять: сам ли Кукутис к ней зашел, или его Бог к ней прислал. Конечно, стоит женщине в такой ситуации ответ на этот вопрос найти, и мир ее сразу перевернется. Это если она поймет, что странника к ней Бог послал. Но ведь и ее мир не так уже плох! Зачем его переворачивать?

Взял Кукутис с полки кусок колбасы. Откусил. Во рту разлился милый с детства вкус чеснока и вяленого мяса. Сейчас бы черного ржаного хлеба погрызть!

Кукутис хлеб взглядом нашел, но далековато он лежал – на подоконнике в деревянной миске.

Потянулся Кукутис рукой за бутылкой «Зубровки», открыл и горлышко к носу поднес. Запах водки оживил ноздри.

Вздохнул странник, снова закрыл бутылку пробкой и на место поставил. А вместо водки взял в руки сырое яйцо, ногтем большого пальца скорлупу снизу и сверху пробил, да и высосал яичко.

Снова хлопнула негромко дверца холодильника, и стало в кухне темно.

Улыбнулась, услышав этот шумок из кухни, Эльжбета. Улыбнулась, закрыла глаза и заснула.

Утром за окном валил снег, густой и хлопчатый.

Завтракали они чаем и брынзой. К брынзе Эльжбета поставила на стол черного хлеба, а к чаю – меду.

– Может, обождете? – спросила она, глядя в кухонное окошко.

– Обожду, – кивнул гость.

И сидели они за чаем долго. То молча, то осторожными словами обмениваясь. Эльжбета глаз с Кукутиса не сводила и так долго на него смотрела, что стал он ей таким же родным, как вырезанные из киножурналов портреты актеров и певцов.

– Я в одном журнале читала, – заговорила хозяйка после очередной паузы, – что женатые мужчины дольше неженатых живут.

– Да, и умирают реже, – с готовностью согласился Кукутис. – Так оно и есть! А еще женатые реже под поезд или под машину попадают. И тонут не так часто. Может, женись я вовремя, топал бы сейчас по земле двумя собственными ногами, а не одной собственной, а одной деревянной! Но мудрость приходит слишком поздно…

– А что ж не женились? – уже смелее спросила Эльжбета, восприняв словоохотливость Кукутиса как готовность о своей жизни рассказать.

Кукутис глотнул чаю, полюбовался черной в красных розах кофточкой на хозяйке, одетой явно в его честь. Юбка на Эльжбете этим утром короче была, чуть ниже колен, но тоже черная и теплая.

– Я бы женился, только отец невесты против был, – сказал гость и вздохнул. – Давно это было.

Кукутис повернулся к окну, на валивший сплошным белым пухом снег засмотрелся. Так засмотрелся, что забыл, на что смотрит. Белое оно и есть белое, даже если сверху вниз летит.

– Как же его звали? – прошептал Кукутис.

– Кого? – спросила хозяйка.

– Мельника. Отца невесты моей. Ее Рамуте звали.

– Красивая была?

– Очень. Глаза зеленые. Носик, как у лисички, тоненький.

– Стройная была?

Кукутис отрицательно мотнул головой.

– Горбатенькая.

Эльжбета почему-то устала смотреть на профиль гостя, уставившегося в окошко. Тоже на снег взгляд свой перевела.

А Кукутис, наоборот, обернулся и ей в лицо заглянул. Глаза их встретились, и показались ему глаза хозяйки такими же, как у Рамуте.

– И отец не отдал за вас горбатую дочь? – В голосе Эльжбеты прозвучало искреннее удивление.

– Не отдал, – Кукутис вздохнул. – Не отдал горбатую за одноногого! Думал, что я на ней из-за мельницы женюсь. А еще думал, наверное, что какой из меня, одноногого, помощник на мельнице? Мешки с мукой носить я не мог, лопасти чинить – тоже. Так и не сложилось у нас счастья.

– Жалеете?

– Как не жалеть? – Кукутис провел ладонью по щеке, вспомнив, что утром не побрился. Не достал из тайного ящичка своей деревянной ноги опасную, острозаточенную бритву.

И вдруг остановился за окном снегопад, и светлее стало.

«Не Бог его послал», – подумала Эльжбета.

А Кукутис попросил хозяйку воды нагреть. Побрился. Проверил, хорошо ли деревянную ногу на место приладил.

Дала Кукутису хозяйка в дорогу недоеденную им ночью колбасу и кусок брынзы с ломтем хлеба.

– Сейчас такие красивые новые ноги делают, – сказала она напоследок, когда он уже в пальто на пороге стоял. – Я по телевизору видела! Люди с такими ногами даже в Олимпиаде участвуют!

– Я слишком стар для новой ноги, – спокойно ответил на это гость. – Да и к старой привык, она у меня особенная! Сейчас таких больше не делают!

Эльжбета кивнула. И соглашаясь со странником, и прощаясь с ним одновременно.

Под ногами снег хрустел. Шел Кукутис по обочине слева от свежих следов проехавшего недавно автомобиля. Впереди показалась другая дорога, та, с которой он прошлым вечером свернул. По ней ехали грузовики и автобусы. Ехали в основном направо, в сторону Германии. Ну а там, вокруг Германии, и вся остальная Европа сгрудилась. Направо – датчане с норвежцами, прямо – голландцы, слева – французы с итальянцами. Главное до правильной развилки добраться!

Глава 13. Лондон

Три ночи подряд на улицы Лондона ложился снег. Тонким слоем укрывал тротуары и дороги. На дорогах он таял быстрее, и уже часам к восьми утра благодаря машинам и автобусам от него ничего, кроме мокрого асфальта, не оставалось. На тротуарах он задерживался дольше, словно хотел показать, из каких домов и куда выходили люди, оставлявшие на снегу следы своей обуви.