Олег Рябов - Девочка в саду и другие рассказы Страница 11

– Мужики, что это было? – обратился я к спутникам.

– Не знаю, – откликнулся мой хороший товарищ Михаил, который и за грибами-то ездил в костюме и галстуке, – по мне, так это было больше похоже на постановочное кино, да и то с несколькими дублями.

– Мужики, я хочу здесь жить.

– Мы этот вопрос решим, – сказал профессор Николай. – Глава Воскресенского района – мой хороший знакомый, я поговорю с ним. Тем более он тебя знает. В деревне половина домов заколочены, и хозяева в городе, или вообще их уже нет. Подберет он тебе что-нибудь недорогое и приличное, чтобы без особых затрат.

Так я стал владельцем крепкой деревенской избы с большой русской печкой, куда приезжал с десяток раз в году с семьей или друзьями, чтобы попользоваться охотничьими или рыбными угодьями. Ну и, конечно, лесом.

Почти одновременно со мной хозяином соседнего участка с полуразвалившимся от старости пятистенком стал новый русский Володя. Ему было лет тридцать пять. Он сразу снес избу, сделал бульдозером планировку всего участка, оставив с десяток старых яблонь, и огородился глухим профильным, но невысоким забором. Ровно через год на участке уже стоял красивый огромный двухэтажный бревенчатый особняк с верандой, выходящей в сад. В саду были разбиты цветники и проложены бетонные дорожки. Хозяйкой всего этого дворца стала Леночка, теща нового русского, миловидная крупная женщина лет шестидесяти.

Она была очень общительна, дружелюбна и благожелательна ко всем, и звали ее все в деревне просто – Леночка: десятилетние ребятишки – с ехидцей, тридцатилетние бабы – уважительно, а старухи – панибратски. Она жила в деревне с первого мая по «ноябрьские», и в течение всего сезона у нее были гости: друзья, подруги с детьми, внуками, да и своих детей и внуков у нее было предостаточно. Но сезон начинала она всегда одна.

Возвращаюсь к началу моего рассказа. Поднявшись на крылечко своего домика с ружьем за плечом и с полиэтиленовым пакетом, в котором лежали мои трофеи, я увидел, что Леночка сидит в кресле-качалке на своей веранде, освещенной разноцветными китайскими фонариками, и плачет. Майский вечер был удивительно тихим и теплым, располагал к лирическому настроению, она сидела, укутанная пледом, с книжкой в руках и при этом тихонько выла.

– Леночка, что с вами? – спросил я у нее. – У вас всё в порядке? Почему вы плачете? Может, я могу чем-то вам помочь?

– Нет-нет! Спасибо. Все хорошо. Я плачу, потому что у меня есть своя деревня.

– В смысле?

– А вот вы зайдете ко мне сегодня на вечерний чай, как иногда заходите, и я вам расскажу.

Леночка родилась и прожила все свое раннее детство в большом «профессорском» доме на главной, как она считала, улице города – на Набережной. Из окон его были видны заволжские просторы и тайга, которая тянулась до самого Полярного круга. Она была маленькой и худенькой девочкой: ручки и ножки, как спичечки, косички – как мышиные хвостики, а глаза огромные и напуганные. Все говорили, что Леночка будет балериной, а маме этого не хотелось, и она кормила дочку с ложки, даже когда та уже училась в школе.

Папа Леночкин был преподавателем в институте, он перебрался в этот город из блокадного Ленинграда, где после войны у него не осталось никого и ничего; мама тоже была коренной горожанкой и с презрением относилась ко всему деревенскому. Жили они в квартире с подселением, с вдовой профессора Картова. Почти все остальные квартиры дома были отдельными, жили в них настоящие профессора, и Леночкиными друзьями были их дети, к которым она ходила в гости поиграть и посмотреть диафильмы.

У профессора Линкера был сын Олег. У Олега была американская детская железная дорога, которая в рабочем виде занимала всю огромную детскую. А про самого профессора Линкера было написано не только в Большой Советской Энциклопедии, но и в Британской.

У Леры Кудрявцевой была большая германская кукла с настоящими волосами, фарфоровой головой и с закрывающимися глазами. Лерин дедушка когда-то давно был царским офицером, и в австрийском плену он сидел вместе со своим денщиком, который ему и там прислуживал. Дедушке как пленному офицеру полагались деньги от Красного Креста и разрешалось ходить в город. Вот он и купил там эту куклу своей дочке, будущей Лериной маме.

У Завеке, профессора-биолога, в мастерской стояла настоящая паровая машина, которая работала от спиртовки и свистела. А у профессора Кубачинского… да по Волге ходил теплоход «Профессор Кубачинский»!

У Сонечки Калачёвой – дочери известного всему городу адвоката с большой окладистой бородой – устраивались новогодние елки. У них в главной комнате стояла не одна елка, как у всех, а целых две: одна красовалась прямо на полированной крышке огромного рояля, а другая – в центре зала. Дети приходили наряженные в маскарадные костюмы, играли в фанты и в шарады, читали у елки, стоя на стуле, стихи, а потом приходил настоящий большой, под два метра, Дед Мороз (дядя Леля Цырин, директор завода), и все получали подарки с конфетами, мандаринами и шоколадками – золотыми медалями.

Во дворе дома был большой цветник, а еще – фонтан со скульптурой то ли Черномора, то ли Ильи Муромца. Профессорские жены по вечерам выходили к фонтану, чтобы похвастаться новыми нарядами.

Летом все ездили на дачи в Зеленый Город. Там большими компаниями ходили в лес за грибами, за ягодами, купаться на речку Кудьму, играли в волейбол, настольный теннис и крокет. А по вечерам пили чай у самоваров и пели под гитары.

Потом Леночкин папа стал профессором, и ему дали отдельную квартиру в новом доме на улице Звездинке, прямо рядом с Домом связи. Это тоже был центр города, даже, может быть, поцентрее, чем раньше. И на одной лестничной клетке с Леночкой теперь жил профессор Тихонов. Его знали все, потому что он был очень толковый и даже помогал писать докторскую диссертацию самому ректору политехнического института Турову.

Пришлось Леночке во втором классе переходить в другую школу, где у нее не было ни одной подруги.

Эта школа располагалась в старом деревянном здании рядом с домом, и Леночка бегала туда сама, без провожатых.

Главной в новом Леночкином классе была Лида Кузьмина, потому что ее мама работала парикмахершей. Парикмахерская стояла на одной улице со школой, и когда открывалась дверь в это заведение, оттуда выплывало такое благоухание, что прохожие замирали на месте. Леночкин папа тоже тут стригся, а иногда Кузьмина и брила его острейшей опасной бритвой «золинген», которую ее муж привез с войны. После бритья папа всегда освежался одеколоном «Шипр», а не каким-то там «Кара-Нова» или «Тройным».

Родители остальных ребят из Леночкиного класса были дворниками, уборщицами и жили очень бедно. В бараках и в старых допотопных деревянных домах, которыми был густо застроен район, жили не просто в перенаселенных коммуналках и на чердаках, но и в подвалах. И когда по весне эти подвалы затапливало, плавали там в лужах доски, поднятые с земляных полов талой водой, и вытаскивался жильцами во дворы нехитрый дешевый скарб для просушки. Много свежей рабочей силы требовалось городу после войны, и люди ехали из деревень в поисках лучшей жизни и устраивались пока кое-как.

Класс Леночкин был очень дружным и веселым: зимой все вместе собирались и катались на санках и лыжах с горы по Решетниковской улице, строили снежные крепости и лепили снежных баб, а потом расстреливали их снежками. И в Леночкином дворе оказалось много ребят ее возраста, с которыми тоже было интересно играть. Дворовая жизнь здесь просто процветала.

Леночка постепенно сдружилась со всеми одноклассниками, а с Лидой Кузьминой они часто вместе делали уроки у Леночки дома, а потом вместе играли ее куклами.

Приближалось очередное лето. У Леночкиного папы было много работы, и он не знал, что у него получится с отпуском. В классе все готовились к каникулам. Мальчишки собирались рыбачить и огородничать, девочки – купаться и помогать бабушкам, но все ехали к себе, в свои деревни. В классе только и было разговоров об этом: кто куда поедет. Но всё сводилось к деревне.

– У нас речка Сережа, это самая красивая река в мире.

– Да, ты не видел нашу речку Пижму.

– Пижма! Что это за река такая? Пижама какая-то. Ха-ха!

– Все равно наша Пьяна лучше. Она, когда разливается, шире Волги – берегов не видно.

Леночка во время этих разговоров отходила в сторонку и стояла одна-одинешенька.

– А ты куда поедешь летом? – спросила Лида Кузьмина у Леночки.

– Не знаю, – ответила та. – А ты?

– Я? В свою деревню. А ты?

– А у меня нет своей деревни, – ответила Леночка и заплакала.

Девочка в саду

Александр Васильевич вернулся доживать свой век в родной город. По крайней мере, именно его он решил считать своим родным. Ну не военный же городок на Урале, где он родился, а сейчас не сможет вспомнить даже его правильного названия, считать родным. Или какой другой, где служил его отец-офицер. А потом и он мотался всю жизнь по своей стране и по заграницам, будучи главным инженером проектов Газпрома и осуществляя технический надзор за крупнейшими стройками века. Конечно, родной город – тот, где прошли лучшие десять лет жизни: детство и юность. Это время первой влюбленности, первых самостоятельных решений, первых ошибок, синяков, обид и побед. Благо сыновей вырастил умных, сильных, красивых: один – банкир, другой – хозяин сети закусочных в Подмосковье, сбросились сыновья и купили папке квартиру в центре этого города, который ему захотелось считать родным. Небольшая квартирка, двухкомнатная в доме, который народ называл «китайской стеной». А та, в столице, в Теплом Стане, – да пусть она останется как запасной аэродром.