Владимир Исаев - Смотрящие вверх (сборник) Страница 11

Гитара – всё дело было в ней, так я считал. В ней была некая магическая сила; своими звуками она создавала неземной кайф, который и придавал смысл каждой секунде моего существования. Короче, не было в моей голове проблемы более значимой: даже мир во всём мире отдыхал и вежливо уступал место шестиструнному музыкальному инструменту.

Уже будучи школьником, я реально понимал: идея только увеличивалась в масштабе. Но в те времена гитара считалась неким антисоветским чудовищем или чем-то около того, поэтому родители, видя мой интерес к музыке, приспособили меня на баян. Если честно, то баян я ненавидел всеми фибрами души и всеми частями тела. Пытка кнопочно-меховым изувером продолжалась несколько месяцев, но в результате моих закидонов учитель и родители всё-таки выбросили белый флаг и сдались. Я же победоносно задвинул короб с баяном подальше в чулан. Поделом ему!

I

Было лето восемьдесят пятого года, мне стукнуло двенадцать, и стало ещё более очевидно, что без гитары мне не жить – просто край как не жить. Я был на каникулах у бабушки и начал обдумывать план приобретения инструмента. Говорить напрямую о покупке было бесполезно, ибо считалось, что трата шестнадцати рублей на кусок деревяшки – это верх мотовства и недальновидности. В то же время старый баян, аккордеон или пианино, купленное за пятьдесят-сто рублей, были потолком в понимании эстетического воспитания. Что поделать, таким образом народ тянулся к горнему. Так оно и было раньше.

В общем, пораскинув мозгами, я полез в сарай, где нашёл кусок деревяшки. Забив по шесть гвоздей с каждой стороны, натянул леску. Получилось что-то вроде гуслей, ну и хрен с ним. Во дворе я сел под куст винограда и закатил первый в своей жизни концерт.

С точки зрения шедевральности музыки и звука, получилось не очень, но цель была достигнута: бабушка от умиления чуть не плакала. Она осознала, насколько я неравнодушен к гитаре. Но счастье не приходит одно: на следующий день совершенно случайно приехала ещё одна родственная душа – тоже бабушка, но более дальняя – бабушка Мотя (не подумайте чего, это уменьшительно-ласкательное от архаического женского имени Матрёна). Выслушав монолог о моих пристрастиях к музыке и вчерашнем концерте, она сделала свой вывод:

– Тебе уже двенадцать, и пора бы купить мотоцикл! – она многозначительно щёлкала семечки. – Давай завтра на базар сходим, посмотрим!

Это может показаться странным, но я меньше всего хотел эту кучу железа. Да и не понятно было, шутит она или нет. Но даже если бы и не шутила – это всё равно не повлияло на мой выбор:

– Ба, давай лучше гитару купим… – я сотворил нечто вроде лица умирающего лебедя. – Пожалуста-а-а…

– Ну, гитара так гитара, – вот так, спокойно и без всяких эмоций, сказала бабушка Мотя. Как будто мы собирались покупать картошку.

Я как мог расцеловал её, подпрыгнул и завизжал от радости. Трудно описать тот восторг, который обуял меня в преддверии покупки. Я не спал всю ночь. Я просто не мог себе этого позволить.

Ах да, почему именно «завтра». Дело в том, что в те времена и в том городе не было магазинов по продаже музыкальных инструментов. Такие дела покупались исключительно на базаре, который работал с шести до десяти утра. Наш же разговор состоялся после обеда. Вот и жди, Вова, весь вечер и ночь.

На базар надо успеть как можно раньше, иначе не судьба: город относительно небольшой, но желающих приобрести всякую всячину, не продающуюся в магазинах, было очень много. Вот мы и встали ни свет ни заря.

По непонятной мне традиции, сложившейся в этом городе, гитары продавали цыгане. Расстелив видавшее и лучшие времена покрывало на асфальте и разложив товар, они громко зазывали потенциальных покупателей. Когда мы пробились через толпу, то оставалось два или три инструмента: страшные такие, заводские штамповки. Но это было уже неважно – я понятия не имел, что гитары могут быть плохие или хорошие: надо брать!

– Сколько стоит? – бабушка Мотя не понаслышке знала, как вести себя на базаре, ибо торговала большую часть своей жизни семечками. Да и более крепкой на словцо, а также любительницы закатить скандал бабуси я что-то не припомню.

– Шестнадцать, – здоровый седеющий цыган, словно скала, стоял над гитарами: даже бабушка поняла, что скидок сегодня не будет.

– Ну, шышнадцать так шышнадцать. Внучек, выбирай! – она полезла в сумку за кошельком, а я взял одну из гитар. Повертев её в руках, я почувствовал нервную дрожь: сбылось! Настоящая гитара у меня в руках! И она – моя!

На ватных ногах я пошёл куда-то в сторону.

– Надо бант купить… розовый, – бабушка Мотя догнала и, развернув меня, по-деловому осмотрела. – Чтобы красиво было и удобно. А то как играть и держать?

– Ба, не надо, – у меня аж в глазах потемнело после того, как я представил себя с гитарой и с розовым бантом наперевес. – Пошли домой… Итак потратилась. Да и битлы без бантов как-то обходились.

– А девки любят, когда с бантом да с цветочком в петлице. Зря ты так, я ж тебе дело говорю… – бабушка задумчиво посмотрела вдаль. – Ладно, пошли.

Сейчас мне сорок – прошло двадцать восемь лет. Я сижу и смотрю на канадскую Adams W 410 1TBK. Какая гитара по счёту? Третья. За двадцать восемь лет – измен немного, считаю. Она, конечно, не ровня Martin или Taylor, хотя эта красавица способна дать по соплям таким делам, как Hohner и Martinez… Но дело не в этом: я вдруг понимаю, что не брал её в руки полгода. Интересно, дай мне её тогда, в восемьдесят пятом… что бы случилось? Наверное, помутнение рассудка, не меньше.

Куплю ваучер

Итак, будучи студентами, мы частенько пили вино на съёмной однокомнатной квартире, которая располагалась на первом этаже так называемого аспирантского дома. В этот раз пили с людьми творческими, поэтому музыка лилась из нашей комнаты, как портвейн, наваристо и сочно. Вид открывался, как с картины какого-нибудь там Жуковского: лето, музыка, окно нараспашку – и только одиночные крики из студенческих общаг по соседству иногда нарушали идиллию. Так вот, в разгар веселья в окно залезает какой-то пьяный студент и с восторгом сообщает, что он тоже хочет послушать музыку и хлебнуть портвейна. В то время такие дела были в порядке вещей, поэтому никто особо не удивился, и незнакомец сразу вписался в водоворот алкогольных событий.

На дворе стоял 1993 год – год весёлой купли-продажи ваучеров. Больше заниматься тогда было нечем. Заводы, фабрики стояли и ждали своего часа, поэтому никто пока не работал. Ибо новые хозяева ещё не пришли, а старые уже соскочили. Торговля же и продажа ваучеров представляла картину убогую и странную: в самом центре города, напротив гостиницы «Южной», стояла толпа с табличками на шее «Куплю ваучер». Вокруг них вращался народ, который эти ваучеры хотел продать. (Для тех, кто не помнит или жил в то время на Эвересте, скажу: на один ваучер можно было купить китайский пиджак Levis и особо не заморачиваться по поводу его вложения в какой-то там РАО «Газпром».) И потому как объём продаж был непредсказуем, покупатели ваучеров всегда имели при себе немалые деньги. На скупщиков смотрели с почтением и уважением – в те времена наличие при себе большого количества денег автоматически подвергало здоровье и жизнь этого человека очень большому риску. Ибо советским людям дали Свободу, и они, не зная толком, что с ней делать, потихоньку бандитствовали.

Табличку на верёвке с надписью «Куплю ваучер» мы изготовили с однокурсниками – так, ради прикола. Сделали несколько снимков с её участием: получилось смешно (по крайней мере, нам так казалось). Ведь «куплю ваучер» – это был нелепый символ того времени, эдакая печать на лбу постсоветской жизни.

Прошло несколько недель, а табличка так и пылилась на подоконнике. Но чу! Она просто ждала своего часа. И сто раз был прав старик Чехов, когда говорил, что если в первом акте на стене висит ружьё, то в финале оно должно выстрелить. Неважно, куда и зачем, важно само действие. И действие не заставило себя долго ждать: пьянка с творческой интеллигенцией и таинственным незнакомцем подходила к своему логическому концу – все засобирались домой. На посошок я показал фотки, где мы корчились с табличкой «Куплю ваучер», и, видимо, поддавшись весёлым флюидам, студент-из-окна взял с подоконника эту табличку и повесил на шею. Выпив ещё по стакану, все начали расходиться. Студент сказал, что живёт в общаге за нашим домом и неуверенным шагом в гордом одиночестве двинулся спать.

Разбудил нас стук в дверь; сколько прошло времени после окончания праздника, сказать было трудно. Я открыл и увидел всё того же пьяного студента, но теперь ещё грязного и изрядно побитого. Он практически вполз в коридор: из разбитого носа текла кровь, глаза заплывали огромными синяками. Оказывая первую медицинскую помощь, я слушал его трагический рассказ: уже возле общежития к нему подскочили двое крепких ребят из припаркованной «девятки»; лысые такие, в спортивных костюмах. Видимо, они кого-то ждали, но тут вдруг заинтересовались его пьяной персоной. Без всяких преамбул и дифирамбов они предложили отдать все деньги в обмен на его же здоровье и жизнь. Получив невнятный ответ о том, что денег студент не видел уже месяц и забыл, как они выглядят в принципе (и это была чистейшая правда), ребята нарезали ему по щам. Вывернув все карманы и не найдя ни копейки, они продолжали бить и спрашивать, где деньги. «У него же нет ваучеров, значит, должны быть бабки», – сказал один из них, и тут студент с ужасом посмотрел на грудь: там гордо висела табличка «Куплю ваучер». Его приняли за скупщика. «И сейчас, если не вышибут деньги, то вышибут мозги», – мелькнуло в его голове, и он начал дико орать. Братки засуетились и, двинув на прощанье с ноги, прыгнули в машину и уехали.