Александр Семёнов - Редкие девушки Крыма. Роман Страница 11

С них-то, пожалуй, и начну рассказ. Итак, первое сентября…

3

…десятый, предпоследний класс. Впервые, открывая учебный год, я не жалел о том, что лето позади, что надо по обязанности, а не по доброй воле рано вставать, что больше не удастся плавать в заливе и грести на шлюпке от темна до темна. Утром, идя в школу с букетом хризантем для Нины Вячеславовны, я только и думал: скорее, скорее топай! – не забывая глядеть по сторонам в поисках знакомых лиц. А знакомы были почти все: городок небольшой, школа единственная, и путь до неё я мог нарисовать левой рукой, с закрытыми глазами, с точностью до одного шага. Пройти двор, формой похожий на перевёрнутую букву П – наш дом был в ней перекладиной, – взобраться по ступенькам, пересечь улицу, наискосок миновать ещё один двор, куда прежде заходить было небезопасно, а в последние года два года всё утихло и устоялось. Выйти из арки, соединяющей дома, – и через дорогу видна переплетённая ветвями цепь узколистного лоха, раскидистых серебристых деревьев со сладкими сухими ягодами, которые мы почему-то всегда называли маслинами. За деревьями прячется сетчатый школьный забор; в другой день можно было бы перелезть, но сегодня надо сделать крюк и солидно пройти в ворота. Как-никак, день знаний, и в руке дипломат, а не жалкий портфель.

– Здравствуйте. – Я догнал соседку, которую в мыслях называл Светой. Высокая, рыжая, сероглазая, с нежным лицом, в белом платье с жёлтыми и красными розами – такой цветущей я никогда её не видел. Рядом шла сияющая дочка с огромным бантом и с букетом куда пышнее моего. Я хорошо их знал: у них не было телефона, а муж Светланы, старший лейтенант, часто уходил в плавания. Какая тут связь? Самая прямая: звонил он с корабля по спутниковой связи нам, а я поднимался на два этажа и звал Свету к телефону. И Маша приходила с ней, сначала держась за руку, потом обгоняя и дожидаясь нас у двери, и разговаривала с папой, пока я в своей комнате воображал, как спасу Светлану в кораблекрушении, вынесу на необитаемый остров. А теперь вот, на моих глазах, доросла до школы. Время летит…

Они поздоровались, но я видел, что обеим не до разговора, волнуются. И, пожелав удачи, прибавил ход. Вся дорога занимала от силы восемь минут, но, когда идти не хотелось, в какую ничтожную точку они могли съёжиться! И каким длиннющим удавом растягивались, когда я спешил.

Да, спешил. Не терпелось увидеть девчонок, за лето соскучился. Раньше такого не было. Первые годы жизни в Солнечном я казался себе мелким рядом с нашими девочками. Они росли быстрее. Они красили губы на переменах, пока мы, потные и лохматые, играли на заднем дворе в слона. Они даже не смотрели на нас, куда интереснее было строить глазки старшеклассникам. Меня это не очень задевало, и остальных ребят, думаю, тоже, но мы всё равно изобретали разные способы мести. Например, подкрасться сзади, провести рукой по спине и открыть всем тайну: у Ткаченко лифчик! Услышать: «Дурак!» – получить затрещину и остаться жутко довольным.

Так было несколько лет, а прошлой весной мы как-то незаметно сравнялись.

Одну из наших девочек, Иришку Татрову, я встретил, не доходя до школьных ворот.

– Привет! – одновременно крикнули мы, взмахнули цветами и, подойдя, поцеловались в щёку.

– Слушай, как я рада, что всех увижу! – сказала Ира. – В первый раз так соскучилась.

– И я тоже, – ответил я.

– Что делал летом?

– В августе летал в Питер к бабушке с дедушкой, а так всё время здесь.

– А я в Орджоникидзе и в Краснодаре была. Вот как школу покрасили, сразу уехала и только на прошлой неделе вернулась.

«На кого похожа?» – думал я, глядя на Иру. И, сделав несколько шагов по двору, понял: на первоклассницу Машу, увеличенную раза в два. Тот же лучистый взгляд, такой же бант, и белоснежный отглаженный фартук, и походка вприпрыжку от нетерпения. Завтра этого не будет и в помине, но сейчас… не хватало только мамы, тоже увеличенной.

А ведь мы с Ирой никогда друг на дружку не заглядывались, даже не разговаривали наедине, и вдруг такая радость. Что же будет дальше? Дальше меня хлопали по плечам, пачкали щёки помадой, вытирали, но ненадолго, в руке оказались чьи-то гладиолусы, а мой букет ушёл неизвестно к кому. Вот рукопожатий было гораздо меньше. За четыре года, что я учился в этом классе,5 мы с парнями уладили почти все разногласия, успели друг другу надоесть и пришли к такой форме отношений, которая попросту зовётся «каждый сам за себя». Сложились небольшие компании, но ни одной из них не был интересен кто-то за её пределами, случались драки, но, как правило, один на один и до первого разбитого носа. У меня в классе было двое друзей, один из них весной уехал в Поти, и остался только Серёга Изурин по прозвищу Мексиканец, великий художник и авантюрист. Мы долго сидели с ним за одной партой и лишь в прошлом году разбежались по разным девочкам.

По правде говоря, такое положение меня не огорчало, а почему – об этом расскажу чуть позже.

4

Девочки нашего класса дружнее нас, но тоже неоднородны. Одну девичью команду, не подозревая о скрытом значении слова, я для себя называю «верхней». Если искать в ней, как было модно говорить, неформального лидера, мы неизбежно подойдём к парте Ирочки Татровой, но увидим её не сразу, заслонённую спинами «верхних» девчонок, слетевшихся в начале большой перемены. Щебет и смех звучат несмолкаемо, на этом фоне то и дело можно различить чьё-то имя или прозвище – иной раз и своё собственное, – сопровождаемое более громким взрывом смеха. Ещё минута – и они идут в столовую, озаряя путь сиянием глаз, и мы наконец видим Иру, старосту класса и, несомненно, будущую медалистку. Среднего роста или немного выше, темноволосая, чуть полненькая, но от этого лишь более обаятельная, со звонким голосом и тонкими, изящными пальцами – вот такая наша Ира, и подруги ей под стать: настоящие солнышки, умные, аккуратные, выпускают стенгазету, танцуют лезгинку и крыжачок на вечерах самодеятельности. А какое чудо наша Оля Виеру! Она и в то время, когда мы, парни, дышали девчонкам в пупок, была не выше нас, а сейчас так просто кукла с большущими карими глазами и ямочками на щеках. Увидел её – и как-то вмиг забыл, что впереди четыре урока и завтра две контрольные. Даже Ира Татрова блаженно улыбается, когда Оля, желая обратить на себя внимание, трогает её за ухо и стучит кулачком по плечу; а когда Ира сама хочет поговорить с ней, то запросто, очень мило и невинно, сажает к себе на колени. Но не так безобидна Оля: если рассердить – догонит и защекочет до потери голоса почти любую из подруг. Впрочем, им это, кажется, только в радость.

Есть и «нижняя» компания – несколько диковатых, мрачноватых, малообщительных, по сравнению с верхами, девчонок, но тоже со своими секретами, с разговорами на последних партах, с походами друг к дружке в гости. Учатся они в основном на тройки. Верховодят там две Лены, Чернова и Моторина. Чернова – довольно высокая, жилистая, скуластая, с угловатыми плечами, очень прямыми каштановыми волосами, никогда не красившая ни ресниц, ни ногтей, всё-таки выглядит истинной девушкой. Её женственная сущность, о которой Лена не заботится и, наверное, не подозревает, сама бросается в глаза. Может быть, и не только в глаза, чёрт его знает. Известный роман Зюскинда уже несколько лет как написан, но выйти на русском языке не успел, никто из нас о нём не слышал, и об иных путях очарования, кроме зрительных, я пока не догадываюсь. «Верхние» девочки смотрят на Чернову недобро, но связываться не хотят и грубить в открытую опасаются. А её соседку по парте, Лену Моторину по прозвищу «Блина» – с ударением на первый слог, именно так она произносит это полуругательное, полупаразитное словечко, – Лену Моторину они откровенно презирают. Она уж больно смахивает на парня: короткая стрижка, низкий, чуть сипящий голос, походка вразвалочку, и при случайном взгляде на неё ничто в моей душе не подпрыгивает и не падает. В их паре главная Чернова, но других своих подружек Ленки шпыняют совершенно одинаково, и не только они. Эти девочки – две сестры, одна из которых старше на год, и третья, так похожая на них, что её тоже можно принять за сестру, – блеклые, тихие, далеко не с первого взгляда запоминающиеся, настоящие сиротки Мэри. Но Мэри стройные и, как бы сказать, приятные на ощупь, это я знаю на своём опыте. Попалась под руку зимой, где-нибудь в гардеробе, между непроницаемыми рядами вешалок, – как тут удержаться? Возражений не будет, жалоб, слёз – ничего не будет. И я не один такой, вот Пашка Метц, фотомодельный красавчик по кличке, разумеется, Самец, показался в дверях, так что наберись терпения, дорогая, отдаю в хорошие руки… Можно ли сказать, что эти три девочки – отверженные, парии, самые низкие по рангу в нашем классе? Не думаю. Я не слишком верю в этот ранг, а сироток ценю и даже по-своему уважаю. Они играют значительную роль. Сидишь порой на химии, наполняешься воспоминаниями, как пробирка щёлочью и кислотой: как улыбается хрупкая девушка с фотографии в журнале «Наука и жизнь», есть там раздел «вязание», и свитер у неё надет на голое тело, оно просвечивает сквозь широкие петли… Вчера к нам приходила Света говорить по телефону, пол в коридоре был ещё влажный после мытья, и я протянул ей руку, чтобы легче было перебраться на цыпочках. Кисть у неё совсем тонкая, закрыть глаза – и не поймёшь, что это взрослая женщина, а не пятиклассница. А если она босиком и в этом свитере… Воспоминания сменяются фантазиями, после урока тянет как-нибудь выпустить пар. Ира Татрова с подругами здесь не поможет, а сиротка Мэри – поможет запросто. Но и заигрываться не надо, Чернова способна на ревность, в прошлом году она ударом кулака разбила нос одному такому лакомке. Не мне, конечно, это легко доказать. Я бы перенёс эту беду стоически и виду не подал, а тот парень, уж не знаю, от неожиданности или боли, заплакал.