Александр Ломтев - Лента Мёбиуса Страница 11

В какой-то момент я почувствовал, что эта «двойная жизнь» действительно сведет меня с ума. Посоветоваться было не с кем. Как рассказать все родителям, я не имел понятия, подойти к учителю – немыслимо. Я боялся, что ко мне приклеится кличка «псих», что меня засадят в «желтый дом», что я и в самом деле свихнусь.

У меня появилось ощущение, что я тону. Кончилось все совершенно неожиданно. Однажды во сне я вдруг четко и ясно осознал, что это сон. И ощущение это оказалось таким тягостным, что я как будто постарел на десятки лет. Я вдруг все понял: передо мной открылась вся бездна мироздания, вся тщета человеческой жизни, ее бессмысленность, сиюминутность и микроскопичность. И я вдруг понял, что нужно делать.

Был поздний вечер. По безлюдным улицам города я пошел к первой тогда в городе девятиэтажке. Не встретив ни одного человека, по пахнущему кошками подъезду поднялся на последний этаж. Люк на крышу оказался незапертым. С замиранием сердца поднялся на крышу, подошел к краю и вгляделся в город. Нет, это не настоящий город. Все правильно, все улицы знакомы, все дома на месте. Вон желтый «дом со шпилем», вон сиреневый сквер с фонтаном и трехфигурной скульптурой «Дружбы народов» с проволочным земным шаром на вытянутых руках, вон стадион… Но что-то не так, не так, не так…

Я шагнул вперед, и, уже проваливаясь в пустоту, вдруг заледенел в ужасе: а вдруг это не сон и я шагаю с крыши наяву!? Дыхание остановилось вместе с сердцем, крик застрял в глотке. От ощущения беспредельного ужаса непоправимой ошибки, я и проснулся…

Сон с параллельной жизнью с тех пор приходить перестал.

Говорят, среди ученых немало приверженцев теории, что мир множественен. Что одна и та же цивилизация развивается сразу по нескольким сценариям, а люди, клонированно повторяясь во всех этих мирах, проживают разные судьбы. В одном мире ты король, в другом – нищий. Может быть, душа моя вследствие какого-то «короткого замыкания» миров путешествовала из одной параллели в другую?

Много лет спустя я стал думать, что неправильно распорядился случаем. Что мог бы, пожалуй, с умом подойдя к делу, прожить две полноценных жизни вместо одной. Жизнь во сне нужно было бы превратить в полигон, в тренировочный лагерь, может быть, благодаря ему, этому полигону, я не наделал бы такую кучу ошибок в реальной жизни.

И вот какой вопрос мучает меня временами: если бы я умер в этой жизни… А не в том сне… Тот, другой сон, продолжился бы?

Ангелы везде?

Ангелы – везде. Нет их только над Москвой. Откуда знаю? Знаю. Видел…

На большой светящейся букве «М» – то ли над Макдональдовом рестораном, то ли над Метро – сидели Ангелок и Чертёнок. Как всегда, спорили. Как всегда, Чертёнок утверждал, что хороших людей на этом свете нет, а Ангелок, естественно, говорил, что большинство людей – хорошие. Ну, спорили, спорили, и тут Чертенок схватил в нетерпении ангела за крылышко (правда, тут же отпустил, поскольку обжегся о его нестерпимую чистоту) и позвал Анеглочка вниз, в людскую толпу, чтобы доказать своё.

Внизу оказалось все-таки Метро; и они спустились в подземелье, где Чертёнку было хорошо, поскольку привычно, а Ангелочку что-то неуютно…

И вот влетели они в вагон летящего по тоннелю метропоезда, и Чертёнок сказал:

– Слушай!

Голос из репродуктора обратился к густой человеческой массе, покачивающейся в переполненном вагоне:

– Граждане пассажиры, будьте взаимовежливы, уступайте места пожилым, беременным женщинам, инвалидам и пассажирам с детьми!

Тут Чертёнок взмахнул хвостом, в черных окнах мелькнули искры, запахло серой, вагон остановился на очередной станции и в распахнувшиеся двери тяжело ступая, вошел пожилой беременный инвалид с двумя грудными детьми.

Никто не встал. Ни единый пассажир.

Чертёнок, торжествуя, противно захихикал, а Ангелок в страдании ломая крылья, взмыл вверх прямо сквозь красивые своды подземной станции…

С тех пор ангелов в Москве нет. Если одного-другого заметите, то это не московских жителей ангелы-хранители, это кого-то из приезжих добрых людей ангелы, не местные…

Случай

Служил я тогда в армии, собирался в командировку, куда – нам не сказали, но перед этим разрешили родных навестить. И тут мать перед отъездом сует мне иконку, крохотную такую, на веревочке, и крестик. Мне – коммунисту. Я положил иконку на стол, говорю – что ты выдумала, забери свои «легенды»…

Приезжаю в часть, и тут только сообщили: в Афганистан летим. И что-то меня вдруг дернуло, написал матери, мол, пришли, то, что давала перед отъездом. И буквально за день до нашего отлета получаю конверт, а в конверте иконку, завернутую в бумажку, на которой текст молитвы и надпись: «Читай каждый день три раза»… Я еще усмехнулся – как рецепт, ей Богу – три раза перед едой!

Ну, вот… Что такое Афган рассказывать никому не надо, на нем многие обожглись, начиная с англичан; помните, у Киплинга, «запад есть запад, восток есть восток, и им никогда не сойтись…»

Однажды высадили меня с группой в восемь человек минировать в горах один объект. А душманы вертолет, на котором нас доставили, очевидно, засекли. Ну, и взяли нас в оборот. Ущелье узкое, вертолету под обстрелом никак не пролететь, для БТРов дороги нет, троп местных мы не знали, и карта в этих краях не помощник. Однако под обстрелом кое-как обходными отрогами продвигаемся к своим. Продукты кончились, нашли павшего верблюда, с запашком уже, пришлось есть… По утрам росу со скал слизывали. И вот очередной ночью вышли в какое-то незнакомое ущелье. Ориентацию потеряли полностью, звезды чужие – никак не определишься, куда идти непонятно. Тут кто-то из моих сказал: здесь мы все и ляжем!

А я смотрю, впереди на фоне светло-серых скал черная тень человеческая, только высокая – раза в два выше обычного человека. Показываю на нее ребятам, а они не видят, говорят, это тебе от голода мерещится. А тень мне рукой машет, идите, мол, за мной. Я как-то машинально иконку материнскую на груди нащупал, и вдруг поверил; да и чего мы теряли. Повел я ребят за этой тенью. Шли по какому-то каменному лабиринту, забирались в такие узкие места, что с вещмешком и автоматом не протиснуться. Ребята уже ворчать начали: «Сусанин, заведешь…»

Совсем из сил выбились – ложись и помирай! Тут светать стало, горы красивые, золотистые, небо розовое с синим… И тень пропала! Что делать? Забрались на ближайшую вершинку, осмотреться, а внизу, прямо под нами – советский блок-пост! Ну, рванули мы из последних сил, а с поста орут: «Стоять, стрелять будем!» Уж больно оборвались мы за эти дни… Иконку эту я теперь пуще золота берегу, помирать буду – сыну ее завещаю…

За Алконостом

– Обувь нужно надевать мягкую, тихую, понял? Так что пойдём прямо в тапочках. И одежду такую же – тихую, чтоб не скрипела, не шершавилась, не хрустела. Предки-то наши вообще на Алконоста голышом ходили. На неё вроде и несложно охотиться, но это только на первый взгляд. Да и мало её осталось. Она ведь почти вся в глухаря выродилась. Не зря у них повадки одинаковые. Оба когда поют – себя не слышат. Только глухаря ты ружьём берёшь, стрельнул – и готово дело. А в Алконоста стрелять бесполезно – эта птица особенная, и не птица на самом-то деле. Существо!

Вот смотри: где она живёт и до скольких лет доживает – никто не знает, чем питается – тоже неизвестно, как размножается, если у них самцов нет, – непонятно.

– А правда, что у них голова – человеческая?

– И тут тоже дело тёмное. Кто говорит – правда, учёные бают – легенда. Её добыть – счастье одному из тысячи целого рода. Вот у меня шансов нет, прапрадед мой поймал, и всему нашему роду с тех пор везло, никто не своей смертью не умер, все мужики со всех войн непокалеченными вернулись, достаток какой-никакой всегда был, даже в самые голодные времена. А в последнее время везенье это затухать стало.

Так что мне, скорее всего, не повезёт, но ты из другого рода, значит, вдвоём у нас шансов гораздо больше.

– Говорят, что Алконост – райская птица и утешает своим пением святых.

– Ага, а ещё говорят, что несёт яйца в море и делает его спокойным на семь дней, а потом вынимает и высиживает на берегу. А поёт так, что услышавший его забывает обо всём на свете. Это всё сказки бабьи.

– А какой он из себя?

– Ну, прадед как-то смутно рассказывал. Ну, птица с большими разноцветными перьями, с необычной головой, не с человечьей, конечно, но с необычной. Вот глаза, говорил, совсем человечьи. И вроде как светится вся…

– Как жар-птица, что ли?

– Что ты лепишь? Жар-птица – существо сказочное, выдуманное, а Алконост – реальная птица, сохранившаяся с древности. Она, может, древнее мамонта, может, с времён динозавров сохранилась… Старики про неё так рассказывали: Алконост близ рая пребывает, иногда и на Евфрате-реке бывает.

Когда в пении глас испущает, тогда и самоё себя не ощущает. А кто вблизи тогда будет, тот всё на свете забудет: тогда ум от него отходит, и душа из тела выходит… Ну ладно, давай спать. И, как договорились, завтра на прогулку выведут, ты за санитарами внимательно следи, а я сетку за сиренью отогну, и только знак дам – ты сразу незаметно ко мне. Там густо – не хватятся. А дальше дорога мне известная… Спи.