Александр Морозов - Московский Джокер Страница 11

– Сейчас? Нет, ты откуда? Что-то я тебя здесь раньше не видел. Сейчас он, знаешь, что может дать? – начал было Гриша-маленький, но, еще раз встретившись взглядом с Олегом, что-то про себя быстро решил и резко замолк. И, так же резко отвернувшись, снова шагнул в кусты.

«Уйдет, – мелькнуло у Олега в голове. – И если останется жив, то по городскому адресу его уже не застанешь. И разговор интересный не состоится».

Воронову ничего не оставалось, как двинуться вслед за Гришей, который размашистыми шагами уже топал, не оглядываясь, вниз по переулку, круто сбегавшему к набережной Москвы-реки. Но, не выходя на набережную, он свернул в проход между домами. Олег нырнул за ним. Красная рубашка маячила метрах в двадцати впереди него.

«Объявилась красная свитка», – не к месту вдруг вспомнился Олегу вечно загадочный Гоголь. Ощущение нереальности усиливалось палевым цветом закатно-подсвеченных облаков, кирпичной пыльцой, казалось, растворенной в воздухе этого вечернего пространства. Идущий впереди как бы запнулся, как будто что-то он там искал на асфальте, за мусорными баками. Пространство было ограниченным, проход заканчивался тупиком. Олег увидел это, продолжая по инерции сближаться с остановившимся громилой. А тот уже развернулся навстречу преследователю, и в руке у него оказалась металлическая палка. Металлическая дубинка. Прут. И преследователь понял, что роли могут поменяться. А пожалуй, уже и поменялись. Гриша-маленький, стало быть, знал, куда он шел.

Воронов не успел принять никакого решения, а металлический прут, со свистом рассекая воздух, уже заплясал в руке приближающегося к нему человека.

Психологическая атака? Отступить, то есть, попросту говоря, сбежать, он всегда успеет. Путь за спиной открыт. Значит, тот именно этого и хочет. Отпугнуть. Кыш, нечисть вынюхивающая. Вали, откуда пришел.

– Ты чего? Стой, дурной, – бормотал Олег, как бы разогреваясь внутренне, уже пятясь, уже отскакивая на полшажочка.

Но Гриша работал молча, как дровосек или косарь очищая взмахами металла пространство вокруг себя. Свистящая, пляшущая палка как бы сбивала молоко воздуха в густую сметану абсурда и страха и несколько раз со скрежетом задела кирпич боковой стены и асфальт, который еще разделял двух гладиаторов.

«Ничего не говори. Не отвлекайся, – приказал себе Олег. – Этот перешарашит не задумываясь. Вот так он, наверное, кинулся и на Петухова с женой. Ничего не объясняя. Ну что ж, есть и такой стиль. Надо снова выскочить из загона в переулок. Там другие правила игры, и придется махать прутом с разбором, чтобы не задеть прохожих».

Олег уже выбирал момент, чтобы повернуться на сто восемьдесят и сразу разорвать дистанцию хотя бы на пять-десять метров, чтобы его не настигли одним прыжком. Ведь у «малыша» наверняка есть и нож.

Но в это время взбесившийся лесоруб остановился и засмотрелся на что-то поверх головы Олега. Довольная ухмылка раздвинула его губы под висячими усами. Он коротко свистнул, так, в полсилы, явно не для привлечения внимания, а только как бы подтверждая уже установленный с кем-то визуальный контакт.

Олег скосил глаза и успел заметить, как из раскрытого окна на втором этаже, чуть сзади него, метнулась вниз громадная тень. Раздался звук приземлившегося тела, не так, чтобы очень жесткий, – наверное, спрыгнувший был одет в кроссовки. Олег моментально прижался спиной к стене дома, чтобы держать в поле зрения и того, и другого. В глазах у него не двоилось, но перед ним теперь их стало двое. Почти одинаковых. Тот же рост, сложение, та же красная рубаха, расстегнутая до пупа. Только у первого на ногах были черные запыленные туфли и в руке прут, а у второго действительно кроссовки, и обе руки он вытянул вперед и вверх, растопырив пальцы, как бы нащупывая горло, нос, глазные яблоки Олега, прижавшегося к нагретой за день кирпичной стене.

– Давай, братка, придержи фраерочка, – приговаривал Гриша, снова как бы на пробу взмахнув пару раз прутом.

Братка находился от Олега чуть дальше и пока оставался на месте, изгибаясь и раскачиваясь, как кобра. Но он загораживал спасительный путь к выходу из тупика. Теперь уже речь не шла о том, чтобы отпугнуть. Братаны, эти «веселые ребята», как называют иногда в народе кровавых работничков, вышли на расправу.

Кинуться на второго и опрокинуть? Нет, даже если такого и сшибешь, что само по себе сомнительно, все равно случится заминка. А сзади Гриша настигнет в секунду.

Прямо над Олегом висела пожарная лестница, но последняя перекладина отстояла от земли метрах в двух с половиной. Олег оттолкнулся от асфальта и повис на ней, раскачиваясь, как еще не вспоротая сосиска. Он уже, подтягиваясь, выбросил вверх правую руку и ухватился за вторую перекладину, но тут же ощутил острую боль в голени левой ноги. Это Гриша, в красивом посыле, с оттягом, достал его, наконец, своим металлом. Брючина была рассечена, и на асфальт капала кровь. Олег ухватился второй рукой за вторую перекладину. Второй удар, скорее всего, решит дело. Олег висел лицом к стене, и прямо перед собой увидел мрачное, непроницаемое от грязи окно. Что за ним? Не все ли равно? Он сделал мах назад и на возвратном движении ударил в окно обеими ногами. Стекло посыпалось вниз. Братаны, защищаясь от него, вскинули руки над головой. И это позволило Олегу выиграть время для второго маха назад-вперед. В высшей точке амплитуды он разжал руки и полетел ногами вперед в темный провал. Рухнул на пол среди каких-то досок. Комната оказалась нежилой. То ли это было служебное помещение, то ли здесь продолжался безнадежно затянувшийся ремонт. Олег кинулся к двери и, не задумываясь, дал по ней плечом. Смешной крючок соскочил с петель, и дверь распахнулась. Олег побежал по изломам запущенного коридора и после третьего поворота наткнулся на окно с уже выбитыми стеклами. Окно выходило на набережную. Он выпрыгнул из него и оглянулся по сторонам. Да что же это такое? Из подворотен справа и слева снова появились двое в красных рубахах. Похоже, они вовсе не считали, что птичка выпорхнула из клетки. Прохожих было совсем немного, и они скользили мимо с какими-то незаинтересованными, отрешенными от мелких дрязг лицами. Ждать, чтобы, как в старом добром телесериале, в последний момент из-за угла появится наряд милиции, было бы просто наивным. Олег, лавируя между машинами, перебежал к набережной и, подволакивая разбитую ногу, быстро зашагал к мосту. Взбежал по каменной лестнице вверх и по узкой полоске, оставленной для пешеходов, пошел через мост по направлению к площади Киевского вокзала. Загонщики чуть поотстали, они были от него метрах в сорока сзади, но шли уверенно, не спуская глаз с него, как бы не сомневаясь в своем праве на продолжение охоты.

На мосту ждать помощи не приходилось: не докричишься, не дозовешься. Превозмогая боль в ноге, Воронов ускорил шаг. Наконец, он спустился с моста на площадь, где шел-кипел всеукраинский торг знаменитым украинским салом во всех его видах и сочетаниях. Мужики сзади подтянулись поближе, и Воронов понял, что и вся громада торгующего народа ему не подмога. В суете и гаме еще, пожалуй, легче, чем на открытом пространстве моста, можно было незаметно сблизиться с ним и нанести несколько быстрых ударов. И так же быстро раствориться в толпе. И тогда он, уже не рискуя задерживаться, чтобы углядеть милицейский или военный патруль, побежал между палатками и уличными торговками. По шуму сзади себя он определил, что преследователи ломились прямо за ним. Перепрыгивая через тюки и ящики с товаром, он выбежал на перрон и на первом же пути увидел электричку, которая, судя по электрической дрожи, сотрясавшей ее, уже готова была сорваться с места. Олег сумел взять себя в руки и, приняв независимый вид, пошел вдоль вагонов. Вагонные двери должны были вот-вот захлопнуться, но он изготовился вскочить в них именно в последний момент, чтобы те, двое, за спиной, не успели среагировать и сделать то же самое.

13

Виктория Николаевна Рейнгольд была недовольна собой. Все зашло слишком далеко, это она поняла еще ночью, вернее под утро, когда узнала о смерти Мартина. Но еще дальше зашла она сама. Точнее, дошла. Дожила. Потеряла контроль над собой. Называется, нашла к кому обратиться. Нечего было вмешивать сюда никакого Петю Никонова. Что она могла от него узнать? И даже более того, что она хотела узнать? Разве не был предуказан ему такой позорный конец еще в самом начале? А если так, то что она узнала нового под утро от литератора Герба, многолетнего собутыльника Марло? Она предчувствовала такой конец, так как знала, что никто не позволит Мартину занять то место в семье, на которое он мог бы претендовать по своему рождению.

Мало ли кто и на что может претендовать в нашем мире. На красивых женщин, например. Или на контроль над страной и миром. На бессмертие, в конце концов. Но все это упирается в одно и сводится к одному и тому же. К возврату старинных прав. К их предъявлению в некий подходящий для этого момент. Марло убили, и это означает только то, что подходящий момент приблизился. Или вообще уже наступил.