Виктор Конецкий - Морские повести и рассказы Страница 12

– Я же не люблю вас, я ни капельки не люблю вас, – говорила она. А в коридоре за дверьми ее комнаты жужжал электросчетчик, и Вольнов все время слышал его то ослабевающее, то нарастающее жужжание. – И это ужасно, что все так случилось.

– Мне надо уходить, – сказал Вольнов, и сухой язык плохо слушался его. – Не плачь. Я тебя очень прошу: не плачь. Не было ничего плохого, честное слово… Ты знаешь, вот у меня веснушки на плечах, и я всегда их стыдился, честное слово… А сегодня мне не стыдно, это первый раз в моей жизни так, ты понимаешь?

– Глеб, вы очень смешной, – сказала она сквозь слезы.

– Ну улыбнись тогда, – сказал Глеб и пальцем стер с ее щеки слезу. – Ведь ты была летчицей, тебе стыдно плакать, улыбнись. Я опаздываю на судно, и я не могу уйти, пока ты плачешь.

И вдруг она перестала плакать и сказала быстро, строго, с каким-то облегчением:

– Отвернитесь, я оденусь и провожу вас.

Она так все время и говорила ему «вы».

Когда они шли по улице, она была уже совсем такой же, как накануне вечером, в ресторане. Как будто ничего не случилось в эту ночь, как будто она только что не плакала.

По утренним улицам торопились на лесобиржи, заводы, доки, стройки рабочие люди, курили свои первые папиросы и кашляли от первого дыма. В трамваях было полным-полно, такси не видно, срок отхода каравана уже наступил, но Вольнов надеялся на то, что кто-нибудь из начальства загулял вчера и отход задержится. Вольнов знал, как перегонщики веселятся перед Арктикой… Яркие флаги бились на ветру на мачтах иностранных судов вдоль бесконечных архангельских причалов, иностранцы грузились лесом. Сотни бревен и досок кружились в реке. Река была очень широкой и хранила спокойствие среди суеты утреннего города. На душе, как всегда перед отходом в далекий рейс, было чуть тревожно. И женщина, которая шла рядом с Вольновым, стала отдаляться от него и чужеть. Ночью, у нее дома, он был полон тепла и нежности к ней, а сейчас мысли о судне, об опоздании, о старости механика, о пресной воде, которую надо будет взять на ходу из реки, о топливе, о погоде в горле Белого моря стали отдалять его от этой женщины. И он уже плохо понимал, зачем она в такую рань пошла провожать его, зачем в такую рань намазала себе губы.

– Может, ты вернешься? – спросил Вольнов. – А? Я, пожалуй, попробую проголосовать грузовик. Иначе будет скандал страшной силы. И потом, я стою борт о борт с Яшкой. Будет ли тебе удобно встречаться с ним?

– Где вы стоите? – спокойно спросила она.

– У самой Экономии.

– Вчера утром я была там и купалась там – и не видела никаких сейнеров.

– Мы пришли после полудня.

– Я люблю там купаться.

Она совершенно не собиралась оставлять его одного. Она даже говорить стала медлительно. А он здорово опаздывал.

– Неужели здесь нигде нельзя достать такси?

– Там очень хорошо купаться, – повторила она. И ему показалось, что она издевается над ним.

– Там, как и везде, полным-полно мазута, – сказал Вольнов.

– Нет. Там течение отжимает мазут и щепки к левому берегу.

– Я напишу тебе с Диксона, – сказал он.

– Зачем? – спросила она. – Смотри: вон такси!

Старая, какая-то даже лохматая и серая от старости «Победа» с зеленым огоньком выворачивала из-за угла набережной. К ней бежали двое военных моряков.

– Поздно, черт возьми! – сказал Вольнов.

– Бежим! – крикнула Агния. И сама побежала впереди него. У нее была узкая юбка, она приподняла ее на бегу. Были очень красивы ее быстрые стройные ноги. Вольнов на ходу подумал о том, что он может гордиться такой женщиной, – это было мужской гордостью.

Когда они подбежали, на «Победе» погас зеленый огонек.

– Я же говорил, что уже поздно, – сказал Вольнов.

Агния наклонилась к окошку шофера, волосы упали ей на лицо, она звонко и весело засмеялась.

– Спасите! – сказала она. – SOS! Спасите наши души! Опаздываю! Отдайте машину нам, а?

И ей уступили машину.

И им вслед махали оставшиеся на панели моряки с золотыми погонами на плечах. Но как только пассажиры скрылись, улыбка на лице Агнии пропала. И вся она как-то постарела. И Вольнов увидел, что ей, наверное, было трудно так быстро бежать, потому что она все еще дышала очень тяжело.

– Молодчина! Спасибо, – сказал Вольнов.

– Можете не благодарить, Вольнов, – сказала Агния. – Я это не из-за вас. Просто мне надо сказать вам несколько слов, чтобы объяснить вчерашнее, сегодняшнее то есть… Я только отдышусь и тогда скажу…

– Может быть, не надо этого? – спросил он. – Пожалуй, трудно найти слова, чтобы объяснить то, что было вчера?

– Не врите, – сказала она. – Не врите, Глеб. И не бойтесь, что я начну признаваться вам в любви… Все мужчины боятся этого наутро, я знаю, об этом достаточно написано…

И вероятно, тут ему следовало бы понять, что, едва найдя, он может потерять ее. Но машина так быстро неслась вдоль причалов, чужих, незнакомых судов, деревянных, черных от сырости домишек, так бодро и весело дребезжал кузов у этой старой «Победы», так смешно самостийно попискивал у нее сигнал, так тревожно было от чувства опоздания, что Вольнов не мог как следует сосредоточиться на том, что происходило сейчас между ним и женщиной, которую еще вчера он совсем не знал. И потом, конечно, то, что все произошло так просто, быстро, легко, – теперь, утром, уже мешало относиться к ней с серьезностью, на которую она сейчас рассчитывала.

– Дайте-ка мне сигарету, – попросила Агния. Она сидела, ухватившись обеими руками за ремень на спинке шоферского сиденья. Волосы то и дело взлетали над ее лицом, потому что в окно врывался ветер. Вольнов дал ей сигарету и спички, и прикурила она сама. – Я вас очень прошу: выслушайте меня, – сказала Агния и затянулась. И Вольнов понял, что она раньше уже курила и умеет курить всерьез. И потому, что он думал об этой чепухе, он не заметил, как она волнуется сейчас, как трудно и важно ей что-то объяснить ему. – Понимаете, это началось уже давно… Мы ехали с Гелием в театр, зимой… Вот и… Ну как бы это объяснить… Он был такой довольный, так ловко управлял машиной и все спрашивал, не дует ли мне, и еще что-то спрашивал… Он был так доволен собой! Он всегда доволен собой… И у него всегда все удачно. Раньше мне это нравилось. И мне еще казалось, что главное – это когда любят тебя… И вот родилась дочь, Катька…

– У тебя часы правильные? – спросил Вольнов шофера. – Да, да, я слушаю…

Агния замолчала.

– Мои уходят на три минуты вперед за сутки, – сказал Вольнов. – Я тебя слушаю…

– Да чепуха все это, не важно… Что вам будет, если опоздаете?

– Влепят выговор… Ты что-то недорассказала… Главное – это когда любят тебя?

– Боже мой, вы только молчите! Умоляю вас: молчите! Вы сейчас совсем дураком станете в моих глазах… Не надо вам сейчас открывать рот, – сказала она со страхом и болью в голосе. – Неужели вы такой нечуткий и неумный, Глеб!

– Прости меня, – сказал Вольнов. – Но, честное слово, я не знаю, зачем ты все это начала говорить…

– Наверное, только пилоты бывают настоящими мужчинами, – сказала Агния. Она будто думала вслух, она совсем больше не волновалась. – И то лишь когда заходят на посадку, а шасси не выпускаются. В этот момент они не боятся выговора.

– Ерунда, – сказал Вольнов.

– Возможно… Ну и дрянь же вы курите, Вольнов. А еще капитан. Вам же следует курить «кэпстен». Когда-то я привозила мужу из Англии настоящий «кэпстен».

– К какому причалу? – спросил шофер. Это был молчаливый человек.

Вольнов сказал. Ему становилось не по себе. Вероятно, опоздание на судно было чепухой и мелочью по сравнению с тем, что она хотела сказать ему сейчас.

– Со мной что-то произошло, после того как мы вышли на улицу, – пробормотал Вольнов. – Я разберусь во всем и напишу тебе письмо с Диксона.

– Никаких писем, – сказала Агния. – Я рада, что поехала вас провожать. Мне теперь не надо никаких писем.

«Победа», ныряя в ухабах и цепляя карданом бугры, свернула с шоссе и остановилась. Вольнов расплатился, и они вышли на густо усыпанную сырыми опилками землю.

Флагманское судно перегона теплоход «Томск» стоял на рейде; на носовом штаге «Томска» болтался черный шар – значит, флагман еще не снялся с якоря.

– Вот здесь, за нефтебаками, наши сейнера, – сказал Вольнов.

– Подождите здесь, – сказал Вольнов, когда они обогнули нефтебаки. – Я сейчас вызову Левина.

Они пошли вниз, к реке, от которой пахло мазутом. Там ошвартовались возле гнилых свай сейнеры, которых так ждали на Камчатке и в Приморье, чтобы ловить с них горбушу и других вкусных лососевых рыб.

– Подождите здесь, – сказал Вольнов, когда они обогнули нефтебаки. – Я сейчас вызову Левина.

– Пожалуйста, – сказала Агния. – Курить здесь нельзя?

– Нет.

– Плохо.

– Агния, Агния! – сказал Вольнов. Теперь ему было уже страшно. Она была такой совершенно чужой и спокойной. – Я больше не смогу вернуться… Мне невозможно будет уйти с судна, если я на него уже пришел.