Александр Ступников - Сдохни, но живи… Страница 12

– Здорово! Какой ты молодец! – восхищался я. И не только. Это много позже мне стало понятно, что читал он не слишком много и, поскольку память не засорял, то помнил много деталей, эпизодов и фраз. Потом еще одну какую-нибудь прочтет и сыплет, сыплет.

А мне Толик всегда перчил, чтоб не застаивался, одной и той же горстью – Неправильно ты делаешь. Нерационально. Что-то написал и показываешь. И отдаешь. О том, о сём. А потом снова. Надо не размениваться по мелочам, тем более, на журналистику, а беречь и копить Слово. И, если писать, так одну книгу. Но главную и великую. Библию. В этом предназначение. Я вот сяду и напишу.

Потом на много лет мы с ним потерялись. Точнее, я. А Толик так и жил в нашем городе, зацепившись за работу при каком-то журнале. Затем перешел на руководящую. И стал Анатолием Ивановичем. Получил от государства квартиру, оборудовал дома кабинет с книжными полками и шикарным баром. Подальше от глаз жены. Там мы с ним не часто, но временами попивали и неспешно беседовали.

Писал он отчеты, какие-то статьи, но иногда о поэтах или писателях. О тех, о ком можно или модно писать. Чтоб платили и замечали. Но, в основном, говорил. Тем, кто рядом. Уже не девушкам, а женщинам.

– А ты зря растрачиваешься, – журил он меня, по-дружески, – Бесконечная работа, ненужные и неблагодарные люди, творчество какое-то, детей настрогал, не вздохнуть – не отдохнуть. А главное в жизни проходит мимо, ненаписанное…

– Да как-то не мешает и не скучно, – лениво отбивалс я, наливая нам по очередной порции виски из его бара. Мне это было можно. И даже разрешалось курить. Поскольку Толик берег здоровье, соблюдал диеты, ездил в санатории и занимался дома на тренажерах.

Курить я все равно выходил на балкон. Из уважения к нему.

Так мы и пересекались. Иногда. Тем более, что заботливая его жена приносила прямо в кабинет закуску, а то и хороший ужин. Толик ценил не только книги, но и достойную кухню. А главное, по мне, был действительно задушевным. Но и о своей работе не говорил. Не о чем.

Однажды он показал, с гордостью, большой том в солидной обложке из натуральной кожи. На нем ничего не было написано. И в нем тоже. А страницы отливались чистотой и глянцем. Корочки обложки, сверху и снизу, закрепляла такая же кожаная дужка с довольно большим для книги позолоченным замком.

– Вот, гордо сказал он – Приобрел. Красиво же.

– Очень, – согласился я – Неужели…?

– Да, – прервал меня Толик – Буду каждый день или, как получится, но регулярно писать здесь большую и серьезную вещь. От руки. На компьютере набирать, а сюда заносить. О мире, и жизни, о себе, о тебе, обо всем на свете. Художественный роман. Настоящий, на века. Книгу Жизни. Название не скажу, рано. Но концепция, мысли, персонажи – всё уже здесь.

Он постучал себя по голове. Уже слегка поседевшей.

– Здорово! Какой ты молодец, – в который раз сказал я, порадовавшись.

Потом, бывая у него, мне всегда попадался на письменном столе, чуть в сторонке, этот его весомый и прекрасный переливами и орнаментом том.

– Чтоб перед глазами был и напоминал: не расслабляйся по мелочам суеты и ширпотреба, – пояснил как-то Толик. – Тебе первому потом и покажу.

Мне оставалось только восхищенно еще раз покачать головой. И ехать то на работу, то за детьми, то еще куда – за всех.

А потом я снова надолго уехал, по делам и жизни, в другую страну. И вернулся, как уже бывало и прежде, только через шесть – семь лет. И мы снова виделись. Ненадолго, но, как обычно, у него дома, в кабинете.

И пили вискарь, и разговаривали пару часиков, оба занятые своим.

И я всегда видел на столе у него ту самую кожаную книгу, но не спрашивал, как идет работа. Зачем? Напишет и покажет. Толик же, по прежнему, был еще более солидным, заматерелым и увесистым. На слово. При каких-то уже званиях и обойме соучастия в окололитературных тусовках. Он сыпал, по-прежнему, именами и его «я» всегда было вместе с ними. Выше некуда. Потому что где-то там, не знаю где. Мне-то какое дело? У меня своё.

А время шло своим чередом. Вернувшись как-то из дальней поездки по материкам и странам, я вспомнил, что мы не виделись года полтора и позвонил.

Трубку сначала взял незнакомый мужчина с неказистым голосом, но потом передал ее хозяйке.

– Толика уже нет с нами, – сказала она – Как случилось? Шел по улице и вдруг упал. Несколько дней еще боролся, но… Она замолчала. – Анатолий оставил для тебя кое-что. Подъезжай как-нибудь, забери. Раз он хотел и говорил об этом.

Она сама открыла дверь, хотя из кабинета Толика вышел, по-хозяйски, какой-то мужик в его халате и нырнул обратно, небрежно кивнув мне, типа, привет. Мы переговорили на кухне подробнее, как это все произошло и где навестить Толика теперь.

Я забрал пакет с чем-то, завернутым в газету и поехал домой.

В пакете оказался увесистый кожаный том с солидным замком. Тот самый, главный. С романом – «Библией». Но без ключа. Что меня не удивило. Толик всегда был щепетилен и скрытен по поводу своего творчества.

– Оно сакрально, – говорил он значительно – А ты вот свое не ценишь.

Открыть замок я сам не смог, поковырявшись в нем ножницами и шпильками. И вызвал специалиста-слесаря. Когда тот разобрался наконец и ушел, довольный, я сделал себе кофе, приготовил новую пачку сигарет, прикурил и поудобнее уселся в кресло.

Я был благодарен Толику за такое доверие, но понимал, что, как не последний журналист со связями и многими людьми вокруг, всегда найду кому передать для редактуры и, если надо, издания. И сделаю это, не отбрасывая и не оставляя далеко на потом. Книга Жизни, как-никак.

Том увесисто чувствовался на руках, отягощенный. Я осторожно раскрыл книгу. За солидной обложкой названия не было. Я открыл дальше, еще дальше и пролистал, всматриваясь.

На меня смотрели, отливаясь девственным глянцем, бездонные, как темень в глазах, белые страницы.

Лунная дорожка

Сбиться с главной дороги очень просто. Едешь, вроде, правильно. Но где-то в темноте, зазевавшись, проскочишь дорожный знак. И вдруг видишь, что под колесами уже бежит разбитый асфальт, а справа и слева черные горы и кустарник. Но ты все равно идешь вперед и вперед.

По карте направление было верным, и я должен был где-то выскочить на Танжир – легендарный марокканский город, ворота для европейцев и французских легионеров, уходивших отсюда на юг, на Маракеш, на Сахару.

Поскольку мой самолет в Европу улетал днем уже наступивших суток, я решил не искушать судьбу, ночуя где-то по дороге, а дотянуть до Танжира. Надо было еще сдать машину, взятую напрокат две недели назад. Мало ли какие проблемы возникнут в восточной, коррумпированной, как власть, стране. Особенно, если знают, что рейс у тебя через несколько часов и спорить некогда. Вот и вляпался, предусмотрительный.

Может, и повернул бы назад, до того маленького, живого городка, где, собственно, и сбился с главной дороги на проселочную. Но позади, вдалеке, во мгле, из-за гор замаячили фары. Дорога вообще растворилась и перешла в узкую грунтовку, посыпанную мелким щебнем. Я не рискнул разворачиваться обратно, навстречу фарам, с которыми нам трудно будет разойтись. И прибавил скорость, насколько позволяла ночь, размытые ямы и горные закоулки.

Сразу за каким-то поворотом я почти влетел в трех военных в зеленой или серой форме, стоявших у своего джипа с погашенными огнями прямо на дороге. У двоих в руках были винтовки. У третьего, старшего, фонарик.

– Документы… Выходите из машины… Паспорт… Откройте багажник…

Старший дышал за спиной прямо в ухо. Двое других с карабинами наизготовку – справа и слева. Сзади. Они попросили открыть багажник, пощупали, как девку, рюкзак, посмотрели, подсвечивая, бумаги и расслабились.

– Ты что, сумасшедший? – спросил старший, угощаясь сигаретой. – Здесь только бандиты и контрабандисты ездят. Да еще ночью. Паспорт у тебя странный…

– Это не паспорт. Это британский документ для поездок. Он выдается, пока не получишь гражданство.

– Не понял, – насторожился старший. И парни в форме снова подняли свои винтовки. – Так ты не британец?

– Нет. Но я живу в Англии, в Лондоне.

– А какое у тебя гражданство?

Вы начнете объяснять марокканскому полицейскому, фуражка которого не выше уровня местных контрабандистов, на проселочной дороге, в глубинке приморских гор, далеко за полночь, что из Советского Союза можно было уехать, только лишившись гражданства? Тогда «они» лишали всех прав уезжавших, а потом передумали и лишили гражданства всю страну. Но это потом.

– Нет пока никакого гражданства. Надо пять-шесть лет прожить в той же Англии, чтобы его получить.

– Так не бывает, – степенно сказал полицейский и зашел с другой стороны. – Ты какому Богу молишься?