Алексей Янкин - Путь домой идет через болото. Часть 3 Страница 12

Вне дома и в присутствии постороннего все женщины и молодые девушки обязательно повязывали голову платком. Способ повязывания различался у юных девушек, молодых бездетных женщин, многодетных замужних дам и вдов. Вдове, особенно молодой, в принципе не возбранялось повторно выйти замуж, но как-то это не особо приветствовалось. Жить она оставалась с родителями мужа, коли они еще оказывались живы. Но вольна была и уйти к своим родителям, если те примут её. Очевидно такое желание выказывалось с их стороны не всегда, чему не в малой степени способствовали взрослые братья вдовы, претендующие на наследство предков. Женщина же своей доли в наследстве не имела, так как считалось, что она уже получила свою часть в виде приданного. Вообще участь вдовы не очень весела. Она как бы выпадала из жизни общины. Ни кто ни в чем её не обвинял, но всяк признавал её дальнейшую бесполезность.

Иное дело – вдова преклонного возраста, заслужившая уже авторитет своими способностями и имевшая поддержку со стороны взрослых детей.

Во время общих воскресных молений в избе Старца все мужчины стояли справа, у окон, женщины слева, а детишки спереди, пред всеми. Немощные и больные сидели на лавках у соответствующей своему полу стене. Отдельно, по субботам, Старец собирал детишек лет до одиннадцати у себя в избе и читал им древнюю, чудом сохранившуюся библию в толстом кожаном переплете с полустертым тиснением. Иных книг, даже богослужебных, старец не признавал. Учить детей читать он так же не считал нужным. Этим могли заняться родители в семье, если пожелают тратить на то время и сами обучены грамоте. Вообще излишнее любопытство в отношении того, что не касалось ведения хозяйства или охоты патриарх не поощрял и пресекал тот час же. Правда я об этом узнал много позже, иначе возможно избежал бы многих неприятностей.

Религиозные воззрения в общине, за неимением постоянного общения с единоверцами, превратились в нечто максимально упрощенное. Были отвергнуты все противоречивые, на взгляд Старца и его предшественников, моменты в Писании. Всё что могло вызвать ненужные вопросы и малейшие споры отброшено. Двусмысленность изгнана. Всё должно быть ясно и определенно. Из всех таинств в службе остались лишь крещение, исповедь да отпевание усопшего. Исповедовал раз в месяц все население скита не только Старец, но и одна пожилая дама, избранная всей общиной Наставницей. Вообще роль Наставницы хоть и не явная, но очень значительная. Она занималась всеми вопросами брака, рождения и смерти. Её решение по этим вопросам не мог оспорить даже Старец. И только сама Наставница определяла время, когда ей следует просить общину о замене. При этом она не могла влиять на выборы новой Наставницы, высказывая мнение о той или иной кандидатуре. Старец же исполнял свою роль пожизненно, даже если лежал уже недвижим от хворей. Его мнение при избрании по его смерти нового Старца напротив, учитывалось, но было не обязательно.

Вместе с тем в быту вполне уживались всяческого рода суеверия и страхи перед неизвестным. Различного рода духи, как то домовые, таежные, болотные, речные, овинные, луговые, огородные и множество – множество прочих, о которых в современных селах уж и не помнят давно, почитались без рассуждений и им старались не перечить. Из особо неприятных и мстительных самым зловредным считался подпенёчный дух. Но не каждого пенька, а того только, что остался от срубленного топором дерева. Он затаил обиду на человека за отнятый у него дом и пониженный потому статус и при каждом удобном случае старался нагадить позлее. Всё злое и необъяснимое, что случалось с человеком в тайге, приписывалось большей частью Подпенёчнику. Если неприятности в этом месте повторялись, стоило найти пень и задобрить его, посадив рядом росточек такого же дерева. Дух переселится в него и, обретя утраченный дом, успокоится.

Старец же делал вид, что всего этого не замечает. Как я понял, этот своеобразный консенсус устраивал всех. Одна из старух, наиболее авторитетная в своем искусстве, занималась лечением травами и заговорами от болезней, что этих набожных людей ни капли не смущало. Особенно все боялись сглаза и тайных проклятий. Благодаря этому старуху-ведунью, «старицу» бабу Маню, побаивались и ни в коем случае не перечили, соглашаясь с любыми методами предписанного ею лечения и всякому, поставленному ей, пусть самому дикому диагнозу. Даже, говаривал Матвей, Старец и Наставница не рисковали вступать с ней в пререканья, несмотря на то, что она, по сути, была их идейным антиподом и легитимной властью никакой не обладала. Впрочем баба Маня в политику не совалась и чьих либо прав на власть не оспаривала. Ей доставало того, что имела. Припрёт нужда, шли не к Старцу. Шли к ней. Даже, судачили бабы, сам Старец пользовался её зельями, так как страдал зубами. Однако ни сам патриарх, ни старица-ведунья никогда этого вслух не признавали.

Глава 7

158

Исконным занятием любого таежного жителя является охота. И, несмотря на то, что для обитателей скита охота никогда не была основным поставщиком продуктов, все же именно она давала львиную часть потребляемого ими мяса и шкур, тогда как домашний скот держался скорее ради молока, а куры ради яиц. Птицу забивали изредка, по семейным торжествам либо религиозным праздникам. Корову или козу дозволялось колоть только поздно осенью, ближе к Рождеству, да, пожалуй, на свадьбу, что случались далеко не каждый год. Козы особо ценились за вычесываемый из их шерсти пух. Падшую от болезни скотину в пищу не употребляли в любом случае. Охота же велась в редкие дни, свободные от насущных в поле или огороде дел. Ради шкур промышляли исключительно зимой, так как летние, редкие, да к тому изъеденные личинками слепней, никуда не годились. Добытые шкуры обрабатывались и раз – два в год выменивались в поселке (о месте нахождения которого, со слов Митяя, мне категорически не велено сообщать) на товар, нужду в котором на тот момент испытывали. Именно встреча с подобной группой, возвращавшейся с очередных торгов, и стала причиной моего невольного появления здесь. Летняя охота рассматривалась скорее как развлечение, отдых. Нечто вроде спортивной забавы. Если зимой две – три промысловые бригады, по три – четыре человека, уходили в тайгу на несколько месяцев, то летом желающие «поскрадывать зверя» шли в тайгу на считанные дни. Обычно охотники не отходили далеко от скита. Промысел велся большей частью на зайцев, оленей, косуль, кабанов, край на лося. Его летнее мясо не особенно вкусно. Причем ни в коем случае не трогали самок с малыми детьми и били за раз не более одного, лишь в азарте другого, крупного зверя. Только что б порадовать сородичей свежим мясом. Лишь в охоте на зайцев меры не знали, оправдываясь их плодовитостью. Староверы относились к тайге, как к своему подсобному хозяйству, рачительно и с большим уважением.

Примерно через неделю моего проживания в скиту, человек пять мужчин, составлявших, как я понял, более-менее постоянный костяк охотников, засобирались в тайгу. С ними напросился и я. Интересно посмотреть на то, как эти люди промышляют зверье. В последующем это могло пригодиться и мне. Я ни минуты не сомневался, что рано или поздно уйду из скита и вернусь на свое любимое болото.

В скиту, как оказалось, имелось два ружья, но использовались из-за дефицита зарядов крайне редко. В основном охотники предпочитали ставить различного рода ловушки. Для добивания – копья (или «рогатинки», как они говорили). Одно из ружей имелось в семье Архипа, второе у другого пожилого охотника. Никогда на охоту не брались оба ружья разом. Слишком велика ценность каждого. Сами владельцы называли свои ружья «берданами», либо попросту – «ружжо». Услышав про «берданку» я заинтересовался и стал просить показать их мне.

Ружья довольно старые, но тщательный уход, смазка и бережное обращение сохранили их в приличном состоянии. Осмотрев и подержав в руках то, что получил от отца Митяй, я сразу понял, что никакие это не «берданки», то есть «пехотные винтовки системы Бердана № 2», а так называемые «фроловки». «Фроловка» – переделанная для охотничьих нужд трехлинейная винтовка системы Мосина. Производилась переделка следующим образом: устанавливался новый, без нарезов ствол, чаще 28 калибра (что было на обоих «ружжах» и в данном случае). Снимался магазин на пять патронов, отверстие в этом месте ложи маскировалось хорошо подогнанным деревянным вкладышем. Деревянное цевье поверх ствола снято полностью и значительно укорочено нижнее, в связи с чем отсутствует и шомпол (остатки от отверстие под него так же закрыты деревянной пробочкой). Снят винтовочный прицел, замененный обычным «целиком» с прорезью. Соответственно на дульной стороне ствола установлена простейшая «мушка». Сверху, на ствольной коробке «берданки» Митяя имелась полустертая надпись «…имп…» и двуглавый имперский герб. Охотники использовали металлические гильзы, сами при этом лили пули и катали дробь из свинца. Снаряжали патроны, используя приобретаемый в результате редких обменов свинец и порох. Свинцовые пули и дробь, к тому же, аккуратно извлекались из тела жертв при её разделке, готовке и поедании, для чего в центр обеденного стола ставилась специальная мисочка, в которую каждый едок сбрасывал попадающиеся ему кусочки металла.