Марина Москвина - Ты, главное, пиши о любви Страница 12

Она ждала его весь ноябрь. Как раз было очень холодно. Ночью по нескольку раз вставала, накидывала на халат пальто, выходила проверять, как там Роза.

А вечером грела ноги. Песком, прокаленным на сковородке в печке. Опустит ноги – как будто летом, в июле, в сосновой хвое. Мешок песка на такой случай тут есть у каждого.

Лето переходит из таза в таз, тазы его подхватывают – то лепестки в них, то одуванчиковое варенье, то глина. И так до зимы – когда в тазах, помимо песка, уже хранятся и щепки на растопку.

10 августа

Уваровка

Марина – Юле

Это у тебя ХАЙБУН, Юлька, натуральный ХАЙБУН – помесь прозы и поэзии.

Лёшка Зайцев говорит:

– Больше всего в прозе я люблю поэзию.

Присоединяюсь.

Очень ты меня порадовала своими тазами.

Тут не грех вспомнить Дон Кихота, скачущего с тазом на голове и копьем наперевес.

Отлично, уж ты мне поверь. Это я тебе как первый прозаик на деревне Уваровка говорю: молодец.

23 августа

Бугрово

Юля – Марине

Марин, когда-то, когда мы шли по реке Ковже и дул фордевинд (а это ветер в корму – для сухопутных), старпом Валера, пусть недолго, но разрешал мне стоять у румпеля. И он объяснял, напевая про Стеньку Разина и персидскую княжну: «Ты запомни! Стрежень – это фарватер!»

Я запомнила. И всегда теперь помню о Марине, в чьем фарватере, как маленькая плоскодоночка, держусь.

2008 год. Осень – начало зимы

Невозможно открыть новые земли, не потеряв на долгое время из виду берег.

3 сентября

Бугрово

Юля – Марине

Давно вам собиралась рассказать, Марина, про Валентина Анатольевича.

Дело в том, что при Гейченко на поляне Поэзии была почта. Потом почту выселили, но пока не снесли, поселился там Валентин Анатольевич.

У Валентина Анатольевича на поляне Поэзии ночью свет, он выжигает по дереву в мастерской, а из окна – дымок смолистый. Придешь к нему вечером: открытое окно, поляна Поэзии вся в тумане, и в этом тумане тихо, как вечерний холодок от реки, поднимаются, разносятся эхом «Времена года» Чайковского, Вивальди…

Художник Валентин Анатольевич ест салат, в нем листья от одуванчиков, кислица.

Он ест и молодые побеги сосен, и грибы, которые называет «пицица», вообще, их не каждый заметит, а если заметит, то, пожалуй, еще и пнет ногой. Аля их бережно зовет «попрошонки». Как будто бы они даже просят, чтобы их взяли и заметили.

Весной Валентин Анатольевич собирал и сушил черемуху. «Зверобой и тысячелистник – это он мне рассказывал, только зимой завариваю, а черемуховый цвет – храню. Первого марта его достану, заварю, он задышит, расправит листья – за окном метель, дворники устали от снега – а у меня черемуха горячая, и та весна (Марин!!!) переходит в эту…»

Вместо стульев у Валентина Анатольевича – пеньки, стол – срез старой пушкинской ели (она помнила Пушкина), ложки чайные – можжевеловые. Нож сделан из пружины от патефона. Острый.

Как художник он давно отошел от красок. Лишь собирает кору, березовую, ольховую, осиновую.

– Да кора сама по себе, – он говорит, – картина!

Но, Марина, большая ошибка спутать Валентина Анатольевича с Петей Быстровым, еще одним художником заповедника. Кресло для вас мы делаем не с Валентином Анатольевичем, как вы, наверное, подумали, а с Петей Быстровым.

Конец ознакомительного фрагмента.

Сноски

1

Стих Лёни Тишкова.