Вадим Норд - Вероника желает воскреснуть Страница 12

Закончив операцию, Александр проверил список пропущенных вызовов на телефоне. Как обычно – четыре пропущенных звонка от любимой женщины и тревожная эсэмэска «Почему не отвечаешь? Я волнуюсь, не знаю, что и думать». А что думать, если звонишь хирургу в разгар рабочего дня, а он не отвечает? Тут думать нечего, раз не отвечает на звонок, значит, занят на операции. Или на перевязке, или на консультации…

Четыре звонка и одно сообщение означали, что ничего особенного не произошло. Если бы произошло, то пропущенных звонков было бы пятнадцать, если не двадцать, а сообщений не меньше семи-восьми. Любимая женщина при всех своих выдающихся достоинствах порой была настойчива до назойливости. Александр не стал перезванивать, зная по опыту, что разговор может затянуться на полчаса, а ограничился эсэмэской: «Извини, был на операции. Что-то случилось?» Ответ пришел мгновенно: «Ничего не случилось, просто хотела услышать твой голос». Упрек просвечивал явственно – я хотела услышать твой голос, а ты даже перезвонить не удосужился. Наверное, должно быть приятно, когда тебе звонят на работу для того, чтобы услышать твой голос… Наверное.

Без пяти три Александр сидел в своем кабинете, листал свежий номер Aesthetic Plastic Surgery[13] и поглядывал на часы. Наличие своего кабинета вдобавок к общей ординаторской было не привилегией, а вынужденной необходимостью. Где еще вести конфиденциальные беседы с пациентами? Не в коридоре же.

У Александра было железное правило – не ждать никого более четверти часа. Время дорого, а некоторые люди его совершенно не ценят, могут опоздать на час, а то и на два. Это их личное дело и их личное время, своим временем Александр разбрасываться не собирался, поэтому неизменно сообщал всем, с кем договаривался встретиться, что дольше четверти часа не сможет их ждать. Имея склонность к типологизации, он делал кое-какие выводы из того, во сколько человек приходил на встречу. А еще систематизировал женские характеры по типу ягодиц, но с широкой публикой этими данными не делился.

Вероника Алецкая опоздала на двенадцать минут. «Расстановка приоритетов? – подумал Александр, выходя из-за стола ей навстречу. – Или просто со временем не в ладах?» Скорее всего Вероника опоздала намеренно, желая таким образом обозначить свое доминирование, потому что по коридору она шла неторопливо (Александр слышал, как цокали по полу ее каблуки) и столь же неторопливо вошла в кабинет.

Усевшись в другое кресло (беседы «через стол» выглядят чересчур официально), Александр всмотрелся в лицо Вероники, оценивая характер и масштабы предстоящей работы. Всмотрелся деликатно, не пялился как баран на новые ворота, а, можно сказать, скользнул беглым взглядом, ему как профессионалу этого было достаточно. Да уж, наломали дров горе-коллеги, ничего не скажешь. Довольно неплохой нос, который требовал небольшого аккуратного вмешательства, превратился в некое подобие баклажана, лицо асимметрично искривлено, неестественность мимики говорит о повреждении нервов, кожа на подбородке обвисла складками, веки слева не смыкаются, да вдобавок лицо грубо отшлифовали, в результате чего кожа местами стала «мраморной». Не лицо, а пособие из серии «так делать нельзя». Бедная женщина, а у нее ведь еще и с грудью проблема, Геннадий Валерианович упоминал.

Вероника поерзала в кресле, затем закинула ногу на ногу, окинула Александра демонстративно-оценивающим взглядом и с неодобрением констатировала:

– А вы красавчик.

– Это плохо? – спросил Александр, немного озадаченный подобным началом разговора.

– Очень, – поджала губы Вероника (верхнюю губу, впрочем, специально поджимать было не надо, она все время выглядела поджатой) и пояснила: – Красавчики легкомысленны и самоуверенны. К тому же они плохие специалисты, потому что предаются радостям жизни в то время, когда другие сидят над книжками. Тот, кто меня изуродовал, тоже был красавчик. Лощеный такой. Выставочный экземпляр…

Проводив Алецкую, Александр несколько минут просидел в кресле, раздумывая над словами Конфуция, который сказал, что цзюнь цзы, или благородный муж, должен ясно видеть и четко слышать, должен быть приветливым, почтительным, искренним, осторожным, должен спрашивать, если сомневается, должен предвидеть последствия своего гнева и должен помнить не только о выгоде, но и о справедливости. Видимо, великий мудрец намеренно не оперировал понятием доброты, чтобы не оставлять благородным мужам лазейки. Доброта – очень растяжимое понятие, которое каждый может перекроить на свой аршин. Можно придраться к поведению или к словам Алецкой, отказаться работать с ней и продолжать считать себя добрым человеком. А еще можно говорить о себе «я добрый, но не добренький» и объяснять этим многое из того, что идет вразрез с понятием доброты.

Но если речь идет о приветливости, почтительности, искренности, справедливости и способности предвидеть последствия своего гнева, тут уже лазеек не остается. Совсем никаких. Если обойтись с Алецкой неприветливо и непочтительно, то контакта не получится. А контакт нужен, контакта искренне хочется. К тому же элементарная справедливость требует исправления ошибок. Кто что натворил и кому исправлять – это вторично, первично – само исправление. И о последствиях – если разозлиться и отказаться работать с Алецкой, то это может обернуться для нее новой трагедией. А вдруг она больше ни к кому другому не захочет обращаться? Обожжется два раза и решит не иметь больше дел с пластическими хирургами? «Не забывайте, что каждый клинический случай может стать чьей-то трагедией!» – часто повторял профессор Тепляков. Тепляков читал лекции по нервным болезням, но эти его слова можно (и нужно!) было отнести ко всей медицине в целом.

А говоря о том, что благородный муж должен ясно видеть и четко слышать, Конфуций имел в виду не остроту зрения и слуха (слишком уж эта трактовка примитивна), а способность видеть и слышать потаенную суть, то, что кроется за поступками и словами, понимать, что к чему и что откуда. Вот если бы олигарх Соймонов пришел в клинику и начал разговаривать с Александром так, как разговаривала с ним сейчас Алецкая, то очень скоро услышал бы в ответ неприятное и нелестное. Как говорится, каков привет, таков и ответ. Потому что Соймонов – успешный влиятельный мужчина без неудачных пластических операций в анамнезе. Ему не с чего вести себя вызывающе, в отличие от Алецкой, которая за этим вызывающим поведением пытается спрятать свои страхи и боль. Ясно видеть и четко слышать означает умение понимать. Не то Конфуций намеренно напустил туману, уповая на то, что умный и так поймет все правильно, а дуракам мудрые поучения ни к чему, не то переводчики ошиблись. Китайский язык емок и сложен до бесконечности, каждый иероглиф таит в себе множество смысловых значений…

Характер у Алецкой, конечно, тот еще. Бабушка Анна Тимофеевна сказала бы про нее «поперечная девка». В смысле – все наперекор делает.

6. С кем можно застрять в лифте

То, что мать умеет читать мысли, Александр понял еще в дошкольном возрасте, но до сих пор не мог понять, как ей это удается. Когда-то приставал с вопросами, неизменно получая один и тот же ответ: «Вот будут у тебя свои дети, тогда все поймешь».

Не чувствовать настроение, а именно – читать мысли. Стоило только Александру положить вилку с ножом на тарелку, как мать сказала:

– Теперь выкладывай свою проблему.

За едой о делах не разговаривают, это закон. Александр время от времени его нарушал, мать – никогда.

– А может, нет никакой проблемы, – прищурился Александр. – Может, я просто по твоим котлетам соскучился.

Котлеты у матери были замечательные и какие-то колдовские. Александр, не без оснований считавший себя «кулинарно продвинутым», повторял рецепт точь-в-точь, с поистине провизорской тщательностью соблюдая все условия, но результат неизменно разочаровывал. Котлеты получались съедобными, даже вкусными, но до маминых им было далеко. «Ты, наверное, мясо выбирать не умеешь или отвлекаешься во время готовки», – говорила мать.

– Котлеты – это само собой, – согласилась мать, – но у тебя, Саша, на лбу написано «хочу посоветоваться». Вот такими буквами. Я же вижу, не слепая.

Она развела насколько возможно большой и указательный пальцы, показывая размер букв.

– Да, я хочу посоветоваться, – признался Александр.

– Тогда загружай посудомойку, а я пока сварю кофе, – распорядилась мать.

Кофеварок она не признавала, считала, что кофе можно варить только в джезве и непременно на слабом огне. Над людьми, заваривающими молотый кофе прямо в чашке или френч-прессе крутым кипятком, посмеивалась («Разве так можно?»), пьющих растворимый кофе искренне жалела («Такая отрава»).

Александр управился первым. Нажал на кнопку, дождался звука льющейся воды, удовлетворенно кивнул (посудомоечная машина была капризной, любила, чтоб ей понажимали на кнопочки) и достал из шкафчика металлический поднос для чашек.