Елена Арсеньева - Мужчина в пробирке Страница 12

– Лиза, мне пора, – напомнил ей Артем. – Укол давайте сделаем, пожалуйста. Я прошу вас, как…

Он хотел сказать – как друг, но постеснялся. Какой он ей друг? Еще обзовет его опять гомиком!

– Как врач, – сказал он, будто спрятался за этим словом.

– Ладно, давай, врач-грач, делай, – буркнула Лиза. – У меня уже сил нет спорить – все на истерику ушли. Куда колоть будем? Задницу я тебе не подставлю!

Артема передернуло.

– Да ладно, я шучу, – угрюмо улыбнулась она.

– В предплечье укол сделаем. В левое, правое – все равно.

– Только не в левое, меня там какой-то клоп или комар зимний укусил, все расчесано.

– Ну, в правое.

Она кое-как выпростала из рукава свитерка правую руку. Под ним была розовая мятая футболка.

Артем осторожно приподнял рукав футболки и сделал укол. Почему-то у него першило в горле.

– И не больно, – сказала Лиза слабым голосом.

– Позор мне, если бы было больно. Ложитесь, вон и Ирина Филимоновна вернулась.

Лиза легла, свернулась в клубочек, закрыла глаза… и вдруг зашарила руками по дивану. Артем увидел желто-коричневый плед, свалившийся на пол, поднял его, помог ей укрыться.

– Как тебя зовут? – вдруг шепнула она.

– Артем.

– Красивое имя…

– У тебя тоже красивое имя, – негромко ответил он, но Лиза его уже не слышала – заснула.

Артем уже выходил в коридор, когда вдруг зазвенел телефон, стоявший на столике у двери.

Звонок был ужасно громкий.

«Разбудит!»

– Алло! – схватил он трубку.

– Э-э… извините, – произнес приятный женский голос. – Я звоню в квартиру Елизаветы Строиловой. Я номером ошиблась?

– Нет, не ошиблись. Но Елизавета Николаевна сейчас не может подойти.

– Извините, а вы кто? – Голос стал строже. – Она живет одна, насколько мне известно.

– Я доктор Васильев. Подстанция «Скорой помощи» Советского района. А вы что хотите?

– Я… – Она вдруг замялась. – Я у нее была сегодня… недавно… я кое-что забыла, листок… она не находила? Это очень важно, это… важно!

– Старая бумага, фиолетовые чернила? – спросил Артем настороженно. – Вот, я вижу этот листок. А вы…

И прикусил язык. Он хотел спросить: «А вы – доктор, вы приезжали к Лизе и рекомендовали ей целительницу?» – но почему-то почувствовал, что говорить этого не стоит.

– А вы хотите его забрать? – вывернулся он.

– Да, конечно. Говорю же, для меня это очень важно! Я могу приехать в течение получаса!

– Елизавета Николаевна уезжает к родственникам, – на ходу нафантазировал Артем. – За ней приехали, ее сейчас увезут.

– Кто за ней приехал? – обеспокоенно спросила незнакомка.

– Брат, – ни на минуту не задумавшись, соврал Артем. Это беспокойство казалось ему странным. И захотелось от дамочки отделаться поскорее. – А листок я могу вам завезти, если это срочно. Скажите куда?

– Я… я… – Она почему-то не могла выдавить из себя ни слова.

– А еще лучше приезжайте на нашу подстанцию, знаете, на улице Чачиной? – предложил Артем. – Я оставлю листок в «аквариуме», ну, у диспетчера. Договорились?

– Где?! – изумленно спросила женщина. – На Чачиной?

– Ну да, практически это угол Генкиной, там еще напротив автомойка, – сказал Артем.

– Хорошо, – медленно выговорила она. – Спасибо. Оставьте, я заеду.

Артем положил трубку. Покачал головой.

Конечно, это может ничего и не значить, но…

Но лучше перестраховаться, чем потом каяться.

Ирина Филимоновна стояла рядом, всем существом своим выражая живейшее любопытство.

– В общем, так, Ирина Филимоновна, – сказал Артем. – Тут какие-то проблемы, давайте-ка их порешаем вместе. Городской телефон я выключу. – Он вынул вилку из розетки. – Не включайте его. Никому, слышите, ни-ко-му не открывайте дверь, кроме меня! Хоть пять «Скорых» приедут и две милицейские бригады.

– Полицейские, – перебила Ирина Филимоновна. – Теперь так их надо называть.

– Пять «Скорых», две милицейские бригады и четыре полицейские, – упрямо сказал Артем. – Если что-то вам покажется – что-то не так, – звоните мне. Перед тем как вернуться, я позвоню вам и предупрежу, что еду. Из квартиры – ни ногой! Будут в дверь стучать – не подходите, пусть думают, что здесь никого нет. Когда стемнеет и вы захотите включить лампу – шторы задерните, чтобы свет на улицу не проникал. Понятно? Давайте номер вашего сотового, диктуйте. Я вам сразу перезвоню, мой номер у вас определится. Повторяю: немедленно звоните мне, если что-то пойдет не так!

Он достал мобильник и выжидательно посмотрел на Ирину Филимоновну. У бабули был совершенно сияющий вид.

– Ну, прям сериал!.. – пробормотала она восхищенно.

Женька прошла через двор и арку с таким чувством, словно ей в спину раскаленный штырь воткнули. Знала – отец с матерью повисли на кухонном подоконнике (окно как раз во двор выходит) и смотрят ей вслед, утирая слезы умиления. Женька от них так и не добилась ничего толкового: они лишь рыдали в четыре ручья, отец вообще ушел в спальню и прилег, а мать пересолила блины своими слезами, а когда Женька вновь и вновь спрашивала – в чем дело, она начинала задыхаться и стонать:

– Ох, не могу я об этом говорить, не могу!

Ну ладно, не может – пусть не говорит. Женька и сама кое о чем догадалась, когда получше разглядела свою опухшую физиономию с рассеченной щекой и набрякшими багровыми подглазьями. Хоть и было у нее такое ощущение, что она только нынче ночью на свет народилась, а все же ясно: жизнь у нее и раньше была, да только непутевая, и гулящая, и пьющая… Видимо, уже давно Женька на себя рукой махнула, потому и одевалась кое-как, потому и выстроила в шкафу батарею винных и водочных бутылок (а одежды там – по пальцам пересчитать, да и та – уродливая, почти мужская), потому частенько и битой бывала, и сама, судя по ободранным костяшкам пальцев, дралась почем зря, будто мужик. Вот горе-то было для родителей! Под сорок уже дочери, а о внуках – и не мечтай, девка в загул непробудный вдарилась! Женька пыталась припомнить лица мужиков, с которыми она спала, – при загульной-то своей жизни вряд ли она до таких лет оставалась невинной девкою, – но ни одного вспомнить так и не смогла. Ну, видать, такие были мужики, что о них и помнить не стоило. Но – все! С этим покончено, к чертям собачьим!

Смутно казалось ей, что она и прежде давала себе такие нерушимые клятвы – бросить старое и приняться за ум, но кто из пьющей братии не клянется, пребывая в состоянии жесточайшего похмелья, завязать – навсегда и напрочь? Но сейчас у нее не было никакого тумана в голове – напротив, мир казался отмытым до сверкающей чистоты, и чудилось, что это так легко – совершенно отрешиться от своего прошлого, каким бы оно ни было, и радостно шагнуть в будущее.

«Почему в будущее? В настоящее! – улыбнулась себе Женька, садясь в маршрутку. – Не с завтрашнего дня, а прямо сейчас все будет по-другому. И с чего же я начну? А начну-ка я с того, что приоденусь. С белья – первым делом! Это же ужас, до чего я пообносилась: лифчиков вообще нет, трусья какие-то застиранные, на мужские похожи… Только бродяжке, босявке, синявке такое носить, да и той небось тошно станет! А моя куртка?! Это же… ужас! А эти затреханные джинсы?!»

Она покопалась в рюкзачке – а почему она рюкзак носит, а не сумку?! – и заглянула в кошелек. Там лежало три тысячи рублей.

Женька нахмурилась. Это что – все, что осталось от зарплаты, полученной неделю тому назад?! Неужели остальное она пропила? Или отдала матери? Да… на три-то тысячи не шибко приоденешься. Может, вообще приберечь пока что деньги?.. Но жажда новой жизни была неодолимой!

Женька прикинула, как там со временем. Когда она подъедет к проходной, до начала работы останется еще полчаса. Ишь ты, выскочила из дому ни свет ни заря! Ну и хорошо. Успеет забежать в тот магазинчик, который недавно открылся, напротив института, его девчонки ужасно хвалили. Женька вспомнила, что магазинчик как раз открылся в день выдачи зарплаты и Маринка оставила там чуть ли не половину денег, а потом показывала Женьке чудные трусишки, у которых спереди было все нормально, шелк приятный, а сзади – ничего, только полоска кружавчиков. Нет, ну, Маринка – молоденькая и хорошенькая, ей-то такие трусья носить да носить, мужиков ловить. А Женьке это вроде бы и ни к чему… нет, а почему – ни к чему?!

Она передернула плечами, почувствовав вдруг ужасную неприязнь к хорошенькой беленькой Маринке. Да уж, ей небось не противно на свою рожицу в зеркало смотреть!

«Ну и что? – ревниво подумала Женька. – Я тоже за себя возьмусь! А Маринка не такая уж и молоденькая. Ей уже тридцатник, она всего на десять лет меня младше, это ерунда!»

Наконец маршрутка остановилась, и Женька, как подстегнутая, влетела в дверь магазинчика.

Да так и ахнула – глаза разбежались! Ничего себе – магазинчик. Сколько тут всего-то! Такое ощущение, что она уже сто лет в таких местах не была. Вот дура! Топила жизнь в бутылке.