Шамиль Идиатуллин - Эра Водолея Страница 12

– Мы сторонники эволюционной теории. Особенно в последнее время, – размеренно сказал Насыров. Речь ему явно давалась с трудом, голос малозаметно пополз вверх по октаве.

Что ж ты крючок никак не подхватываешь, с досадой подумал Денис. Приходилось тащить нить беседы самому:

– Я, Альберт Гимаевич, почему про революцию говорю. Потому что есть у нее начало, а, простите, конца нет. Ей, революции – да и эволюции тоже, так что противоречия нет, – становятся тесны рамки и границы. Вот я и приехал спросить вас – не столько как чиновник, сколько просто как политолог. Ну, и посмотреть на все, конечно. Но и спросить – вам здесь не тесно?

Насыров тяжело повел головой. Похоже, ему было тесно – или просто воротник был слишком тугим.

Денис испугался, что дурацкая искренность Насырова собьет его с мысли, и опять начинай сначала. Но сказать ничего, чтобы толкнуть разговор в продуктивном направлении, не успел. Насыров принялся с тяжелым подсвистом ронять:

– Мы догадываемся, для чего вы приехали, Денис Маратович. Это, так сказать, вопрос эволюции. Все в нее упирается, в конце-то концов.

Так, подумал Денис. А дяденька не сайентолог часом? Или мунист какой? И чего ради он себя во множественном числе величает, как самодержец Николай Кровавый?

– Мы ждали визита – вашего, или еще чьего-либо, – продолжил Насыров. Голос стал совсем срывающимся – и только, видимо, навык главы администрации делал его понятным. Говорил Насыров все медленнее и размереннее, чтобы можно было разбирать смысл в замысловатых фистулах. – Вы не обижайтесь, но вы могли быть и не первым. А сначала мы с ужасом ждали. Мы ведь здесь построили маленький такой анклав, который не мешает чужим и позволяет выживать своим. Но этот анклав – он как шарик надувной. Любое вторжение – и лопнет. И хана всем, кто внутри. Поэтому мы береглись. Но потом дошло до нас: страусиная политика не спасала никого. Надо принимать угрозу реально, и превращать ее в содействие. Другого пути нет. Поэтому мы рады, что именно вы здесь. И что мы разговариваем с вами именно сейчас. Когда вы стали ближе к нам. Когда вы…

Насыров резко замолчал, набычился и схватился за нижнюю челюсть.

Денис, слушавший его с растущим недоумением и беспокойством, напряг ноги, чтобы вскочить, спросить про плохо ли и не надо ли врача, и независимо от ответа броситься из комнаты – хотя бы за Санией. И опять его подкосила лютая слабость, не только выкусившая ноги в районе колен, но и будто воткнувшая в нижнюю половину головы здоровенный ком горькой ваты. Денис обмер. Сил осталось лишь на то, чтобы догадаться – у Насырова болезнь заразная, и залетный казанец сейчас станет ее жертвой.

И тут полегчало.

Денис обвис в кресле. Рубашка на спине и под мышками стала как заплесневевший на теле горчичник. Рот скребла полынь. Денис откашлялся и показал рукой на бутыль. Насыров, не отрывая ладони ото рта, вытащил левой рукой откуда-то сбоку широкий стакан для виски, поставил под краник и набурлил почти под самый срез. Денис дотянулся, похватил и припал. Вода была сладкой и пьяной, как глоток воздуха после нырка к шарм-эш-шейхским кораллам на 20-метровой глубине. Она оживляла и позволяла не думать, что с ним такое происходит и не показалось ли ему, что у Насырова в момент, когда он ставил стакан, глаза сверкнули как у кошки – изумрудным многоугольником.

Денис поставил стакан другим человеком – бодрым, сильным и готовым к любым передрягам. Голова была прозрачной и ясной, а кожа звенела как струна. Даже рубашка, кажется, подсохла. А гормоны или протеин какой они туда, часом, не добавляют, подумал он рассеянно и ласково посмотрел на Насырова. Насыров наконец оторвал руку от лица, но сильно далеко решил не убирать – держал на уровне груди. Он состроил мгновенную гримасу, отчего лицо на секунду съехало куда-то вверх, как маска, но тут же вернулось обратно. А может, не протеин, а кокаин, подумал Денис, теряя значительную долю энтузиазма. И решил перехватить инициативу:

– Мне льстит такая оценка, хотя «ваш-не ваш» – не тот критерий, к которому я привык. Но в данном случае…

– Все, Денис Маратович, не могу больше, – виновато сказал Насыров. – Эта официальная оболочка… Вы позволите?

Все-таки в баню, и с девками, подумал Денис и кивнул.

Насыров ответил тоже кивком, благодарным. Вытер рот рукой, сунул ладонь под подбородок и аккуратно снял лицо.

Денис почувствовал, как по спине снизу вверх стремительно скользнул широкий ледяной клинок. Он вжался в кресло, пытаясь избавиться от жуткого ощущения. Пытаясь отвлечься от кошмара. Пытаясь проснуться.

Существо в кресле Насырова аккуратно положило лицо главы администрации со скальпом в ящик стола и страшно зашевелило тем, с чего это лицо сняли. Сперва был фас человеческого черепа – плосковатый, довольно точно воспроизведенный, только синий, с носом и крупными холодными глазами. Потом челюсти поехали вперед, нос – им навстречу, а лобная кость стала покатой. Существо придвинуло к себе бутыль, страшно вывернуло светло-лиловую голову на длинной чешуйчатой шее и пустило струю минералки в вытянутую зубастую пасть.

Глава администрации-2

Мне в тот день впервые стыдно стало – наверное, после школы, когда меня у окошка соседской бани застукали, где Лейсан мылась. Но там все понятно, пацан, дурак. А тут здоровый лоб, столичная штучка, с академическим образованием – а сказать нечего.

Это я уже в себя пришел после переезда, начал владения изучать. Естественно, с упором на нефтянку. С НГДУ начал, потом до геологоразведки и сервисных центров добрался. По сужающей. А у «Татнефтегазсервиса» офис почти в черте города. Ну, ты был, знаешь? Нет? Все, не трогаю. Просто слушай. Ну, не слушай – да какая разница. Понимаешь, воспринимаешь – и хорошо. А как назвать, потом сам придумай, если пожелаешь.

Вот. Я там до конца смены проторчал, с руководством общался. А на пролетариев времени не хватило. Ну, шофера отпустил, решил с народом вместе пройти. Вахтовый автобус тех, что подальше живет, увез. Я с остальными пешком отправился. Ну, идем, говорим за жизнь. Я с людьми говорить умею и всегда умел, честно. Сначала, значит, про как жизнь да как работа. Мне-то интересно в свою сторону народ повернуть, чтобы люди не возражали против того, чтобы под район уйти. Понятно, что это не от них зависит, но все равно поддержка трудового коллектива – великая сила. Не всегда решающая. Но когда как контрольный выстрел срабатывает, когда – ситуацию ломает.

И только я решил в эту тему выйти, мне один спец – как сейчас помню, инженер из цеха капремонта скважин и насосных установок, крепкий такой и молодой, парень, можно сказать, Ильдар, если не ошибаюсь, говорит: Альберт Гимаевич, все нормально, и зарплата хорошая, и жилье есть, а живем как коровы на ферме. Почему, спрашиваю. Потому, говорит, что вода в Аждахаеве – вы, наверно, и не знаете, весь день на работе, – течет 3 часа в день. Рано утром и рано вечером. И вот если мы в утреннюю смену, то все в принципе, нормально – и сами успеваем умыться, и детей утром умыть перед школой, а вечером ополоснуть пред сном. А если вторая – то привет. Что жена в ведерки наберет, тем морду и моем. А в те же ведерки надо ведь и на готовку набрать, и на питье, да и в туалет, чтобы смывать – квартиры-то городского типа, с канализацией. Хоть нужник во дворе сколачивай. А нефть и мазут – это ведь не просто грязь. Ее смывать надо. Иначе кожа вот такая становится. И руки мне показывает. А руки – это сейчас я скажу, что это были цветы-василечки и детская опрелость. Тогда я такое только в каком-нибудь дерматологическом центре для особо запущенных мог увидеть.

И понимаешь, Денис, он ведь не наезжал, за грудки не хватал. Просто рассказал – как, я не знаю, приятелю. Тот про свою неприятность, он – про свою. Ну, и еще добавил, что вода наша вообще для снабжения населения не годится, потому что техническая. Ну, все равно пили, куда деваться – в каждом доме на кране фильтры, японские, наши «родники». А в унитазе, если долго не тревожить, внизу такое масляное пятно поверх воды образуется. Разноцветное. Пустяк, а неприятно.

А я в самом деле не замечал этой фигни, у меня с самого начала в коттедже артезианская скважина была. Я по-другому и думать не мог.

В общем, завелся я. А я, между прочим, только потому чего-то добился, что злиться умею. Вот когда все гладко идет, по накатанному, я ничего не могу. Максимум – пить начинаю, или в морду. Да. А когда вводную дают: Насыров, вот пустыня, ты голый, перед тобой стена в сто километров длиной и высотой, еды-воды нет… Я, клянусь, что-нибудь организую. Антикризисный управляющий на вашем языке это называется., наверное. Я таких слов не люблю. Просто решаю сложные проблемы. А без них и неинтересно жить-то.

Видишь, не зря соседочку Ляйсан вспомнил – тогда в бане было дело, и сейчас, в принципе, к ней свелось. Решил я Ильдару, ну, и остальным ребятам, воду дать. А как иначе? Тут цифры сами по себе играют. Человек на 60 процентов состоит из воды. В Аждахаеве население – 15 тысяч. Если перемножить, получится, я 8 тысяч человек физически спасти должен. Ну, согласен, не туда немного пошел сейчас – ты извини, в этом состоянии с цифрами и, как это, формальной логикой не все ладно.