Линор Горалик - Валерий Страница 12

Тогда я пошел и разбудил кота. То есть я пошел будить кота, но кот не проснулся, он никогда не просыпается без крайней нужды, потому что он негодяй со всеми плохими качествами. Мне все-таки очень тяжело дается его воспитание, и иногда он меня прямо-таки доводит. Мой ужасный поступок в среду я совершил именно из-за кота, который с утра прямо-таки довел меня своими плохими качествами, но я знаю, что все равно это моя ответственность, и я не должен винить кота, потому что кот тоже моя ответственность. Лень и безразличие – два очень плохих качества моего кота, а когда он спит, ему, во-первых, лень просыпаться, а во-вторых, у него безразличие к тому, кто его будит, – то есть ко мне. Я слишком нервничал, чтобы будить кота как следует, – то есть заставить его проснуться, а потом объяснить ему, что он плохо себя ведет, когда проявляет ко мне безразличие. Я знаю, что на того, кого воспитываешь, бесполезно кричать, ему надо объяснять, в чем он виноват. Я очень нетерпеливый, это мое очень плохое качество. А в этот раз мне было еще и очень страшно. Поэтому я просто отнес спящего кота к окну и сложил на подоконник, чтобы на него из открытого окна лилась вода и он скорее проснулся. Кот проснулся и сразу стал невменяемым. Он вообще невменяемый, но тут мне пришлось держать его двумя руками, а он норовил вцепиться когтями мне в живот, хотя я вежливо попросил его заранее на меня не обижаться. Мне было нечего привязать к коту, так что я привязал к нему посередине одну штанину от моих запасных пижамных штанов, а другую штанину крепко зажал в кулаке. Я решил, что спущу кота за окно, и если вся земля покрыта водой, то он поплывет, а если не покрыта, то побежит.

Я боялся, что кота унесет течением, поэтому я держал вторую штанину очень крепко. Я рассчитал, что штанов вместе с котом как раз хватит до земли от моего первого этажа. Я знал, что натворил в среду, так что был уверен, что кот сразу поплывет. Но кот не поплыл, а упал на что-то мягкое и заорал. Там, внизу, кто-то тоже бешено заорал мужским голосом. Тут я вдруг понял, что последние два грома были совсем не громы, а чьи-то стоны мужским голосом. Я потянул кота обратно, но он за что-то зацепился. Я стал кричать на него и сильно дергать штанину, но кот орал, а кто-то продолжал стонать мужским голосом. Я решил, что кто-то внизу держит моего кота и не отпускает. Я не знал, зачем это надо, но мне было уже не страшно, потому что кот не поплыл. Поэтому я привязал штанину к батарее и побежал наружу.

Я прибежал и увидел, что под окном лежит милиционер. Он не держал кота, кот сам за него держался. Этот милиционер поджал ноги к животу, закрыл глаза и немножко раскачивался лежа. Он очень дрожал и у него всюду была вода, даже ухо было полное воды. Я накричал на кота, что он повалил милиционера и не дает ему встать. Я очень уважаю милиционеров. Мама и моя подруга Дина говорили, что, кроме них самих, только врач и милиционер имеют право говорить мне, что делать, и я должен сразу слушаться. У всех остальных я могу спрашивать «Зачем?» или «Почему?» и не обязан делать, что они говорят, если мне кажется, что это плохо. Когда Дина уехала и даже не попрощалась со мной, а мама умерла, я стал уважать врачей и милиционеров еще больше, потому что теперь только они могли говорить мне, что делать. Так что я вежливо сказал милиционеру, что очень его уважаю и что не надо арестовывать кота, потому что я сам виноват в его плохом воспитании. Я сказал милиционеру, что он имеет право арестовать меня, чтобы я понес наказание за плохое воспитание кота. Но милиционер только дрожал и стонал. Это был совсем небольшой милиционер. Я попробовал поставить его на ноги, но он застонал еще громче и еще сильнее схватился за живот и поджал колени. Тогда я взял его на руки и понес к себе домой вместе с котом.

Я не знал, куда положить мокрого милиционера, а кроме того, он был еще очень грязный, потому что у нас под окном в этот день убирал хороший таджик. Иногда там убирает хороший таджик, а иногда плохой. Хороший таджик все время ласково говорит с кем-то по телефону и в то же время рисует метлой фигуры в грязи, как будто танцует. После него грязь лежит красивыми кругами и радугами. А плохой таджик сметает грязь в лопату и уносит. Так что милиционер был очень грязный. Еще он стонал и был очень горячий. Он сказал, что у него ужасно болит живот, и его вырвало на меня желтым и красным. Я положил его в гостиной на ковер перед телевизором. Потом я раздел его, а его вещи свалил в ванну, вместе с фуражкой, палкой и пистолетом. Пистолет и палка тоже были грязные, и я подумал, что Лена, жена моего кузена Нолика, которая приходит ко мне убирать, наверняка разозлится, что ей надо мыть грязную ванную и еще и палку и пистолет. Я принес милиционеру свое одеяло, но он все равно дрожал. Я сказал ему, что сейчас позвоню Нолику. Когда я заболею или мой кот заболеет, я должен звонить Нолику. Вообще если случится что-то плохое, я должен звонить Нолику, а мокрый больной милиционер точно был что-то плохое. Но тут милиционер стал хватать меня за ноги и говорить, чтобы я не звонил Нолику. Он сказал, что никому нельзя рассказывать, что он тут. Я должен слушаться милиционеров и не спрашивать «Почему?», так что я не стал звонить Нолику. Наверное, милиционеру было очень плохо, потому что он держался за живот и тихонько выл. Я вдруг очень устал от всего этого и сел на ковер рядом с ним. Я начал опять переключать телевизор, чтобы посмотреть, не сообщают ли что-нибудь о Потопе, и вдруг увидел моего милиционера. Он был черно-белый и немножко неразборчивый, а кроме того, я как будто смотрел на него и на других людей в магазине со шкафа или с антресолей, но все равно сразу узнал моего милиционера. Я сказал милиционеру, что его показывают по телевизору. Мою маму однажды показывали по телевизору, она на улице отвечала на вопрос: «Какую соль вы всегда покупаете?» Я не помню, что ответила мама, но она, наверное, ответила правильно, потому что вечером ее показали по телевизору, и ей было очень приятно, и потом мы с мамой ели варенье на ночь, а кот ел на ночь сыр, хотя на ночь есть вредно. Я думал, что милиционер тоже обрадуется, но он вдруг заплакал. Наверное, живот у него разболелся совсем сильно. Телевизор сказал, что мой милиционер был очень пьян и открыл стрельбу по посетителям магазина. Я увидел, как черно-белая кассирша повалилась куда-то на бок, все люди закричали и присели, а одна девушка не присела, просто стояла и смотрела на моего милиционера, он выстрелил и в нее тоже, она села куда-то вниз, и ее перестало быть видно из-за полки. Тут мой милиционер вдруг согнулся пополам, схватился за живот и побежал к двери. За ним никто не побежал, и телевизор сказал, что милиционера не сумели задержать и он скрылся в неизвестном направлении. Я-то знал, какое это направление.

Я не знал, что делать. Тогда я стал Думать Логически, как меня учила Дина. Я сказал себе, что если я видел, как кто-то делает что-то плохое или опасное, я должен был позвать милиционера и дальше делать то, что он скажет. Значит, если я видел, как милиционер делает что-то плохое и опасное, я должен был позвать милиционера и дальше делать то, что он скажет. А если этот милиционер лежит прямо у меня на ковре перед телевизором, держится за живот и тихонько стонет во сне, то звать его мне уже не надо, а надо делать то, что он скажет. А мой милиционер сказал мне никому ничего про него не говорить, – значит, я никому не должен ничего говорить. Это означало только одно, – что мне придется самому разобраться с милиционером. От этой мысли я чуть не заплакал, – как будто мне было мало Потопа и невменяемого кота.

Я пошел на кухню, пока вода не поднялась очень высоко, и сложил в пакет селедку, сыр, масло, колбасу, помидоры, арбуз, конфеты, варенье. Еще я сложил свои красные и зеленые карточки. Еще я сложил хлеб и две банки консервов для кота. Консервы можно было вообще не брать, потому что кот будет ловить себе на пропитание рыбу, но я подумал, что у него может занять какое-то время научиться ее ловить. Мой кот не очень умный. Я принес пакет обратно в гостиную и осторожно сел на ковер, чтобы на него не налилась вода. Ковер качался, но не переворачивался. Пора было разобраться с моим милиционером. Я его разбудил и дал ему хлеба с вареньем. Кажется, у него уже меньше болел живот, но очень болела голова, он все время за нее держался. Он спросил, нет ли у меня пива, но я строго сказал ему, что он больше никогда не выпьет пива. Я перечислил все, что мне нельзя пить, потому что от этого я становлюсь ненормальный и могу убить кого-нибудь, я очень сильный и мне не нужен даже пистолет. Я сказал моему милиционеру, что он больше никогда не выпьет пиво, водку, ликер, то, что продают в банках вместо пепси-колы, водку (хотя про водку я уже говорил), вино, коньяк. Я сказал, чтобы милиционер хорошо завернулся в одеяло и сидел смирно, и провел с ним Беседу. Я часто провожу Беседу с собой или с котом, когда понимаю, что кто-то из нас покатился по дурной дорожке. В среду ночью я провел с собой ужасную Беседу, после которой очень плакал, но слезами горю не поможешь. Я тогда изо всех сил извинялся перед Господом и выложил на кровати все свои красные карточки, но после того, что я натворил, их бы все равно не хватило, даже если бы все остатки моего детского пальто на них пошли. Я пытался придумать себе наказание, но не смог придумать такое ужасное наказание, которое бы тут подошло, я проспал под кроватью две ночи и не ел варенья, хотя я очень люблю варенье, но все равно допрыгался до Потопа. Я рассказал это моему милиционеру и сказал, что из-за меня мы все, наверное, утонем. Но пока мы не утонули, – сказал я моему милиционеру, – мне придется на себя ответственность за него. Я сказал моему милиционеру, что он, судя по всему, и есть мое наказание за то, что я натворил в среду. Я сказал, что уже второй раз приношу в дом кого-нибудь невменяемого, – сначала кота, а теперь его, – а если ты принес в дом кого-нибудь невменяемого, то его поведение теперь на твоей ответственности и ты должен его воспитывать и брать себе красные карточки за его поведение, если он плохо себя ведет. Я сказал моему милиционеру, что он вел себя очень, очень, очень плохо. Мой милиционер заплакал, но я сказал, что слезами горю не поможешь. Я сказал, что я уже совершил одну ошибку и очень плохо воспитывал своего кота, и когда кот умер, мне пришлось спускаться за ним в ад и говорить, чтобы его отпустили, потому что в его плохом поведении виноват я и теперь буду воспитывать его гораздо лучше, чтобы в следующий раз, когда он умрет, он попал в рай. Я сказал моему милиционеру, что теперь, если он умрет, мне придется спускаться в ад и за ним, а у меня уже просто нет сил лазить в эту дыру, тем более что я ужасно обжег там руку. Потом я спросил милиционера, умеет ли он плавать, и он сказал, что нет. Он точно был мое наказание.