Алексей Дьяченко - Человек. Сборник рассказов-1 Страница 12

Собственно, сами по себе тараканы не мучили бы его так, если бы ни одно обстоятельство. Дело в том, что как раз накануне их появления он решил начать новую жизнь, в которой не будет места злу. Решил жить ни на кого не ожесточаясь. И свято уверовал в то, что может добиться огромных результатов в вопросе самосовершенствования. И тут вдруг эти тараканы! И теперь даже не стояло вопроса: «Убивать их или нет?». Он при одном только виде этих насекомых мгновенно свирепел, лицо становилось свекольного цвета и уже ни о какой любви, ни о каком смирении не могло быть и речи.

Вот эти терзания, эти внутренние противоречия очень сильно его огорчали. Казалось бы, только он приготовился к тому, чтобы любить весь мир, всю живность, всех пташек, всех малых жучков-паучков, как вдруг – тараканы. И отвратительнее всего было то, что буквально за три дня до появления тараканов, а в театре Прусакова, одержимого идеей сделать из него каракатицу, он, выпивая с актером Смаковым, учил последнего, что всякая крошечная мошка – суть творение Божье и что в многообразии жизней и заключается любовь Всевышнего к своим созданиям. Учил Смакова тому, что каждую мошку нужно любить и только тогда с миром станешь един и обретешь покой, умиротворение и благодать.

Правильные слова Глеб говорил, и даже Смаков не спорил, задумался (до этого он ел жуков из бравады и этим хвастался: «что тебе чернослив в шоколаде»), а уже через три дня на голову Хлебова свалились такие беды, такие испытания: тараканы, Крошкины, Прусаков и ненавистная роль насекомого.

– Неужели и этих подлых тварей тоже создал Господь Бог? – спрашивал себя Хлебов и все более стал склоняться к теории Дарвина и его варианту появления человека на земле. Очень скоро стал ненавидеть не только тараканов, но и всех окружающих, как произошедших из тараканов путем эволюции. О чем, собственно, красноречиво свидетельствовал режиссер Прусаков. Фридрих Фридрихович был зримым воплощением таракана в человеческом обличье. В этом Хлебов уже и не сомневался.

Однако нельзя было сидеть, сложа руки, нужно было бороться. Не откладывая в дальний ящик намерение раз и навсегда разделаться с тараканами, Хлебов решил им устроить Варфоломеевскую ночь. Завел будильник на три часа ночи, встал по звонку, выскочил на кухню и, включив свет, открыл свою кровавую охоту.

Убил штук шесть маленьких тараканов, двух больших, очень хитрых и ловких, причем бил их и доской, на которой резал колбасу и ершиком, которым мыл банки изнутри и пальцами давил и топтал ногами. То есть в ход шли все силы и все подручные средства.

Покойные тараканы показали перед смертью чудеса изворотливости и жизнелюбия. Опять же в смекалке нельзя было им отказать. Они бежали, петляя по открытому пространству, затаиваясь за ножками табурета, прячась в щель между стеной и плинтусом, прыгали, крутились и вертелись, как волчки.

Это были совсем не такие насекомые, представителя которых Хлебов должен был воплотить на сцене. Это были хитрые, наглые, безжалостные твари и убивать их совсем было не жалко. Из щели актер их выжигал пламенем зажженной спички, дул на разгоревшееся пламя, а далее выскочивших из укрытия тараканов бил всем вышеперечисленным подручным инструментом до тех пор, пока тараканы не переставали показывать пусть даже малейшие признаки жизни. «Если лапа дергается, значит, еще жив».

Уже под утро повезло ему напасть на неуклюжую, здоровую тараканью самку, тащившую в себе огромное яйцо с потомством. Он глазам своим не поверил. Казалось, совсем легкая добыча. Но Глебу не повезло. То ли оттого, что от радости руки дрожали, то ли оттого, что после ночи бессонной под утро уже глаза не так хорошо стали видеть, но все его удары не имели успеха.

Самка таракана спряталась за плинтус и уползла за громоздкий кухонный стол Крошкиных, – знала, где прятаться. Актер высматривал ее, стерег. Из-под стола Крошкиных вынул мешочек с алебастром и металлический гнущийся шланг для прочистки водопровода. «Приобрели, видимо, для того, чтобы не зависеть от слесарей, – решил Глеб, – должно быть, Густав купил. Надо будет все же им, „чистюлям“, посуду помыть». И все смотрел под стол и сторожил.

Следил за ней даже тогда, когда мыл Крошкиным посуду. « А вдруг? – думал Глеб, складывая чистые тарелки в стопку, – а вдруг у них совесть появится? Вдруг подумают о том, что не одни живут и нельзя общественную раковину захламлять своей грязной посудой».

И еще раз появилась тараканья самка. Глеб не поверил своему счастью. Бил в нее, бил по ней, громил изо всех орудий, но опять мимо. Природа охраняет и бережет матерей во всех проявлениях.

Спать Глебов лег в шесть утра. В семь разбудил его стук в дверь, стучала соседка.

– Спасибо Вам, что посуду помыли, – говорила Глафира, – вот, возьмите. Вчера с мужем в гостях были, с собой нам дали «селедку под шубой», она слегка с кислинкой, надо было бы сразу в холодильник поставить, а я недодумалась. Но ничего, есть можно. Приятного аппетита.

– Ну, что Вы, спасибо. Спасибо большое, – притворно-вежливо поблагодарил Хлебов и скрылся в своей комнате. Селедку тут же вместе с шубой завернул в тройную газету и положил в мешок с мусором. «Да, у кого совести нет, – подумал он, – у того она не проснётся. Придется все время за ними посуду мыть».

Глеб вошел в ванную комнату умыться, но увидел, что его там ждет сюрприз – пустое тараканье яйцо.

– Все-таки сбросила бомбу на Хиросиму, – со злобой сказал он и стал глазами по углам искать мамашу. И все не мог простить себе, что упустил тараканью самку. Когда брился, порезался.

С тех пор актер Хлебов взял себе за правило каждый день убивать хотя бы по одному таракану. Их присутствие делало Хлебова совершенно больным. Все свободное время он тратил на то, чтобы заглядывать в щели, сидя на репетиции, думал о том, что они плодятся и что неплохо бы их теперь убивать, а не тратить время попусту.

У служебного входа его ждали поклонники, говорили о своей любви к его творчеству, а он слушал их в полуха и в это время думал о том таракане, который убежал от его горящей спички и спрятался под раковиной.

Конец ознакомительного фрагмента.