Сергей Данилов - Комета Магницкого. Полное собрание Страница 12

– Думаешь?

– И думать нечего, очевидный факт. Вот вырастут, тогда точно нужен не будешь, а сейчас, с тортом – да за милую душу.

Тихо матерясь у зеркала, Гена завязал галстук и ушёл на свидание с детьми при полном параде. Смешной Борцов. Вечером опять будет проклинать самый чёрный день в его жизни, когда он, как дурак, расписался в загсе, ни о чём ужасном даже не подозревая. Ладно, пусть покричит, но желательно не ранее семи часов. На этот раз Пума припозднилась, явившись в половине шестого, доведя тем самым Виктора до белого каления.

Точнее сказать, ворвалась в комнату, дверь в которую была оставлена полуоткрытой, сделала удивлёнными огромные глаза:

– Магницкий! Ты почему до сих пор не в постели?

– Что? – Виктор глянул на бутылку сухого и две сиротливые жестяные тарелочки из фольги с винегретом, которые непринуждённо ожидали своего часа в компании со сверкающими на солнце солидными дяденьками-бокалами.

Такого начала он не предполагал, и, хоть был довольно взрослым человеком, слегка растерялся, но успел одним движением сдёрнуть с тахты покрывало. Взирая расширенными зрачками, Пума так же стремительно сбросила через голову, отшвырнула в сторону платье. Выжидательно смотрела, покачиваясь на высоких каблуках босоножек. Блиц-партия молниеносных поочерёдных ходов была разыграна в полминуты, следом наступил получасовой провал памяти, сопровождаемый лишь странным шипением и мельканием сумасшедших красных пятен перед глазами.

Взалкав жаждой полуденной пустыни, Магницкий вскочил, схватил со стола приготовленную бутылку сухого вина, которое, казалось бы, можно было пить бесконечно долго, весь вечер и всю ночь, смакуя маленькими глоточками, подолгу глядя друг на друга, закинул голову и вылил в себя половину освежающе холодной жидкости, не чувствуя никакого вкуса, а лишь одну прохладу, которая заструилась по шее и груди.

Слева что-то зашипело, с удивлением увидел собственную руку, порезанную вчера, из которой теперь с тем самым странным шипением, в такт ударам сердца, прыскала кровь. Подушка, плечо, грудь Ларисы были усыпаны красными лепестками размером с двухкопеечную монету, столь удивительно изящными по форме, что казалось, будто их специально долго и аккуратно рисовал тончайшей кисточкой некий искусный японский живописец, посвятив изображению лепестков на нежнейшем шелке тела все бесконечное время жизни, и вкладывая в рисование каждого отдельного иероглифа сакральный смысл, абсолютно недоступный пониманию западного человека. Однако же то, что смысл тайно присутствует, было отчетливо ясно и этому человеку. Она манила его к себе пальчиком.

В дверь грозно застучали. Кому-кому, а Магницкому хорошо известен этот стук Гены Борцова, вернувшегося не в настроении после посещения своей семьи, неумолимый, словно приговор ревтрибунала.

– К сожалению, сосед пришёл, – заворожённо глядя на красные лепестки неизвестного цветка, произнёс он.

– Не открывай, пока не оденусь!

Как всегда в подобных случаях, с одеванием не слишком получалось, прошло две минуты, и Борцов педантично доложился ещё раз чётким оловянным солдатиком.

– Минуточку ждём, – предупредил Виктор.

– Магницкий, это я, – подал голос Борцов, – отворяй давай.

– Не ори, Гена, успеешь.

– Магницкий, ты обнаглел вконец, – воскликнул сосед, уже врываясь в жилое помещение, и сразу бегом-бегом к своей драгоценной тахте – проверять. – Бордель тут развёл!

Пума выскочила в коридор, Виктор за ней. Заметив, что он не отстаёт, Лариса бросила откровенно сердитый взгляд и ускорилась ещё более.

Даже сзади на открытом плече виднелись красные революционные лепестки.

– Погоди, куда вчистила?

– У тебя отвратительно довольный вид, – произнесла сквозь зубы с обидой, – из которого всем вокруг делается ясно, что только что переспал со мной и очень гордишься этим.

– Заблуждаешься, вид нормальный. А у тебя – вон, посмотри…

– И наставил вдобавок автографов, чтобы никто не сомневался.

Расстались молча. Вытерев автографы платочком, Пума пошла к остановке, он зачем-то тянулся следом, старательно не глядя в её сторону. Долго стояли в разных местах. Автобуса не было. Магницкий начал медленно приближаться, но когда оказался почти рядом, как бы случайно, а не специально, Лариса остановила такси, прыгнула на переднее сиденье и быстро уехала, даже не взглянув на прощание из-за стекла. В это последнее мгновение он заметил на мочке её уха, рядом с серёжкой, свою кровную метку, махнул рукой огорчённо, после чего вернулся к Борцову очень сердитым.

12. Розы для Любы

На следующее утро получилось так, что, не сговариваясь, они одновременно открыли двери своих комнат и вышли по делам с бумагами в коридор, который оказался пустынен, свет не горел в связи с кампанией борьбы за экономию электроэнергии на производстве. Две тёмные шеренги дверей говорили об опасности: каждая в любое мгновение могла открыться. Но это не помешало броситься навстречу друг к другу и прижаться, держа руки отстранёнными, что со стороны бы казалось несколько смешным.

– Миленький, вытерпишь без меня три дня?

– Куда-то едешь?

– Нет. Ложусь на обследование в больницу.

– Что-то серьёзное?

– Да нет, не смертельно.

– А всё-таки?

– Что, насторожился? Не беспокойся, инфекции никакой нет. Даже если бы и была, тебе уж точно никак не передалась: обычная проверка на бесплодие. Семейство разочаровано итогами первого года совместной жизни, вот и решили обследовать да в случае чего наказать.

Лариса прыснула таким жизнерадостным смехом, что Виктор вздохнул с облегчением: на заболевшую миленькая совсем не похожа.

– А можно прийти навестить?

– С ума сошёл?

– Просто махну рукой и уйду.

– Да? Ну, хорошо, только в регистратуру не вздумай обращаться с передачей. Утром не приходи, в обед тоже, а главное – после шести ни-ни, в это время приёмный час начнётся. Давай сделаем так. Придёшь к пяти часам, я окно открою и буду сидеть на подоконнике. Помашем друг другу ручками.

– Хорошо, приду.

– Буду ждать тебя, миленький.

Время назначенной встречи предполагало, что надо сорваться с работы пораньше, часа этак в четыре. Виктор купил букет белых роз и, несколько смущённый их чрезмерным великолепием на фоне собственной заурядной внешности, поспешил на первое свидание с миленькой. Медсанчасть состояла из трёх пятиэтажных зданий, разбросанных по озеленённой кустиками сирени территории, огороженной невысокой оградой, выкрашенной светло-голубой дешёвой краской. «Точно оградка при могилке, только очень длинная», – подумалось Магницкому. Вход на территорию свободный. По асфальтовым дорожкам, сквозь которые местами пробивалась травка, а кое-где и кустики, мирно бродили больные в мятых пижамах цвета хаки не по размеру, подставляя солнцу блаженные физиономии.

У приёмного покоя толклись посетители, желавшие передать свои сетки с яблочным пюре в неурочное время. Они кидались навстречу каждому больному, возвращавшемуся с прогулки. Виктор начал обход вокруг главного корпуса, разглядывая окна, в которых мелькали женские головы, обошёл его со всех сторон, затем два других, сходил даже к двухэтажному пищеблоку (чем чёрт не шутит, вдруг и здесь какое отделение расположено?), но Пумы нигде не обнаружил.

Она не сидела ни на одном из подоконников. Не высовывалась ни из одного окна и даже не мелькала за стеклом. Магницкий сделал второй круг, за время которого пришёл к выводу, что число открытых окон резко увеличилось и количество женских голов в них тоже. Что тому виной – приближение приёмного часа или белый букет роз – неизвестно.

– Мужчина, вам кого позвать? – спросили со второго этажа.

– Молодой человек, какую палату надо? – крикнули с третьего.

Но Виктор молчал, оберегая инкогнито, и сделал дополнительно третий круг почёта. В шесть часов почти все окна распахнулись. Под ними сосредоточились толпы посетителей, кричащих кто во что горазд. Только Пумы нигде так и не видно. С роскошным букетом роз в этой толпе Виктор чувствовал себя человеком не от мира сего, и вдруг мелькнула догадка. Ясно, как белый день: Пума его разыграла. Не лежит она ни в какой больнице, просто взяла отгулы и отдыхает на даче, или в городском саду на каруселях катается.

– Не буду я никому ничего передавать, через приёмное отделение передавайте, – по тропинке пробегала медсестра, отбиваясь на ходу от посетителя, – раз не положены больному ваши котлеты, значит, не положены.

– Девушка! – воскликнул, озаряясь радостью, Магницкий, – наконец-то я вас нашёл, милая вы моя! Уже шестнадцатый день ищу, и наконец-то! Возьмите цветы, пожалуйста. Это вам.

– От кого?

– От меня.

Сестра посмотрела на букет и остановилась.