Игорь Сотников - Философский детектив Страница 12

– А, зрительская небрежность, эта личностная неблагодарность к авторскому труду, для которого мы страдаем и не спим ночами, разве она не ранит сочинителя в самое сердце, выбивая из-под его ног, то единственное, что связывает его с этим миром. – Слезливый поэт, вытерев свои слезы, готов был подписаться под каждым сказанным словом незнакомца, который всё также таился в глубине подворотни.

– А ты кто? – как только незнакомец на миг затих, то наконец-то, осмелился на своё слово поэт.

– Я такой же, как и ты, отвергнутый снобизмом признанных авторов, начинающий сочинитель. Но я всё же, не опустил руки и теперь на деле вершу свою трагедию. – Если первая часть предложения, была произнесена несколько заунывным тоном, то его окончание, своей мрачной предрешенностью, заставило поэта похолодеть от предчувствия чей-то обреченности.

– Я слышал о тебе. – Поэт, не смотря на испуг, вызванный этим своим воспоминанием, не бросился прочь наутёк, а всё также стоял на месте и всматриваясь в темноту, пытался рассмотреть того с кем он говорил.

– Ну, тогда ты, не должен страшиться меня и тем более своей судьбы. – Интонация голоса незнакомца, завораживающе подействовала на поэта, который оказавшись во власти этого голоса, уже не мог ничего поделать, как только действовать в согласии с этим голосом.

– А я и не боюсь. – Сделав один шаг по направлению незнакомца, ответил ему поэт.

– Тогда, ступай за мной. – Незнакомец, поманив рукой поэта к себе, углубился в темноту подворотни, куда вслед за ним, со словами: «Я иду за тобой, двуликий Я…», – проследовал и поэт. Откуда спустя мгновение, донёсся истошный женский крик, который, впрочем, так и остался никем не услышанным в этом безлюдном месте. Где в это вечернее время суток, только и тешат свое самолюбие и отвагу, единственно, что только любители авантюрных путешествий, чьи головы лучше бы увидеть сложенными на плахе, а не в какой-нибудь подворотне или подворье среди свиней. Правда, сегодняшний вечер закрывающий празднества Дионисий, скорее предопределял необходимость таких вечерних праздных шатаний, в поисках того, чего и кого душа желает, ну или, в крайнем случае самого себя и своего места в этом полисе. Где и в какой его части, ты, протерев свои глаза после временного безпробудия, так ещё и не понял, как оказался.

Правда, по шуму доносящемуся со стороны агоры, можно было предположить, что некоторая, а если приглядеться поближе, то можно добавить, что весьма внушительная часть участников Дионисий, всё же сразу нашла себя и своё, а в особенности место вон того недоумка, на которое другой, в отличие от него доумок, сейчас, с помощью убедительного аргумента в виде броска через плечо, и укажет. Конечно, этой встрече способствовало очень многое, а в особенности тождественность её участников, где на одной стороне, по мнению противоположной, находятся недоумки, ну а, на другой, находятся, правда уже, по мнению другой стороны, ещё большие недоумки. С чем сложно спорить, когда звучит такая убедительность в направленных друг на друга пылающих ненавистью взглядов, готовых с помощью любых подручных инструментов, убедить противника в своей, а не в его правоте.

А ведь у них, судя по их брошенным в друг друга репликам, где они все недоумки (на одной ступени умственного развития), деланные одним местом (общий генетический код), п*дары (одной сексуальной направленности), как оказывается, столько общего. Но видимо следуя закону однополярности, когда однополюсность может только отталкивать, они не могут ничего поделать и, подчинившись своей однополярной судьбе (из чего можно сделать единственный вывод, что только многополярный мир будет способствовать миру во всем мире), они раз за разом и выносят мозг своим противникам.

Ну, а если что или кто, настроен, да и к тому же ещё настоялся (ведь все знают, что годы настойки не проходят бесследно и придают, как крепость, так и звёздочки напитку. Ну а здесь, хоть прошли и не годы, но им и не звезды светят, а всего лишь фонари под глазами), то это для случая, с его судьбоносностью, практически накатанная дорога, по которой колесо фортуны полетит, как по маслу. Что и случилось в своё время, между участниками этих двух, давно поглядывающих друг на друга враждующих групп, состоявших из последователей Архимеда и Эвклида, всегда готовых за свои убеждения, если надо будет, выбить челюсть, сломать нос, ну или в крайнем запущенном случае, проломить голову, особенно тому усердному недоумку, по всей видимости, предпочитающему доказательства от противного, которому и заехали с ноги, прямо в самое не хочу дальше видеть и слышать стоны этого недоумка.

Но всё же, как бы не были настроены друг к другу эти последователи конкурирующих между собой школ, всё-таки, для того чтобы мысли материализовались в свою материальность, необходима своя спичка (что-то кто-то, забежал вне времени вперёд. Ведь в те времена, для розжига использовали стёклышко. Ладно, используем свою метафорическую спичку), в качестве которой, и выступил разговор между собой Парадокса и его нового учителя Эмпедокла, которые по окончании представления, выйдя на площадку у входа в амфитеатр, не заметив видимых причин (представителей школы Эвклида), а надо бы лучше смотреть за собой, принялись о чём-то говорить. Ну а в это время, присев на корточки для того чтобы завязать сандалии, а может быть и быть поближе к знаниям, передаваемым Эмпедоклом Парадоксу, рядом с ними находился незамеченный Пофирий, эта правая рука Эвклида, мимо ушей которого ничего и не прошло. В общем, мимо него не прошли все эти возмутительные для каждого геометра слова, произнесенные, уже видимо расслабившимся Эмпедоклом.

– Судьба, со своей линией, вот кто самый великий геометр. – От этих слов Эмпедокла, Пофирий, не знавший никого под именем Судьба, поразился такому беспрецедентному, нет, не утверждению, а самоутверждению этого наглеца, отчего он даже спутал шнурки и, не удержав равновесия, в тот же момент упал в ноги Парадокса.

– И то, что предначертано ею, неоспоримо. – Эмпедокл, заметив, что Парадокс подался вперёд, что стало следствием падения ему на ноги сзади Пофирия, несколько удивился, а затем, сопоставив сказанное с этой несуразностью, рассмеявшись, сказал:

– А я что сказал. – Ответом на что, послужил крик: «Наших бьют», – и последующий нарастающий шум, по мере приближения бегущих ног тех, кто посчитал за дело чести, не дать в обиду этих своих наших. А ведь, как пока ещё мог слышать Эмпедокл, этих защитников наших, как оказывается было не просто много, а судя по тому, что они неслись со всех сторон, очень даже много. Что, в общем-то, в местах компактного проживания народонаселения, так и должно быть, и поэтому нечего потом дуть и так набитые щёки, что ты сам попал под весьма нелегкую руку того, кого ты ещё вчера считал нашим.

– Ну, что, готов постоять за геометрию и за свои убеждения? – Эмпедокл, встав в позу кулачного бойца, посмотрев на Парадокса, спросил того о его выдержке.

– Готов! – Сделав угрожающий вид, Парадокс, отпнув от себя Пофирия, очень точно скопировав у Эмпедокла его кулачную стойку, повернулся в другую сторону, с которой неслись на них свои не наши.

– Ну тогда, не бойся, я с тобой. – Похлопав Парадокса по плечу, сказал Эмпедокл, который с этого своего внушительного размаха, введшего в заблуждение несущегося на него первого желающего неоспоримых доказательств, обрушился на его голову кулаком. Ну а она, поразившись такой аргументацией, не справилась с такой необычной для неподготовленных голов аргументацией и, погрузившись в себя, ослабила рычаги контроля над телом этого бегуна, обгоняющего всех и свои мысли, после чего и свалила его первого к ногам Эмпедокла.

– Первый пошёл. – Эмпедокл, усмехнувшись, повёл свой счёт (сидящий в нём математик, разве может остаться не при делах).

– Есть второй. – Спустя пыхтящую минуту, проговорил Парадокс, который, не обладая большими практическими знаниями в ведении счёта, только с третьего раза справился с напавшим на него умельцем, который к своему удовольствию, но неудовольствию Парадокса, прежде чем наткнуться на его прямой контр аргумент, всё-таки сумел тому потрепать его уши, заехав по ним пару раз.

– Я бы сказал, что ты слегка запоздал. – Пару прилежащих тел рядом с Эмпедоклом, говорили о том, что тот, также силен и в грамматике. А ведь когда возникает подавляющее преимущество не по очкам, то у обладателя этой несомненности, глядящего на всё то, что он наделал и ещё возможно наделает, вдруг появляется нестерпимое желание поделиться хоть с кем-нибудь своим мнением. Ну, в общем, поговорить и сделать несколько существенных замечаний на счёт всего произошедшего, без чего его героические действия, скорее всего не будут иметь того значения, если о них умолчать. И о чём, несомненно, необходимо завести речь, сразу же не отходя от места действия.