Иван Петров - Нарги. Социальная утопия Страница 12

 – Вы, Наргиза, нарушили двадцать седьмой пункт, подписанного вами соглашения о пребывании в казенном государственном учреждении ассимиляции народов.

И достав из красной папки договор, где стояли подписи Гаджи и Наргизы, она зачитала его содержание: «…в казенном учреждении налагается строгий запрет на мастурбацию в любой ее форме, а также использование для целей получения сексуального удовлетворения различных подручных предметов».

– Если вы плохо читаете на русском языке, то надо было заблаговременно воспользоваться услугами нашей службы переводчиков. Это не поздно сделать и теперь.

И женщина, не дав опомниться Наргизе, по рации пригласила в комнату переводчика.

В комнату вошла толстушка азиатской внешности, заполнив небольшое пространство отсека. Наргиза вспыхнула от стыда, и жар моментально просушил ее мокрое белье.

– Не надо, спасибо, я читаю и говорю по-русски. Это больше не повторится.

– У нас нет оснований не доверять вам, Наргиза, и по-человечески нам даже импонирует ваша высокая сексуальная активность. Она вам еще очень и очень пригодится уже совсем скоро, но пока надо держать себя в руках, чтобы преждевременно не растратить этот дар. Начиная со следующей недели мы обеспечим хорошую пропускную способность вашему отсеку, и естественные потребности вашего организма войдут в полную гармонию с вашим желанием стать матерью русского ребенка. А сейчас мы поможем вам впредь избежать неприятностей, связанных с охлаждением вашего тела.

И женщина уступила место своему коллеге. Ровесник Гаджи, юноша с широким лицом и природным румянцем, достал из кармана пиджака флакончик с длинным металлическим носиком.

– Наргиза, – прямо глядя в ее опущенные веки, твердым голосом произнес он, – это лидокаин,  местный анестетик. Им я и мой напарник в смене будем обрабатывать ваши половые органы три раза в день. Он не снизит ваше сексуальное влечение, но сделает невозможным достижение самоудовлетворения.

– Спасибо вам, не надо, пожалуйста, я точно не буду больше делать это.

Женщина вновь взяла договор и зачитала громко и внятно: «Администрация казенного учреждения в целях предупреждения повторных актов мастурбации ассимилируемой женщиной обязана провести медикаментозную профилактику этих действий, используя для этих целей набор разрешенных местных анестетиков, после исключения у женщины аллергических реакций на них».

– Это наша обязанность, Наргиза, и она закреплена в договоре, подписанным вами и вашим супругом. Кроме того, у нас есть результаты ваших анализов, подтверждающие отсутствие аллергических реакций на лидокаин. Мы не имеем права не выполнять прописанные в договоре наши обязательства перед вами и вашим супругом.

Румяный юноша попросил Наргизу приспустить трусы ниже колен и даже помог ей развести в стороны густую прядь мокрых волос, обильно разбрызгав над обнаженной поверхностью лекарство, которое плотной жгучей волной накрыло детородные слизистые девушки.

– Завтра мой напарник перед обработкой тщательно вас здесь побреет. Он это делает просто виртуозно, удачного вам дня!

Наргиза видела, как в соседних отсеках прекратилось всякое движение, и глаза за стеклом устремились на нее, силясь, по-видимому, рассмотреть происшедший с ней конфуз. Через десять минут она сидела на сухой белоснежной простыни, поджав колени к груди, и тихо плакала.

Глава 5

С вечера мелкой поступью дождь барабанил по плацу. Рота суетливо выползала на утреннее построение. Неумытые, со слипшимися веками на заспанных лицах, бойцы выпускали редкие клубы горячего дыхания в сырой прохладный воздух, оправляли на ощупь форму и пытались притереться друг к другу плечами в плотные шеренги, чтобы максимально сохранить остатки тепла короткой ночи. Капитан Скворцов – рослый с воспаленными от бессонницы глазами и тяжелыми мешками под ними – казался лет на десять старше своего возраста. Его широкие прямоугольные скулы подчеркивали мужественность молодого лица, а ранняя седина придавала светлым, будто выцветшим на солнце волосам характерный оттенок. Про него рассказывали немного и вполголоса как о единственном выжившем из всего взвода, попавшего в засаду. Тот бой он выиграл, полностью уничтожив противника, но и не сохранил никого из своих бойцов. Рапортом отказался от представления к высокой награде и тогда же попросился на службу в учебную часть. Капитан не придирался к бойцам за неуставной внешний вид, всегда четко ставил задачу и подолгу разбирал ошибки в ее выполнении как перед строем, так и за ужином, наравне со всеми обсуждая боевые и гражданские проблемы. Он умел найти нужные слова для всех и для каждого, но все и каждый прекрасно осознавали цену этим словам и влиянию этого человека на их жизнь. Поговаривали, что он пришел за новым отрядом для себя, а значит, вполне возможно, и за их жизнями. Его спокойный, со слегка бархатным оттенком голос никогда не повышался до крика. Даже команды oтдавал он негромко, как бы только для своих. Месяц назад первое общение с новобранцами капитан начал с самого главного – со смысла боя и цены жизни в бою.

– Бойцы, друзья мои, нам с вами выпал жребий служить Родине вместе и в очень непростое для нее время. Мирная жизнь осталась на гражданке. Здесь война. И мы на самом рубеже двух жизней встретились с вами, для того чтобы военная жизнь не пересекалась с мирной, где в радости и спокойствии живут ваши друзья, девушки и родители. Да, и мои тоже. Моя задача подготовить вас к бою. Бой – главное событие любой войны, и вы пойдете туда за жизнями наших врагов. Больше там делать нечего. Они за вашими, а вы – за их. Побеждает выживший. Все просто. Побеждает тот, кто лучше подготовлен. Я говорю исключительно о психологической подготовке. Физическая не имеет решающего значения. Стреляют примерно все одинаково, но хладнокровные – точнее. Кому не страшно, тот стреляет с открытыми глазами и попадает в цель с первого раза. Возможность стрелять второй раз бывает не у каждого. Это не тир. Быстрый бег в бою бесполезен – пуля летит в десятки раз быстрее. Потери неизбежны. Это аксиома. Другое дело – цена потери. Если смерти не миновать, то и цена за нее должна быть не копеечной, а вполне адекватной результату боя. Свою жизнь надо ценить дорого и отдавать по цене трех-четырех противника. Завалил четверых в бою – милости просим в рай, нет – упирайся, дерись, уничтожай. Халявщиков в рай не берут. Бой – та же торговля. Продайте себя дорого. Наш противник – фанатик, смерти не боится. Он верит в прекрасную жизнь после смерти, и эта вера постоянно подкрепляется наркотиками. Для него границы реальности размыты, и враг может ощущать себя уже в другом мире, то есть после смерти, и поэтому он бесстрашен. Глупо бояться умереть, если уже умер. Такого человека с измененным восприятием реальности, да и мира в целом, психологически подавить невозможно. В этом огромное преимущество врага, но и уязвимость его одновременно. А уязвимость в том, что у него подавлен инстинкт самосохранения. Здорово подавлен, как у любого наркомана. В этом я вижу огромное наше преимущество в бою. В бою не высовываться без команды, дразнить и бить на поражение, когда мишень появится не менее чем на половину размера. То есть когда враг пойдет в атаку. Иногда, и вам придется подниматься в атаку по моей команде, но это делается только под постоянным прицельным огневом прикрытии ваших товарищей. Я научу как. Это несложно. И еще, над вашими трупами противник будет глумиться, отрежет уши, например. Так что постарайтесь не умирать и не оставлять погибших. Лучше сами отрежьте что-нибудь врагу. Вопросы есть?

Вопросов не было. Взвод стоял с широко открытыми глазами и молчал. Было страшно.

Алексей пошел в армию не по идейным соображениям, а скорее из-за протеста. Он слишком хорошо помнил отца, чтобы простить мать. Ему было тринадцать, переходный возраст с характерными для него проблемами только начинался, появились первые нотки протеста в голосе и поступках, но они так и не набрали силу, а, напротив, в один день закончились, как, казалось, раз и навсегда. Мать и раньше говорила, что он похож на отца, да и сам он видел это внешнее сходство, так как стал к тому времени обращать внимание на свое отражение в зеркале. Но однажды отец не пришел с работы, а утром позвонили из больницы и сообщили, что он умер от кровоизлияния в мозг. В утешение было сказано, что это произошло быстро и безболезненно для него. Лежащий в гробу был почти не похож на себя живого, но стоящий у его изголовья казался теперь его прижизненной копией. Алексей более походил на отца, чем лицо покойника. «Я должен быть, как он», – решил мальчик, и цель спрессовала время. Любовь к матери, забота о младшей сестре, которая часто простужалась, и с ней приходилось нянчиться и днем и ночью, читать книжки, рассказывать сказки и укачивать на руках, именно так, как это делал бы папа, – девочку лишать отцовской заботы никак было нельзя. И учиться, учиться и учиться без траты времени на детство, чтобы скорее возмужать и быть во всем окончательно похожим на него. Математика, к которой у него ранее не наблюдалось никаких способностей – Алексей был чистой воды гуманитарием, – теперь стала главным предметом его школьной жизни. Через два года ее въедливого изучения мальчик стал занимать призовые места на олимпиадах различного уровня, а еще через год ушел в экстернат и начал приносить деньги в семью, добытые недетским репетиторским трудом. Предмет он знал хорошо, а плату за свою работу брал вдвое меньше. К ученикам всегда приходил в синем папином галстуке, непременно в белой рубашке, хотя это было не очень практично, и в одних и тех же видавших виды любимых джинсах, которые ему подарила мать в день рождения отца, через два года после его смерти. Еще весной без всякого напряжения по итогам достижений и собеседования досрочно поступил на математический факультет известного вуза, где готовили, как и нужно было Алексею, программистов, и вечером того же дня отправился к новому ученику на первое занятие. Учеником оказалась ученица десятого класса, его сверстница. Как-то раньше ему все больше везло на парней – оболтусов шестых—восьмых классов, образованием которых родители решали вдруг заняться всерьез, но не очень дорого. Но и программа десятого класса не составляла проблем для Алексея. Проблема оказалась в другом, и совсем неожиданного плана. Он полюбил Дашу. С первой ее улыбки, а точнее несдержанного смеха, который последовал за гримасой удивления на еще прыщавом лице девушки, когда отец, по-дружески обняв ее за плечи, в полутемном коридоре хрущевки представил ей репетитора по алгебре. «Вот, Дашка, знакомься. Это Алексей Петрович, он поможет всем нам закончить без троек школу». Алексей тогда в смущении подтянул узел галстука плотнее к шее, но Дашкин папа твердо пожал ему руку и нарочито серьезным тоном уверил, что дочь его – смирное и послушное существо, но только очень смешливое, и если бы не этот маленький недостаток, то она бы скорее походила на зомби, а иметь в близких родственниках зомби никому не пожелаешь.