Николай Анфимов - В архив не вносить. Остросюжетная повесть Страница 13

Глава восьмая

…Именем Союза Советских Социалистических Республик …гражданин Павлов Василий Павлович признан виновным по статье…

…плену скрыл от командования… тягчайшим преступлением…

…ранения и награды… приговорил к пятнадцати годам исправительно-трудовых лагерей

без права переписки! Конвой! Увести осужденного!…

Павлов сидел в транзитном корпусе «Крестов» в камере для осужденных и ждал когда осудят Алешку. Два месяца назад, из этой же камеры, ушел этапом на Сибирь, Гриша Одесский.

Неожиданно вызвал начальник тюрьмы

– Здравствуйте и присаживайтесь, Василий Павлович. Я Вам искренне сочувствую, но прошу понять меня правильно, никаких апелляций писать не советую. Срок могут увеличить еще лет на пять – десять? Добавляют специально, чтобы отбить стремление к обжалованию у других осужденных. Я надеюсь, Вы правильно меня поняли, Василий Павлович?

– Да, гражданин полковник, я Вас прекрасно понял, писать ничего не буду!

– Далее: Петр Иванович передает Вам искренний офицерский привет! Советует сохранять присутствие духа и не терять голову. Он верит, что Вы с честью выдержите и это нелегкое испытание.

– Также передайте ему от меня большое спасибо за помощь и поддержку. Я очень благодарен ему за все то, что он для меня сделал, и всегда буду помнить его, как честного русского офицера.

– Хорошо, непременно передам! Сейчас о мальчике: срок за кражу картофеля на колхозных полях ему все равно выпишут, уголовная ответственность наступает с двенадцати лет. За госхищения обычно наказывают восемью-десятью годами лагерей? Вы дождетесь его в камере для осужденных и вместе пойдете этапом в один лагерь. На ваших делах будет поставлен специальный гриф, так что никто Вас с ним не разлучит. Смею Вас огорчить, Василий Павлович, ехать придется за Уральские горы, – в Сибирь. Все разнарядки на распределение осужденных поступают в те края…

Павлов дождался Алешку в камере для осужденных.

За неполное ведро, мелкой и гнилой, но государственной картошки, мальчику дали девять лет исправительно-трудовых лагерей.

Просидели еще месяц до этапа в лагерь.

Перед самым этапом, неожиданно выдали по целой буханке хлеба, и по три крупных селедки. Надзиратели смеялись:

– Кушайте экономно, следующий сухпай будет уже в Сибири…

Полковник все сделал, как обещал. На их дела был поставлен специальный гриф. Павлов заметил жирные штампы на углах запечатанных дел, когда конвой проводил проверку этапируемых перед посадкой в вагоны-теплушки.

За весь долгий этап до лагеря, только в пересыльной тюрьме Свердловска, надзиратели не посчитали гриф как указание к выполнению. Павлова с Алешкой разлучили на трое суток.

Утром, после первой ночи в транзитной камере, на проверке, Павлов обратился к старшему офицеру

– Гражданин капитан! Меня разлучили с сыном. На наших делах стоит специальный гриф, нас нельзя содержать по отдельности. Помогите, пожалуйста.

Капитан выслушал, недовольно поморщился

– Где тебе на дело поставили такой гриф?

– В Ленинграде, в «Крестах». По приказу начальника тюрьмы.

– Мне абсолютно по хрен твой гриф! Будешь сидеть там – где сидишь! И не морочь мне голову!

На второй день, проверяющий в звании майора, тоже отказал в помощи

– Отдыхай земляк, мне некогда с тобой возиться.

И только на третий день проверку проводил добродушный капитан

– Гражданин капитан! Меня разлучили с сыном, помогите, пожалуйста, пропадет сынок без меня. У нас на делах стоит специальный гриф, чтобы не разлучали…

Капитан подозвал надзирателя

– Найди мне их дела! Небось врет, стервец?

Тот подошел к Павлову

– Фамилии обоих!

– Павлов Василий Павлович! Сын – Павлов Алексей Васильевич!

– Товарищ капитан! Я помню эти дела, они отдельно лежат и гриф имеется.

– Переведи его в одну камеру с сыном…

Транзитная камера, где три ночи ночевал Алешка, была огромна. Полторы – две сотни человек галдели как растревоженный улей. Арестанты курили и варили на тряпках чифир9, играли в карты и обменивались одеждой, а в дальнем углу кипела драка.

Кучки мелких блатных шастали по камере надеясь в суматохе чем-нибудь поживиться.

Павлов нашел Алешку. Тот был уже без шарфика и кепки – подарил на прощание Федя – капитан, дорожного мешка – сидора в руках тоже не было. Вспыхнула ярость:

– Кто?

Алешка молча показал пальцем на группу блатных стоящих поблизости.

Павлов сунул ему в руки свой мешок

– Держи крепче!

Блатные снисходительно смотрели на него, пересмеивались…

– Чё те надо, фраер?

– Кто из вас отобрал вещи у моего сына? Советую вернуть в целости и сохранности! Время пошло…

– Вали отсюда, козел! Еще хватает наглости нам угро…

Договорить блатной не успел. Мощный удар в подбородок завалил его на бок, а на полу кирзовый сапог вынес передние зубы. Левой рукой отбил удар второго, тот по инерции начал падать на него, и Павлов ударил его головой в переносицу. Блатной дико взвыл, схватился за лицо обеими руками, и рухнул на пол… Расправа была короткой. Двое корчились в ногах, остальные бросились искать Алешкины вещи…

В Свердловске, в транзитной камере, просидели без малого два месяца. Наконец надзиратели собрали этап на север. Дождливой ночью, колонна арестантов из двухсот человек, под лай собак и крики конвоиров, шла на железнодорожную станцию. Кто-то из бывалых людей объяснял на ходу

– Дальше повезут в вагонах – теплушках до Нижнего Тагила. Даже со стоянками состава на мелких станциях, все равно дней за семь-восемь должны доехать до места. За Тагилом пленные немцы строят железку дальше на север, вроде как до Зивдельлага10 успели протянуть нитку? Ну а следующие этапы все будут пешие. Не завидую я тем, кого дальше зивдельских лагерей погонят, – труба дело…

Глава девятая

Сибирь.1947год. июль.

Добрались до знаменитой Зивдельской пересылки.

Много страшных слухов за нее гуляло по этапам, тюрьмам и лагерям. Будто бы и начальник там зверь, и конвойные под стать ему, стреляют даже за косой взгляд. На самом деле все оказалось не так. После замены проворовавшегося начальника на пересылке было спокойно. В глухом таежном углу, на берегу быстрой реки, была очищена от деревьев огромная территория. Территория по кругу в четыре ряда обнесена колючей проволокой. Между колючих заборов распаханы запретные полосы в пятиметровую ширину. По периметру, строго через сто метров, возвышались караульные вышки. На вышках стояли вооруженные часовые. С северной стороны пересылки висели на столбах широкие ворота. Вдали, на западе, виднелись заснеженные вершины старых Уральских гор.

Внутри пересылки кипела жизнь. Несколько тысяч арестантов размещались в пяти десятках бараков. Свободно ходили из барака в барак друг к другу в гости, грелись на солнышке, азартно играли в карты. Мылись по очереди в тесной бане, бегали в лазарет клянчить бинты и лекарства.

Павлов встретил в своем бараке двух знакомых по «Крестам». Они и сказали, что Гриша Одесский ушел пешим этапом дальше на север.

А пришедшее в тайгу лето вступало в свои права. Беспощадно жарило солнце. Лес по ту сторону колючих ограждений посвежел и позеленел, быстро шла в рост свежая трава по берегам реки. Шустрыми стайками летали птицы, тучи комаров и гнуса висели в нагретом воздухе.

Через три недели надзиратели начали собирать очередной этап. Попали в списки и Павлов с Алешкой. Предстоял длительный пеший этап к затерянному далеко в тайге лагерю – Верхний Челым. Никто из арестантов не знал, сколько дней, недель, или месяцев до него идти…

Ранним туманным утром нестройная колонна из четырех сотен арестантов двинулась в далекий и неизвестный путь.

Впереди шли шесть подвод с продовольствием для охраны, заключенных, и собак. Еще одна, с личными делами осужденных, и две порожних, закрытых брезентом, подводы, в которых по очереди отдыхала охрана, замыкали этап.

Конвой попался не злой. Большая часть конвоиров была уже в зрелом возрасте, большинству далеко за сорок. Никаких издевательств или побоев они не устраивали, и спокойно вели колонну по петляющей лесной дороге.

Злые были собаки. Двенадцать откормленных овчарок хрипло лаяли и рвались с поводков, бросаясь на арестантов. Тихо ползущий этап из-за собачьего лая был слышен на многие километры. Лишь вечерами на привалах злобные твари успокаивались и жалобно скулили. Полчища комаров и гнуса висели над ними, и тогда собакам было не до людей…

Павлов насчитал тридцать конвоиров…

«Взвод автоматчиков на четыреста человек? Плюс ко всему, натасканные на людей злющие псы. Не хило, однако? Позади колонны идут трое с винтовками, похоже снайпера на случай побега? Не сладко придется тем, кто вздумает бежать, эти далеко достанут. И еще телеги? Почему так много провианта, целых шесть подвод? Корм собакам, продукты конвоя, наши пайки, – все равно много? Значит, до лагеря топать и топать. Ну, ничего, доползем потихоньку, только бы только Алешка выдержал?»