Мария Метлицкая - Цветы нашей жизни Страница 13

Точно так же было и с телевизором. Татьяна пробовала регламентировать время, которое Илюша проводил за просмотром всего подряд, но тщетно. Да и как можно было его убедить не смотреть «ящик», если в спальне родителей, в кухне и гостиной он был постоянным фоном.

В общем, госпожа Простакова и Митрофанушка, перенесенные в XXI век. Илюшин отец, Кирилл, был в отличие от жены человеком вполне разумным. Он прекрасно понимал, что забирать мальчика из школы нельзя, что жена его балует, позволяет собой манипулировать. Но он был очень занят, приходил домой абсолютно вымотанный, а иногда и вовсе не приходил. Их отношения с Татьяной с каждым днем становились все хуже. Она уже не была веселой, легкой в общении – постоянно злилась, кричала на прислугу, на сына, все время что-то требовала. Как часто бывает в таких случаях, Кирилл стал изменять жене. Секретарша Галочка в отличие от жены ничего не требовала, была нежна, покладиста, скромна в желаниях. Татьяна начала догадываться, что вовсе не в командировки Кирилл ездит так часто, и от этого злилась и скандалила еще больше. Илюша привык к перепадам ее настроения, замечательно научился чувствовать, когда пустить слезу, когда поиграть на чувстве вины, а когда просто поскандалить.

Кирилл понимал, что надо что-то делать, но… были у него заботы и посерьезнее.

А между тем учился Илья все хуже, учителя – кто посмелее, конечно, – жаловались на него: неусидчивый, учиться не любит, знаний нет. Татьяна отвечала вполне в духе госпожи Простаковой: мол, не за ваши жалобы вам деньги платят. Не хотите – скатертью дорога, других найдем.

Она то вывозила из дома компьютер и телевизоры (да, было и такое), то, не выдерживая истерик кровиночки, привозила обратно.

Очередную погрузку компьютера в машину застал Кирилл. Он с любопытством поинтересовался у супруги, что происходит. Она в свойственной ей агрессивной манере объяснила, что, пока он «шляется по бабам», его сын совсем от рук отбился, играет целыми днями, а если не играет, то «пялится в телик», причем смотрит все – от «Пусть говорят» и «Давай поженимся» до сериалов и «Битвы экстрасенсов».

И тут Кирилл понял, что Галчонок Галчонком, работа работой, а сына он так потеряет. И отправил мальчика учиться в Англию. В школу, практически описанную в «Дэвиде Копперфилде» Диккенса – только без телесных наказаний и издевательств. Все-таки не XIX век на дворе. Татьяна была поначалу против, но даже она поняла, что надо что-то делать. И строгая дисциплина, без поблажек, – то, что ее дитятку сейчас особенно необходимо.

А не было бы у семьи денег на заморские учебные заведения? Не знаю, что бы они делали. Разве что в кадетский корпус бы определили.

Одним словом, учитесь договариваться, а уж если договорились, не давайте собой манипулировать – договор дороже денег!

Совет восьмой

Играйте с мужем на одном поле

Хуже нет, чем коалиции в семье. «Я не скажу отцу, что ты получил двойку, а то он тебя накажет», «Не говори маме, что я отпустил тебя на дачу с ночевкой». «Я дам тебе денег, только не говори отцу (матери)». Чаще всего отцы и матери поступают так некрасиво из желания купить любовь или избежать конфликта. То есть, вместо того чтобы договариваться, малодушно лгут.

И даже в семьях, где все на первый взгляд благополучно, мама с папой не в разводе, детей оба любят, друг друга тоже – по крайней мере разводиться не собираются, они часто играют на разных частях поля, забивая гол друг другу в ворота.

Так быть не должно ни в коем случае. Прежде всего потому, что, создавая такие союзы, «пытаясь против кого-то дружить», вы роете яму самим себе: даете ребенку повод и инструмент для манипулирования. «Ага, ты не отпускаешь меня с друзьями на дачу?! Тогда я расскажу папе, что ты меня просила не говорить ему о…»

И даже если ваши дети – не наглые манипуляторы, а ангелы во плоти, вы, подговаривая обмануть (не сказать правду) второго родителя, лишаете их ощущения надежности.

Это, конечно, не значит, что вы с мужем должны смотреть одни и те же фильмы, читать одни и те же книги или придерживаться одних и тех же политических взглядов. Это значит, что вы должны уметь договариваться, и прежде всего в принципиальных вопросах, в том числе связанных с воспитанием.

В семье моей школьной подруги Олечки мама, сама Олечка и ее старшая сестра Вичка все время что-то скрывали от отца. Отец, Павел Петрович, был начальником цеха, секретарем парторганизации огромного завода. Сколько его помню, был он преисполнен собственной важности. Высокий, грузный, ходил не спеша, будто боялся расплескать что-то важное внутри себя, говорил неторопливо, веско – как привык на партсобрании. Мне казалось, что ему много лет – сейчас я понимаю, что, когда мы с Олечкой учились в старших классах, ему было всего ничего – лет сорок пять. Дело происходило, как вы понимаете, давно, в семидесятых годах, когда члену партии, а тем более секретарю парторганизации верить в Бога было никак нельзя – чтобы не лишиться всех званий, чинов и вообще, как тогда говорили, не «положить на стол партбилет». Кто жил в те времена, помнит, что это была серьезная угроза.

Олечкина и Вичкина мама Тамара Сергеевна работала на том же заводе, что и муж, трудилась в бухгалтерии. Женщина простая, в партию она не вступала, потому что «охота была на этих собраниях высиживать, когда дома дел по горло». Тамара Сергеевна, правда, была отличной хозяйкой, очень чистоплотной, готовила отлично, могла из мороженого минтая или «пришедшей пешком из Воркуты курицы» сделать такой обед – пальчики оближешь. При этом Тамара Сергеевна была очень верующей – истово и искренне. В спальне у нее висела икона, а поскольку спальню она делила с партийным супругом, то красный угол с иконой всегда был завешен тяжелой портьерой, чтобы лишний раз не будить в Павле Петровиче зверя: он и снять икону не смел, и держать ее в доме боялся (а ну как увидят).

Фраза «Только отцу не говорите» в доме звучала рефреном. Тамара Сергеевна считала себя женщиной умной, даже мудрой, спорить с мужем не хотела, понимала, что переспорить его невозможно, но и делать, как он хочет, часто тоже нельзя. А пока все шито-крыто, в доме тишь да гладь. Что еще надо?

Бывали в их семействе истории, на мой взгляд, дикие, абсурдные. Павел Петрович придерживался патриархальных взглядов на моду и считал, что девушкам ходить в брюках, а тем более в джинсах, неприлично, и это мягко сказано. Тогда, в семидесятые, джинсы были заветной мечтой любой девушки, и достать их было невероятно сложно. И вот однажды Вичка, тогда студентка, пришла домой в страшном возбуждении – ей удалось достать джинсы. Голубые! Фирменные! С заклепками! С лейблом! Сидят – потрясающе! Она в них казалась себе принцессой. Наверное, Золушка так не радовалась бальному платью и карете, как Олечкина сестра тем штанам из дерюги. В общем, современным барышням не понять, а мои ровесницы, думаю, вспомнят такую ситуацию, и не одну.

Стоили джинсы сто семьдесят рублей. Это огромные по тем временам деньги: две зарплаты молодого инженера или учителя. Тамара Сергеевна, видя Вичкин восторг, понимала: не купить джинсы значит… Ну я не знаю даже, с чем сравнить. Это все равно что отрезать крылья, лишить мечты, спустить с небес на землю.

Зарабатывали они с супругом хорошо, оба были передовиками социалистического производства, завод план выполнял, так что премии, прогрессивки и прочее выплачивалось исправно. Вздохнув, Тамара Сергеевна полезла в бельевой шкаф за заначкой и выдала задыхающейся от восторга дочери требуемую сумму с неизменным комментарием: «Только не говори отцу». А тут и говорить нечего – он же сам все увидит. Косметику Олечка и ее сестра стирали, поплевав на носовые платки, в парадном (на этот счет у их отца тоже имелись жесткие принципы: только естественная красота, никаких теней, помад и прочего), а штаны как снимешь в парадном? Люди все-таки ходят. Договорились, что джинсы Вика спрячет поглубже в шкаф, а надевать станет, только когда отец работает во вторую смену. Утром, когда она пойдет в институт, он еще будет спать, а вечером, когда она вернется, его не будет дома.

Чувствуя себя великим стратегом и непревзойденным дипломатом, Тамара Сергеевна успокоилась: все довольны, в семье мир, можно накрутить бигуди – и спать.

План работал несколько месяцев, но тайное всегда становится явным: как-то Павел Петрович, проснувшись утром, почувствовал, что простудился, и на работу не пошел. Предупредить Вичку о форменной засаде, которая ждала ее вечером, не представлялось возможным: мобильных телефонов и даже пейджеров еще не было.

Прошмыгнуть в комнату незаметно ей не удалось: стосковавшийся по домашним Павел Петрович вышел встречать дочь в прихожую и увидел… О боже, что он увидел: голубые тени, умело подведенные черным химическим карандашом глаза, перламутровую помаду на губах, а главное – джинсы! В обтяжку! Как у шлюхи какой! И это его дочь! Студентка! Комсомолка! Думаю, соседи в тот вечер узнали много нового про внешнюю и внутреннюю политику СССР, потому что про разлагающуюся молодежь, льющую воду на мельницу идеологического противника, Павел Петрович кричал громко, как на митинге. Вичка и не думала возражать – слушала молча. Тамара Сергеевна с Олечкой отползли в спальню и там затаились – ждали, когда придет их очередь.