Наталья Симонова - Перепутаны наши следы (сборник) Страница 13

– Ну не надо, Люб, не надо, ну потом же жалеть будешь, – забормотал смущенно. В душе было совершенное смятение. Эта обезумевшая баба отняла последние силы, подняла еще большую бурю в его и без того запутанных чувствах. Он хотел только одного: остаться в одиночестве, уползти в какой-нибудь угол и затихнуть. Кое-как Ваня выпроводил Любу, автоматически пообещав ей, что все будет хорошо. Она побрела домой, а он, оставшись наконец без выматывающей душу гостьи, рухнул на диван и пролежал так без сна и без мыслей до глубокой ночи.

Через день Иван поплелся-таки в больницу и, направляясь к Аниному врачу, в коридоре встретил бывшего друга. Олежка сидел на подоконнике боком, мрачно уставившись в окно. Ваня почувствовал словно укол в сердце. Неприятное и не до конца понятное чувство охватило его. С одной стороны, ненависть к другу-предателю, с другой – страх из-за отчаяния, явно читавшегося у того на лице, что, конечно, означало, что Аньке лучше не стало. А к смерти жены, пусть даже и такой же изменнице, как ее подлый любовник, Иван готов не был.

Поколебавшись секунду, Иван сделал шаг к своему новому врагу. Олег чуть коснулся его взглядом, но не пошевелился, даже прикрыл глаза, и желваки заходили под кожей. «То есть это он же от меня еще и морду воротит, – с горечью подумал Ваня. – Эх, Олежа, сволочь ты, сволочь…»

– Ну что, сидишь? Смерти ждешь? – спросил он с угрозой в голосе.

– Чьей смерти? – испугался Олежка.

– Ну не моей же! – не понял его страха Иван. – Я ж предупреждал тебя, а? Предупреждал или нет?

Он и сам не знал, на что был готов, на что способен. Ненависть и смятение душили его. Возможно, он хотел просто драки. Просто ударить в это мучительно неподвижное лицо, избить, сломать эту непонятную ему, незаконную невозмутимость.

Олег нахмурился, опустил голову. Он не принимал вызов.

– Ты сам во всем виноват, – проговорил почти без выражения. – Не любил ее – что ей оставалось?

– Тебе-то откуда знать – любил, не любил? Ты-то что вполз в семью?! Приходили к нам с Любкой… Другом прикидывался! За столом нашим сидел, как родной, в глаза мне смотрел, гаденыш, руку пожимал… – Ивана душили отчаяние и злоба.

– Да я видеть не мог, как ты с ней обращаешься. Как с пустым местом! А она – женщина! Ей ласка нужна, любовь. Вот она и нашла того, кто любит, кто ради нее… – Олег снова опустил голову и замолчал, не желая продолжать.

– Я б тебя… – выдавил Иван, сжав кулаки, и повернулся к кабинету врача. Он стукнул в дверь и рванул ее на себя, едва дождавшись ответа.

Потом сидел, понурившись, в реанимации, возле постели, где лежала впавшая в кому Аня. Временами взглядывал на жену. Она казалась ему страшной с этими трубками, с закрытыми глазами, бледными щеками, забинтованной головой… Главное – с этой ее всплывшей изменой. Он сидел возле нее как раздавленный и молчал. Наконец разлепил губы и, не глядя в сторону одра неверной жены, выдавил ее имя.

– Аня… – сказа он и перевел дух. – Врач говорит, с тобой нужно общаться… Разговаривать… Но о чем? После того, что я узнал…

Он замолчал надолго, тяжело дыша, бессмысленно блуждая взглядом по комнате. Потом добавил:

– Мне нечего сказать тебе, кроме… Но этого ведь говорить нельзя… коматозникам… А знаешь, – Ваня вскинул голову и пристально посмотрел на жену. – Знаешь, а ты заслужила то, что с тобой произошло.

Он встал и быстро вышел из палаты, не оглядываясь пошел к лифту, в гардероб и – вон из больницы. На душе было еще гаже, еще тяжелее, чем утром, когда ехал сюда.

Вечером позвонила дочь. Ваня вздохнул и нацепил на лицо беспечно-благожелательное выражение, чтобы выдержать разговор с Катей.

– Ну что? – спросил почти радостно. – Как там мой внук?

– Внучка, папа, будет девочка, я ж говорила.

– Ну девочка так девочка, – согласился отец.

– Пап, да у нас все нормально. А как там мама? Она же не звонит мне совсем. Я вообще-то не понимаю… Пап, а ты уверен, что с мамой точно все в порядке?

– Ну конечно, уверен, Кать, не волнуйся. Но ты пойми, все-таки авария, разные обстоятельства… безупречным ее здоровье сейчас не назовешь… – замудрил Иван.

– Но она недоступна! И сама мне не звонит! Ни разу не позвонила, – чуть не плакала Катя.

– А это, дочь, потому, – нашелся отец, – что в их отделении такие приборы работают, что мобильниками пользоваться не разрешают. Да и не очень хорошо пока еще мама себя чувствует, понимаешь?.. Вставать ей пока нельзя.

– Но раз не разрешают вставать – значит, все плохо?

– Кать, ну ты же ведь тоже хотела домой уйти, верно? А тебе не разрешили. Потому что нужен контроль. Вот так и мама… В общем, сама понимаешь, врачам виднее.

– Ну ладно, пап, – успокоилась Катя. – Ты-то хоть с ней видишься?

– Ну а как же, Катюш, а как же!

– Ну ты там поцелуй ее от меня. Скажи, у нас все нормально.

– Скажу… Поцелую…

Иван аж взмок, разговаривая с дочерью. Ему ужасно тяжело было выкручиваться и невозможно сказать правду. Невозможно было открыть беременной Кате и часть правды – о том, что мама ее находится в коме, что пребывает она между жизнью и смертью и врачи не дают никаких прогнозов…

Еще через день измученный болью и ненавистью Иван позвонил Любе.

– Ты хотела этим отомстить… нашим… – начал он без всяких предисловий. – Не передумала? Сейчас свободна?

Люба отвечала невнятно. Но через час все-таки пришла. Вид у нее был подавленный. Да и Иван не выглядел бодрым.

– Я не знаю, Вань, – сказала она смущенно. – Как-то это всё…

– Ну, что делать, Любаша, не мы это начали… – разводя руками, отвечал Иван. – Но ответить должны. А то прямо невмоготу. Ты говорила, тебе тоже тошно – ну вот… Авось полегчает, сама ж хотела.

Люба кивала, потупив голову, осматривалась затравленно.

– Давай хоть свечи, что ли, – сказала неуверенно.

– Свечи? Зачем? – не понял Иван. – А… Ну давай.

Он пометался по комнате, в стеклянной витрине буфета нашел среди безделушек какой-то новогодний сувенир. Зажег приземистую, как пенек, свечку, такую же нелепую, как их горячечное намерение отомстить своим неверным половинам, и, конечно, не добавившую этой отчаянной встрече ни капли романтики.

Помолчали.

– Ты голодная? – поспешно спросил хозяин квартиры.

– Ага, – мелко закивала Люба. – Съем чего-нибудь. – Ясно было, что оба тянули время. Иван тем не менее не хотел отступать. Да и Люба не уходила, сидела потупившись. Он порылся в холодильнике, достал какой-то еды, поставил перед ней тарелку, положил приборы.

– Выпить хочешь? – спросил лихорадочно. – Давай. Я тоже выпью. Не повредит.

Они глотнули коньяка. И снова воцарилось молчание. Что-то молча ели. Свеча ненужно горела посреди стола. Люба затихла, бессмысленно теребя скатерть.

– Понимаешь, Вань, я же никогда еще… – сообщила она вдруг. – Ну никогда я не изменяла Олегу, не знаю, как это бывает… не представляю… – Покраснев и задохнувшись, она умолкла, морщась от неловкости, от досады на себя. Она подумала о бесстыжей дряни – иначе не называла теперь свою бывшую подругу, Ванину жену, об обманщике муже: вот, мол, люди изменяют как хотят – и хоть бы им хны. Приходят в семьи как ни в чем не бывало, ужинают, спать ложатся… А тут – рада бы, да не можешь.

– Так ты что – передумала? Не хочешь мстить? – чуть не с надеждой вскинулся Иван.

– Я не знаю, – тихо проговорила Люба, не поднимая на него глаз. – Не знаю… Нет, отомстить-то я хочу. У меня тут, в груди, просто пожар все время, просто жжет, как… – Она не нашла слов и заплакала, терзая горловину кофты. Он подсел к ней ближе, зачастил словами утешения:

– Ну не плачь, Любань, не плачь… А то и сам сейчас заплачу. Я же тоже с тех пор, как… с этой самой аварии ни минуты спокойной не имел. Такая тоска, что хоть вешайся. Не знаешь, что и сделать, чтоб хоть немного… Понимаю я тебя, Любань, очень хорошо понимаю. Не понимаю только, чего ей-то недоставало, – прибавил он зло. – Вот поэтому и хочу я… вот правильно ты это придумала, уравновесим наши позиции, так сказать. Авось полегчает, – бормотал он, машинально гладя Любу по голове, но так и не приступая к решительным действиям.

Люба вытерла слезы платком и посмотрела на Ивана снизу вверх. Хлюпнула носом и неуверенно и криво улыбнулась.

– Ну ты хоть поцелуй меня, что ли, – предложила.

Иван приобнял ее, неловко прижав к себе. Поцеловал в губы. Остановился, прислушиваясь к ощущениям. Поцеловал снова. Они стали обниматься, стараясь забыться в непривычном телесном взаимодействии, и наконец перешли в спальню, куда Ваня сразу же, чтобы не успеть отчаяться и передумать, приволок и коньяк. Выпивали, целовались, повалились на кровать, кое-как разделись и совершили в конце концов то, ради чего все затевали.

Иван опомнился, когда Люба, отвернув от него голову, завозилась под ним после окончательного затишья. Было сыро, душно и пакостно на душе. Перевалившись на бок, он попытался погладить Любу, но та вздрогнула и отстранилась. Заплакала тихо.