Александра Романова - Контактная импровизация Страница 13

Танцы в моей жизни – это особая статья. Я их люблю, они меня нет. Способностью вывихнуть коленку или стопу на ровном месте я обладаю с детства. Нет ничего легче, чем растянуть бедренную связку или защелкнуть шею. Да, с ловкостью проблемы, но это не мешает мне страстно любить танцевать. Время от времени я нахожу студию, пару месяцев регулярно занимаюсь, а потом случается что-нибудь непредвиденное: переезд студии, уход преподавателя, наступление лета или эпидемия гриппа. И все. Я танцевала латину, фламенко, джаз-модерн, стрит-стайл, могу снять движение на ходу и скучаю, физически скучаю по тяжелой и сложной пластической работе, но постоянно находятся тысячи причин заниматься более серьезными делами. Это значит быть взрослой.

Как танцует Паша, я видела только раз. Ну, она слышит музыку. Наверное, для психологически-танцевально тренинга этого достаточно. Вот Нинку бы сюда из города Парижу… Это всем танцорам танцор, да еще и в паре… Как нам хорошо танцевать вдвоем, как ни с кем, только один парень был лучше нее, но он испанец, что все объясняет.

Уже почти ушла – вякнула почта. Мама сообщает, что нашла для меня трубача. Не простого – целый военный оркестр. Она не любит мелочиться. Прекрасно, не знаю зачем, но спасибо. Трубачей у меня еще не было.

– Как ты думаешь, – Паша задает риторический вопрос, моего мнения она все равно не послушается, – вот мне взять эти штаны или лучше тот комбинезон?

Прекрасно, что бы она ни выбрала, я завтра пойду на семинар либо с девочкой в васильковых шортиках, либо с подростком в кислотно-желтом комбинезоне. Может, есть способ ей объяснить, что это нелепо, ну хоть посредством танца что ли… Мы приехали в самый большой спортивный магазин в городе, чтобы она нашла самый непостижимый наряд.

– А вот чудесный костюм, – делаю последнюю попытку подсунуть вменяемую одежду, но у Пашки такое отвращение на лице, что спорить бесполезно.

Себе выбираю просторные черные штаны с белыми лампасами и топ, составленный из трех частей, которые на вешалке смотрятся набором тряпок, а на организме приобретают вид сложной драпированной красоты. Вот такая я танцовщица.

– А нам танцевать-то завтра дадут? – озабоченно спрашивает Павлина, укладывая на кассу васильковый комплектик. Они все завтра ослепнут, и семинара не будет.

– Если быть до конца честной, то я не представляю, куда мы идем. Это какая-то очередная афера. Как они собираются нас развлекать три дня – это большая загадка. В расписании значится с десяти до пяти. Столько даже балерины у станка не стоят.

– Может, будем лежать, – Пашка склонна к горизонтальному существованию в свободное от работы время. Я, впрочем, тоже, да и затекшая от сна на полу шея не очень двигается.

Довожу мадмуазель Медиакритскую до дома, ради чего приходится вступить в борьбу с нечеловеческой пробкой на Ушаковской развязке. Сочувствую всем, кто живет на Савушкина и дальше. Когда мне под колеса бросается очередной обезумевший псих на БМВ, не выдерживаю и начинаю материть самыми отборными словами тех, по чьей вине я оказалась в этом месте в это время.

– Ромаха, ты помнишь, что обещала на мне жениться? – Паша обладает очень хорошей памятью, а я – странным чувством юмора. – А до сих пор не женилась, так что считай, что эта мука тебе в счет невыполненных обещаний.

– Паша, я не могу, ты же знаешь, потому что нам будет очень грустно, я же не мальчик, ты не забывай, пожалуйста. Хотя вот книжку начала писать от мужского имени.

– Да ты что? Это же просто суперход – не повторяешься, да еще с каким шиком! – вот, филологи в восторге.

– Посмотрим, что из этого получится. И еще – это форма интернет-дневника. Конечно, я не новатор, но все-таки…

– И будешь публиковать в сети?

– Как вариант, но не думаю, что такое развитие событий обрадует Верлухина, он-то рассчитывает на книжку, которую можно продавать, а сеть у нас самая бесплатная в мире. Может, частями…

– А кто герой? – Паша задает этот вопрос как раз в тот момент, когда я пытаюсь припарковаться к снежной стенке, которая выросла на месте тротуара. – Да провези еще несколько метров, чтобы я не в сугроб вылезала.

Пассы с парковкой оттягивают новость.

– Так кто герой?

– Павел.

Пашка, уже подхватившая пакетики-котомочки, замирает, медленно поворачивается и смотрит на меня в упор. Подруги помнят мои истории иногда даже лучше, чем я. И они никого не прощают, а я прощаю.

– У тебя других мерзавцев не нашлось?

– Погоди, не надо так резко. Он мне ничего-ничего плохого не сделал. Никто и никому не сделал ничего плохого.

– Да он просто исчез, а ты после этого на всех смотрела, как брошенный котенок.

– Это полезный опыт, он рано или поздно случается. И из всех моих историй эта была не самой отвратительной. Непонятной – да, но не мерзкой.

– И что он будет делать в твоей истории? – сарказм тут неуместен, во всяком случае не настолько.

– Искать меня…

Мы сидим и молчим, а радио поет нам со школы знакомую песню Ase Of Base.

– Если так тебе будет легче, то пусть хоть весь город ищет. До завтра.

Мне надо, чтобы кто-то меня нашел, чтобы вдруг понял и побежал искать, потому что сама я никого не теряла. Школьная улица отпускает ненайденную обратно на мост, к дому, к картине и тексту. Почему-то именно этот район города я обжила больше других. Я почти не попадаю на Юг города, лишь иногда включая в ареал обитания отдаленные от Петроградки точки. Дальние работы не приживаются, дальние друзья растворяются в пространстве и времени, остаются лишь те, кто живут на расстоянии одного вздоха.

Возвращаюсь домой заливать пустоту созданием других жизней и миров – это действенный метод не пропасть. За один день можно прожить несколько историй, и каждая будет только моей. Могу представить себя командиром звездолета и лететь через вселенную, могу – домохозяйкой с мужем и детьми и тут же подробно исследовать каждый предмет в своем доме, слышать разговоры соседей и моделировать сплетни. В воображении я любая, свободная, идеальная. Такая, какой мне никогда не стать.

Пользователь acedera 3 марта 2011 года 00:12

Братья и сестры, занятие по КИ переносится на через не знаю скока. Следим за объявлениями, не плачь по мне, Аргентина.

Закрытая запись пользователя acedera

3 марта 2011 года 00:27

Не идет из головы картина. Я вспомнил, кто рассказал мне про канал и верфь, и это воспоминание меня не обрадовало. Оно такое большое, что сразу и не охватить. Девочка. Теперь женщина (гадкое жирное слово). Я читаю иногда ее записки в сети, интервью всякие. Смотрю на ее картины, когда их показывают по телевизору, но стараюсь относиться к ней как к абстрактному человеку, незнакомому. Это другая, чужая женщина, которая была очень родной.

Я увидел ее в глубоком детстве, на дачной дороге. Она ехала на трехколесном велосипеде, и у меня был точно такой же. Запомнились две косички, сплетенные сзади огромными синими бантами. И платье в горошек, синее в белый. И смех. Она так хохотала, что невозможно было не смотреть на нее. Посередине улицы рос дуб, огромный и корявый, и под этим деревом сидел цепной добрый пес неизвестной породы. Она бросила псу кусок колбасы и снова расхохоталась. Это было странно, потому что у меня дома никто так не смеялся. Моя мама говорила, что надо вести себя достойно, и это означало тихо.

Я наблюдал за ней насколько дней, прячась за кустами и деревьями, узнал ее имя, когда бабушка позвала ее домой, и однажды подошел и сказал: «У меня есть жук». Чтобы сказать это, я целый день искал и ловил майского жука, потому что не мог просто так подойти, без повода.

Мы подружились и стали все время играть вместе, все лето, потому что наши дома были на одной улице и бабушки дружили, носили одинаковые платья в цветочек, которые шила еще одна их соседка. Это была такая дачная форма. Бабушки отпускали нас гулять за ворота на песчаную кучу, где мы строили лабиринты. Наверное, это уже гораздо более позднее воспоминание, потому что в три года лепят только куличи. Ее звали Сашей.

Каждое утро мы будили друг друга. Кто проснется первым, тот и приходил. Обычно это был я.

В Сашином саду росли яблони, немного, штуки четыре, и под ними стоял изъеденный жучками деревянный стол, за которым мы рисовали или лепили или просто сидели. Однажды я выкопал в песочной куче кусок глины, и мы слепили фигурки. Я сделал индейца, а Саша собаку, и мы поставили их сушиться на солнце, но пошел дождь, и глина потекла. Это ничего не значит, просто я помню.

Обычно мы играли в войну, нас брал в общую игру мой старший брат, хотя по возрасту мы не слишком подходили, и тогда Саша была санитаркой, а я сыном полка. Почему-то все хотели быть злыми фашистами, чтобы нападать на добрых партизан и брать их в плен, и тогда нас назначали добрыми и мы прятались в кустах. Было очень страшно, когда вот-вот должны найти, а ты сидишь и закрываешь глаза, чтобы не увидели.