Елена Семёнова - Обретение настоящего Страница 13

И тут голос подаёт мудрый, милейший Архивариус:

– А с какой стати должно быть иначе? Больного ребёнка должно лечить государство! Если оно этого не делает, то есть родители! Пусть ищут средства, пусть берут заложников, пусть власть эту свергают! Я-то здесь причём? Почему я должен ходить разутым, а свои кровные, потом заработанные, отдавать неизвестно кому?

Почему этот человек обличал злодеяния большевиков? Почему восхищался творчеством Солженицына и Достоевского? Что он понял в их и философов наших трудах? Видел ли он когда-нибудь глаза умирающих детей? Терял ли когда-нибудь дорогих людей?

Сказать, что я потрясена, не сказать ничего. В глазах потемнело. Сил отвечать не осталось. Больше всего хочется огреть вчерашнего единоверца чем-нибудь тяжёлым. Чехов был наивен, когда писал о молоточке. Или просто во времена Чехова кожа ещё не достигла толщины шкуры бронтозавра… Молоточек не поможет. А только кулак. Или дубинка. Палица! Правду говорят, что добро должно быть с кулаками. Непременно так! Кулаки нужны, чтобы понуждать быть человеками тех, кто забыл, что это значит. К добру понуждать. Увещевания и патетические речи не помогут – они обесценены до предела шарлатанами и вызывают лишь насмешку. Если иначе не доходит, то дубина и кулак становятся жизненно необходимы. В душеспасительных целях.

Выдерживаю паузу, чтобы не выгвоздить всё в душе всколыхнувшееся, и отвечаю сдержанно (сдержанность – лучший приём против агрессии, хамства и иных подобных проявлений):

– Разумеется, вы ничего не должны. И речь не идёт, чтобы кому-то ходить голым, а о том, что свыше нормальных потребностей. Это, во-первых. Во-вторых, то, что мы делаем для других, мы делаем для себя, для своей души. И наконец… – тут гнев мой всё-таки прорывается: – Когда, не дай Бог, кто-то из ваших близких окажется в положении больных, которых должно лечить государство, я посмотрю, как вы пойдёте и свергните власть.

– Жертвуют пусть те, что наворовали немерено! А я своим горбом зарабатываю! Так что с моей душой всё благополучно!

Человек, который однажды осознал себя исправным, праведным, неизбежно обращается жестокосердным эгоистом. Это происходит оттого, что, осознав себя таковым, он начинает ощущать себя мерилом и судиёй, смотреть на других свысока, как на падших, низших. Для них не остаётся у него ни сострадания, ни снисхождения, а одна лишь палка. В определённых запущенных случаях люди такой формации к тому же полагают своим священным долгом бороться с чужими грехами, исправлять, спасать других. Тип такого «праведника» выведен Достоевским в противнике старца Зосимы – отце Ферапонте. Ныне подобный типаж не столь уж редко встречается среди верующих (если так можно выразиться) людей. В них, надо заметить, особенно бывает развит миссионерский задор. Скольких внешних они отвратили от Бога, знает лишь Он сам.

Для полноты картины, стоит добавить, что агрессивная реакция коллеги не вызвала неприятия (видимого, во всяком случае) ни в ком из присутствовавших.

Последнее время на патриотические собрания я приходила уже безо всякой надежды обнаружить там что-то жизнеспособное. К отдельным людям я продолжала и продолжаю питать самые добрые и уважительные чувства, но общей картины это не меняет. Ходила же на указанные мероприятия я опять-таки из некоторого естествоиспытательского интереса – в целях изучения той духовной болезни, которая поразила наш патриотический лагерь, сделав его априори не способным решительно ни к чему, кроме пустых словопрений, превратив в некий клуб, в тусовку, варящуюся в собственном соку, в которой, подобно бурьяну, вызревают совершенно дикие идеи.

Ещё одна характерная зарисовка. Очередное заседание «клуба». Ораторы по очереди выступают с докладами, прочие нетерпеливо ёрзают – в соседней комнате уже накрыт фуршет. Говорили о важнейшем: о монархическом принципе и праве наследования трона, о необходимости созыва собора русских лучших людей (лучшие – само собой, мы, с этой идеей выступающие), о борьбе с проклятыми либералами, о не менее проклятых девяностых, о том, сколь много дала нам советская власть – практически правопреемница исторической царской, начиная с незабвенного товарища Сталина… Тут, правда, мнения разделились, и собравшимся так и не удалось прийти к консенсусу. Какой-то священник, больше похожий на боксёра, едва не разругался с давно помешавшимся писателем, был ли незабвенный только великим вождём или всё-таки святым. Две группы монархистов недобро косились друг на друга, так и не договорившись, кого возводить на престол. Первые не желали признавать царями заграничных самозванцев, вторые не без основания подозревали первых, что они желают избрать не престол не абстрактного лучшего русского, а собственного «вождя». Кое-кто, впрочем, готов был объявить царём существующего президента, дабы, наконец, заменить дурацкое импортное слово на хорошее русское. Не хватало для полноты картины ещё, пожалуй, «государя Павла Александровича», от которого я лично имела честь получить однажды е-мэйл… Конечно, слышались и более разумные речи. Об историческом пути России, например. Как водится, с обширным цитированием Ильина и других основоположников. Растекался на тему исторической роли Православия «отличный русский мужик» с неизменно елейным выражением породистого, но неумного лица. Все эти годы сей муж повторяет одни и те же слова, одни и те же когда-то вызубренные цитаты из нечитанных книг, не ведая подчас смысла и значения их – но ему внимают, ему верят, ибо – сладко говорит, а книг тех и сами не прочли и не поняли.

Наконец, на кафедру не поднимается, а вскакивает сухопарый, жилистый мужик – кавторанг в отставке. И тут-то случается очередной скандал в благородном семействе. Вместо того, чтобы чин чином потолочь воду в ступе в отведённые четверть часа, кавторанг начинает говорить страшные крамольные вещи. Увы, не могу процитировать его взволнованной, а оттого немного сбивчивой речи дословно. Смысл же её сводился к следующему: Родина наши гибнет, остались считанные годы, мы уже за чертой, но вместо того, чтобы делать что-то, ведём пустые, никчёмные разговоры, закрываем глаза на очевидное, предаём Россию умолчанием, забалтыванием главного.

Он ещё говорит, а лица многих присутствующих уже выражают по выбору: раздражение или насмешку. Недалеко от меня один патриот интересуется у другого, когда этот бузатёр уймётся, и, наконец, можно будет перейти к основной части – сиречь фуршету. О, кое-кто бы с удовольствием стащил кавторанга с трибуны! Совсем не нужны здесь его смутительные речи.

– Вы понимаете, господа, что мы вот-вот потеряем Россию?!

На этот вскрик-стон ответом – молчание. И насмешливые выражения лиц, снисходительные (что взять с больного?) полу-улыбочки, пренебрежительные взмахи рук и бессовестный перешёпот.

– Зачем же так драматизировать? Россия-матушка не мы, она – вечна.

– Вы закончили? Между прочим, вы вдвое превысили регламент.

– Господа, на этом объявляю перерыв…

Счастье! Грохот стульев такой – словно школьников отпустили на перемену. В соседнем помещении уже разливают. Там беседа задушевнее пойдёт! И ни одна душа к сбитому с толку кавторангу не подошла. Наперекор им подхожу и жму руку. Хочется высказать что-нибудь зубодробительное, но поздно: патриоты разбежались, и мы остались вдвоём.

– Ни черта не поняли! – со смесью зла и горечи говорит кавторанг.

И он прав. Глаза их зашорены, а уши заложены ватой. У них своё измерение, которое не совпадает с нашим и, самое скверное, не совпадает с измерением, в коем существует Россия, которую они год за годом спасают, став профессионалами в этом деле. Подобно учёным котам, они ходят «по цепи кругом», поют однообразные песни, рассказывают набившие оскомину сказки. Каждое слово их можно предугадать почти всегда, ибо траектория цепи неизменна.

Да не заподозрят меня в симпатиях к «вражескому лагерю». Там – всё то же. Инакие песни и сказки, иная траектория – но столь же неизменная. Оттого, возможно, лагеря эти органически не могут существовать сами по себе, один без другого. Даже представить себе невозможно такого. Чем будут заниматься они тогда? С кем сражаться, не жалея красноречия и чернил? Кого клеймить? На кого строчить доносы? На кого сваливать неудачи нашего бытия? От кого, наконец, спасать матушку-Россию или прогрессивное человечество? Два полюса необходимы друг другу для осмысленности собственного существования. А в выигрыше окажется тот, кто будет умело балансировать на оси между ними, не допуская их сближения. Что, собственно, и происходит.

Однако, я слишком увлеклась политикой. В сущности, активная моя игра в неё завершилась с кончиной нашей партии, партбилет которой я (слава тебе, Господи!) так и не успела получить. Хотя «исцелиться» до конца не удаётся и по сей день.

Глава 5. Встреча

Надо сказать, что сама политика также не «исцелила» меня от более навязчивой химеры – тебя. В паузах между общественными делами и зарабатыванием на хлеб насущный я следила, насколько могла, за каждым твоим шагом. Твоя новая лента… Твоё интервью… Твой сайт… Знаешь ли ты, что на нём я тайно писала на форуме под вымышленным ником? Однажды, придя с очередного политсобрания и привычно включив телевизор, я аккурат попала на твоё интервью. Молоденькая ведущая с глупейшим выражением смазливого личика интересовалась твоими предпочтениями в области женщин.