Александр Уваров - Созвездие Волка Страница 13

А ведь Ратманов, многозначительно подмигнув, как-то провозгласил тост: «За выход из лабиринта!»

«Лабиринт – символ обмана» подумал тогда доктор. «Двойной игры… Когда кажется, что идёшь в одну сторону, а на деле-то двигаешься совсем в иную. В тупик, подальше от выхода. Так, полковник?»

Однако вслух ничего не сказал и маску равнодушия с лица не снял.

– Мне уже ничего, лучше, – словно оправдываясь, виноватым голосом произнесла Наталья Петровна. – Просто я устала в последнее время…

– Это вас доктор замучил! – воскликнул Ратманов и подмигнул Балицкому. – Наталья, не волнуйтесь, мы объявим ему выговор. Доктор, ну нельзя быть таким холодным и жестоким! Дело ваше крайне важное, но даму терзать…

«А пиджачок-то он снял» отметил Балицкий. «Расслабился… Или подчёркивает домашнюю, прямо-таки семейную непринуждённость обстановки. А ведь это я здесь живу, полковник, а не ты. У тебя есть дом. Нормальный дом, так? Семья, дети… Любишь детей, полковник? Они тебя дома ждут, а ты со мной, монстром-оборотнем, время теряешь. Нехорошо, полковник, нехорошо! Рассказал бы коротко о совещании, да и по домам. И мне выспаться было бы время. Завтра ведь, как всегда, рано вставать. Задерживаешь меня, полковник. Нехорошо!»

Ратманов и в самом деле снял пиджак (предварительно, как и подобает джентльмену, спросив разрешение у дамы) и довольно небрежно бросил его на спинку свободного стула.

Ратманов раскраснелся от вина, щёки его блестели от проступившего пота. Полковник успел уже украдкой ослабить узел синего, в серую полоску галстука, и вид у него был и вправду вполне домашний и даже отчасти разгильдяйский.

– Я и в самом деле немного устала, – Наталья Петровна поправила локон. – Но доктор здесь ни при чём. Он совсем… Вы не думайте, Пётр Иванович, Семён Сергеевич замечательный руководитель. Это он себя не щадит, а вот нас… Просто этот праздник… Всё это так неожиданно. Честно говоря, я не думала что мне подарят такой прекрасный вечер.

– О, да!

Ратманов присел за стол и разлили вино по бокалам.

– Я ведь вас, Наталья Петровна, уже у самых ворот поймал, у КПП. Спешил сюда, думал, что уже не застану вас. Переживал, что уйдёте. А доктор меня без вашего заступничества и не примет. И буду рыдать я у запертых дверей…

Он поднял бокал и, наклонившись и далеко вытянув руку, поставил его перед доктором.

– Где ж вы такой роскошный букет раздобыли? – с придыханием произнесла Наталья Петровна, не отрывая взгляда от цветов. – Сколько их? Раз, два, три… Вот с другой стороны…

– Не трудитесь, Наталья Петровна, – прервал подсчёт Ратманов. – Двадцать одна роза. Три раза по семь. Хорошее число, приносит удачу.

Он, скосив глаза, посмотрел на часы.

– Время на исходе. Поздно уже. Праздничный вечер к концу подходит, а доктора расшевелить нам не удалось. Сидит угрюмый, и даже к любимой своей утке едва прикоснулся. Может быть, заказать китайские булочки с ананасами? Что скажете, доктор? Повара ещё на месте, я их не отпускал.

– Не надо меня шевелить, – тихо, едва слышно ответил доктор.

– И то верно! – тут же согласился Ратманов. – Не буди лихо, пока… Пока лихо тихо сидит за столом! Я ведь знаю доктор, на какие опасные чудеса вы способны, потому и обращаюсь с вами с надлежащим почтением.

Ратманов прыснул нелепым, коротким, пьяным смешком и тут же замолчал, приложив палец к губам.

– Хотел бы поднять этот, как его… Бокал! Да, бокал хотел бы поднять за главное. За простое человеческое счастье. За семью, за…

– А я жду, между прочим! – неожиданно прервал Ратманова доктор.

Ратманов, кашлянув, замер на секунду. Потом опустил поднятый было бокал и посмотрел удивлённо на доктора.

Наталья Петровна, будучи профессиональным психиатром, привыкла за полтора года самого тесного, хотя и сугубо служебного, общения с доктором к чудачествам последнего (иногда на грани сумасшествия, а то – и за гранью…) отреагировала спокойно.

Она поняла, что полковник доктора всё-таки расшевелил, потому спокойно отпила глоток вина и, положив на тарелку гроздь чёрного греческого винограда, стала отщипывать не спеша одну за другой крупные ягоды, терпеливо пережидая разгорающийся скандал.

– Вы ведь не просто так на ужин напросились! – сильным, звенящим голосом выкрикнул Балицкий. – Мы дни рождения не отмечаем, мы ещё не родились!

– Доктор, успокойтесь, – примирительным тоном произнёс Ратманов.

Балицкий замолчал на секунду, тяжело вздохнул, потом встал и, подойдя к окну, отдёрнул шторы.

– Ночь… Полковник, ночью я особенно раздражителен. Наталья Петровна вам подтвердит. Она не любит ночные смены. Ночью я хожу по коридорам, в ночном халате и с фонариком в руках. Мне некуда идти, полковник. Вы посадили меня в сумасшедший дом!

– Нет! – возразил Ратманов.

Это короткое слово прозвучало так громко и отрывисто, что стало понятно – Ратманов лишь неимоверным усилием воли воздерживается от крика.

– Не мы, – продолжил с тем же надрывом Ратманов. – Доктор, я ведь много знаю о вас. Мы… Да, мы многое знаем о вас. Не мы посадили вас сюда, вы сами загнали себя в этот приют для проклятых… Ой, чёрт! Простите, Наталья Петровна, похоже, я невольно обидел вас.

– Нет, ничего, – спокойно ответила Наталья Петровна. – Это моя служба. Место службы, не более того. А ведь доктор… Доктор несчастный человек. Он живёт здесь.

– А не его ли это выбор? – повысив голос, спросил Ратманов.

Потом, словно опомнившись, прервал начатую было риторическим вопросом обличительную речь и, внезапно изменив тон, задушевным голосом спросил:

– Что же происходит с вами, уважаемый Семён Сергеевич? Неужели мы так и не смогли вам помочь? Неужели судьба ваша так уж плохо сложилась? Да, вам много пришлось пережить. Я знаю…

– Ничего вы не знаете! – закричал Балицкий.

Выкрик его был таким резким и неожиданным, что даже привычная ко всему Наталья Петровна вздрогнула и, утратив прежнее видимое спокойствие, с явным уже беспокойством смотрела на доктора.

– Ничего!

Балицкий подбежал к Ратманову и, наклонившись, прошептал побелевшими губами:

– Всё, что было – было внутри меня. Вот здесь!

И он с размаху ударил себя ладонью по затылку.

– Здесь, в этой вот, моей дурной голове! И весь мой дом, и моя семья, и вся жизнь моя, и мой собственный, персональный, по выбору моему предоставленный мне ад – всё было здесь! И здесь же осталось! И что вы об этом можете знать, полковник?

Ратманов неожиданно побледнел. Кровь отхлынула от лица. Он покачнулся, схватился за край стола.

– Доктор, не надо! – крикнула Наталья Петровна. – Семён Сергеевич, отойдите! Отойдите, я вас прошу!

Балицкий замер на мгновение. Потом повернулся к ней и тихим голосом произнёс:

– Простите… Я дурной компаньон для праздников. Всё со мной не так… Когда-то я просил оставить меня в покое. Не слушают, не слушают.

Доктор развернулся, на ватных, заметно подгибающихся ногах дошёл до стоявшего в углу комнаты кресла и буквально рухнул в него так, что деревянные подлокотники опасно заскрипели и едва не разошлись в стороны под тяжестью навалившегося на них тела.

Балицкий, с трудом выпрямив спину, замер, закрыв ладонью лицо.

Ратманов, приходя в себя, дёрнул пальцами воротник рубашки и часто, шумно задышал.

– Что-то нехорошее вы со мной, Балицкий, сотворить хотели, – прохрипел полковник, искоса, с беспокойством и подозрительностью глядя на доктора. – Что-то вы доктор с мозгами моими…

– Я могу принести лекарство, – предложила Наталья Петровна.

И попыталась встать из-за стола. Но Ратманов взмахнул рукой и прошипел:

– Не надо! Я сам…

Закашлял. Допил вино, оставшееся в бокале.

И с упрямым ожесточением произнёс:

– Вам всё-таки придётся дослушать меня. И вам тоже, дорогая наша виновница торжества! Уж коли вы испортили праздник, доктор, так давайте завершим торжественную часть и начнём разговор по душам. Мы знаем, что произошло с вашей семьёй. Мы знаем, как вы лечили вашего сына. Какие лекарства на нём испытывали, каким пыткам подвергали…

Побледневшая Наталья Петровна с удивлением смотрела попеременно то на доктора, то на Ратманова.

– …И чем это всё закончилось. Мы знаем, кто погубил вашу семью. Вы, доктор, вы! Мы никогда бы не привлекли вас к работе над этим проектом, если бы не были уверены в вашем абсолютном презрении к человеку. И в вашем высочайшем профессионализме. Именно такой волшебник нам и был нужен. Отринувший всё человеческое! Мы слишком далеко зашли в своём противостоянии с этой гниющей матушкой-Россией, чтобы зависеть от личных связей, привязанностей, симпатий, эмоций и прочего барахла, мешающего быть твёрдым как сталь и творить историю. Там!

Ратманов, выбросив руку, показал на чёрное, забрызганное холодным ночным дождём окно.