Мария Голованивская - Знакомство. Частная коллекция (сборник) Страница 13

Среди больших декольте, великолепных украшений, тихих голосов, умных, богатых и хорошо воспитанных мужчин, разговаривающих крайне мало, внезапно хлынувший на щеки румянец может означать два туза в прикупе, причем как при девятирной, так и при мизере. Внезапный румянец – признак новичка.

Знаешь, если тебе удастся оставить дома пачку готовых истин, если ты обещаешь мне не мерить все своей жестяной линейкой и брезгливо не отворачиваться при виде непривычного тебе существа, как йог, пожирающего искрящийся от страсти воздух, если ты обещаешь мне не проронить ни слова, то я один-единственный раз возьму тебя с собой, и второго раза, клянусь, не будет.

Спешишь все?! Ну, беги!

Не запыхаться бы, не поскользнуться! А то вот бежишь так, и на ходу выскальзывает из кармана любимая перчатка, и потом долго еще не решаешься выбросить оставшуюся.

Имя – кость, крючок, отмычка, деньги, страх, толпа, знамя. Паутина, украшающая каждый угол бумажного листа, который долго искал адресата.

Вот, к примеру, тебе чего-нибудь очень хочется, а я возьму да и не дам тебе этого сделать. Ведь ничего же не стоит доказать, что именно этого делать не надо. Ты подчинишься, только в конце концов в душе твоей родится злоба, а не смирение.

Смотришь иногда кино, и вдруг с экрана начинает такая тоска струиться, такое огорчение, что чувствуешь, не можешь больше смотреть. Или на кухне заревет холодильник, скрипнет от ветра форточка, радио заиграет, и поднимается в душе буря, и носит тебя, как комочек бумаги, по гигантским просторам воспоминаний. Как будто включили проектор, раздвинули занавес, и ты смотришь один на огромный экран, а вокруг темнота и нигде нет светящейся таблички «Выход».

Краснеет рябина, падает белый снег, и, рассекая черные мысли, летит красный радостный снегирек. Красный летит, а не синий.

Лень сладкая, тягучая, золотая, как мед, как уста, как каучуковая подметка. Лень ласковая и тихая, лень властная и непобедимая, своенравная, чудесная выдумщица, фантазерка-философ с квадратной лысиной, прозрачная, неуловимая, дремлющая где-то у сердца, растворенная во всех мыслях, вкрадчивая, намекающая. Намек понят. Хватит перечислять. А хочется!

Красивая, как цветок, румяная, как пышка, клюющая носом, как петушок золотой гребешок, лень – я пою тебя и провозглашаю хозяйкой моего сердца. Приди ко мне и соединим наконец наши судьбы!

Кнопки и клавиши, скрип и скрежет, это движется мысль, это ползет монотонное время, на котором, как на некрытой платформе, разместились голуби и угрюмые сторожа, и разноцветная улитка тихо передвигается по запотевшей стенке стакана.

Я хочу пожелать тебе проспать под пуховой периной всю эту сутолоку и суету, все разговоры и приготовления, звяканье посуды, шкворчание и урчание, закипание и охлаждение. Выйди к гостям, когда праздник уже будет готов, и если кто-нибудь будет тебе советовать иное – не слушай его!

Мыслить парадоксами – удел великих. Они смотрят с высоты птичьего полета на наши простенькие решения, на клеточки распаханных полей, на синеватый лоскут леса, видят, как, похожие на букашек, ползут по шоссе автомобили – легковушки и грузовики, а вместе с ними и наши мысли, с прицепами или без, груженные щебнем и сахарным песком, «фольксвагены» и «мерседесы». Но они, великие люди, пролетая над нашими заваленными хламом проторенными путями, только громко хмыкают среди зеркальных облаков, и мы, решив, что началась в мире гроза, покорно принимаем на голову молнии парадоксов, град упреков в плоскости и одномерности наших суждений. До чего же это все верно!

Парадокс – самое элегантное украшение на свете. Модницы носят их как значки, которые переливаются на солнце, вставляют в уши, носят на пальцах. Они, опустошая карманы покорных спутников жизни, приобретают их большими партиями, но учтите, что настоящий крупный парадокс очень дорогое удовольствие, и он по карману далеко не всем.

Скрипят двери, женский голос, к концу фразы превращаясь в мужской, объявляет следующую остановку, и поезд устремляется по темному узкому коридору к следующей, по сути дела преходящей цели. И, увидев свет в конце тоннеля, каждый в душе надеется, что это огни встречного поезда, и бывает очень разочарован, когда поезд останавливается и в него входят новые пассажиры.

У него на голове было что-то вроде соломенной шляпки или, точнее, шляпы, такой мужской светло-кремовой плетеной шляпы, в общем обычный раньше головной убор, хотя теперь это уж точно никто такого не носит. В целом вид вполне приличный, но странноватый, хотя очевидно, что этот синий костюм, белые потрескавшиеся сандалии, через ремешки которых виднелись какие-то темные носки, белая синтетическая рубашка в серую полоску, все это стоило лет сорок назад совсем не дешево, и такой вид мог бы считаться вполне шикарным. Рядом – средних размеров коричневый картонный чемодан с такой жесткой ручкой на двух железках.

Остановка пуста, автобуса не видно, и он, этот человек в шляпе, все время посматривает на часы, потому что боится опоздать на поезд. Через два часа он должен уехать в Кисловодск, но пока ничего не известно, куда поезд подадут, на какой путь. Времени может оказаться недостаточно, чтобы найти вагон, ведь неизвестно, с головы будут номера начинаться или с хвоста. В вагоне шляпа, пиджак и брюки перекочуют на вешалку у дверей купе, вместо брюк появятся синие шерстяные тренировочные штаны, аккуратные и новые, вместо белых сандалий – тапочки. Синтетические носки, выпуклые от плоскостопия косточки на ногах. Сидишь, попыхиваешь сигареткой и чувствуешь себя эдаким червем в малине. В этой благоухающей, розовой, чешуйчатой с шерстинками спелой малине, и если даже кто-то зажмет ее между двух белых клычков и проглотит тебя затем вместе с ягодой, можно не сомневаться: ты его в конечном счете тоже поимел.

Как кофе с молоком, только другого цвета. Сумерки, но светлые, ранние, и фонари еще не жарят на полную мощность, а только мерцают, только начинают гореть на фоне еще не потухшего неба. Этот воздух, как кипучая фанта, искусственный, синтетический напиток химической природы, бодрит, возбуждает, и его, как и фанту, пьешь охлажденным.

Нужно научиться все стирать отдельно, в смысле wash separatly, чтобы одно не полиняло на другое, чтобы не было испорчено светлое, чтобы не было мазни, ведь, даже стирая ластиком, можно все размазать, и картинка будет испорчена.

Сможешь ли ты заслужить почести, обзавестись наградами? Умно слушаться, подавать надежды, командовать во весь голос? Ставлю вопрос ребром: сможешь ли ты после головокружительного взлета удалиться тихо, мягко улыбнувшись в ответ? Если нет, то я прощаюсь с тобой.

Я начинаю отвечать на вопрос: «Ну как дела? Как поживаешь?» Я говорю и чувствую, что ты все время сопоставляешь: кому из нас лучше? Я знаю, что тебе лучше, поэтому говорю без всякого энтузиазма, да и ты уже не слушаешь меня. Приходит очередь моего вопроса. Я задаю его и отвечать начинаешь ты, с жаром, образно, ярко. Я слушаю, но мне не очень-то приятно все это слушать. Я вижу, к чему ты клонишь, ты хочешь вызвать во мне зависть. Но я не завидую, я раздражаюсь.

Я смотрю в сторону, ты смотришь на меня и, не опуская подробностей, все рассказываешь и рассказываешь. Мне вдруг вспомнилась моя тетка. Она живет в Сочи и каждое лето приглашает меня отдохнуть, в море покупаться, фруктов поесть. Я задаю вопрос об общих знакомых. Оказывается, что тебе о них тоже ничего не известно.

Пора разбегаться. Обниматься или не обниматься? Крепко жать руку или так, рассеянно? Я делаю первый шаг, чтобы ты не подумал, что у меня плохое настроение. Мне ничего не остается, как многозначительно и в подозрительной форме передать привет твоей подружке, мол, пусть звякнет вечерком, хотя все это бесполезно, поскольку ты знаешь не хуже меня, что мои шансы равны нулю.

Утром мир наполняется разными шумами и звуками, а голова – мыслями. Сравнение, конечно, так себе, но все же часто, когда утром открываешь глаза, либо соловей в душе поет, либо бульдозер землю роет. Вокруг стоят полупьяные рабочие в оранжевых касках и все время матерятся и сплевывают. Встаешь весь оплеванный этими хамами, даже еще не пожелав никому доброго утра. Или иногда цветут ландыши, ручей журчит. Лежишь в постели, наслаждаешься. А бывает сваю вбивают, асфальт перед домом отбойным молотком вскрывают, мол, опять авария, и ты откидываешь одеяло со злобой и сразу ищешь глазами, на кого бы с утра пораньше обрушиться.

Выползаешь из своей комнаты, как экскаватор, извергая проклятия, и, если у кого-нибудь в это время сирень в душе цветет, раздавливаешь весь куст, свирепо порыкивая. Что может зеленый побег против опускающегося на него тяжелого копыта?!

Лежишь в постели, как футбольный мяч на поле, и ждешь, когда кто-нибудь из игроков подбежит и наподдаст тебе изо всей силы.