Геннадий Мурзин - Разноцветье детства. Рассказы, сказки, очерки, новеллы Страница 13

Маринка спрашивает:

– Одни, что ли катались?

– Нет… Были и другие мальчишки. Для того и рулевой нужен был, чтобы не налететь, не сбить кого-нибудь. Выбравшись в очередной раз из оврага, решил, что пора домой. Сережка стал упрашивать: давай, мол, еще раз спустимся. Разохотился. Сдался, потому что и самому не хотелось особо-то домой. И вот летим. Сережка, как обычно, широко расшеперил, держа на весу, свои ноги. Я также держу на весу ноги, чтобы они не мешали набору скорости при спуске, но параллельно салазкам. Хорошо, как никогда, мчимся. И тут вдруг обе мои ноги со всего маху ударяются во что-то. В глазах – синенькие, зелененькие круги, туман. И страшная боль. Оказалось: Сережка прошляпил, не отворотил в сторону, и мы ударились в преогромный ствол ели. Сережке-то ничего: легким испугом отделался…

– А ты, дедуль?..

– Мне не повезло, голуба душа.

– Как это? Ты же сзади сидел.

– То-то и оно, что сзади! Салазки-то маленькие. Мои ноги находились впереди головки и удар пришелся по ним… Сгоряча попробовал встать, но не смог. С трудом наверх пополз, а Сережка потащил салазки. Кое-как вылез. Там снова попробовал встать. Не получилось. На ровном-то месте дружок смог меня до дома довезти. Там тихонько, чтобы мать не увидела, заполз в дом, превозмогая боль в ногах, кое-как взобрался сначала на печку, а потом и на полати.

Маринка, нахмурившись, спросила:

– Почему не в больницу?

– Ну, знаешь ли… Никакой больницы в деревне не было.

– Вообще?!

Олег Васильевич кивнул и тяжело вздохнул.

– Такое вот Рождество у меня случилось.

– А что, дедуль, потом было?

– Лежу, не шелохнувшись, на полатях час, другой, третий, а дикая боль в ногах не проходит. Вечер. С полатей вижу, что мама собирает ужин на стол. Мама зовет. Говорю, что не хочу есть. Мама отступает. Я облегченно вздыхаю. Боязно признаться в том, что со мной случилось. Ночь промаялся. На другой день мама говорит мне, чтобы сходил за водой. Какая вода, если ногами пошевелить не могу? Мама думает, что я не слышал, поэтому повторяет. Только тут я признась, что не ходок. Пришлось рассказать все, что со мной случилось. Мама забралась на полати, осмотрела ноги. Увидев, что они распухли и посинели, ахнула. Тут же стащила меня вниз, одела, вынесла во двор, посадила в салазки и повезла к бабке-знахарке. Та осмотрела, ощупала и заключила: переломов костей нет.

– А… тогда что? – с придыханием спросила правнучка.

– Сильные ушибы и вывихи. Тут же поставила на место вывихнутые кости. Через неделю боли прошли.

Маринка встала, заботливо поправила одеяло и подушку, поцеловала деда в небритую щеку.

– Отдыхай, дедуль. Береги ушибленные косточки. Мы скоро вернемся и тогда отпразднуем. Сегодняшнее Рождество – не тогдашнее.

– Будем надеяться, – сказал Олег Васильевич и грустно усмехнулся.

Она помахала рукой и тихо вышла из комнаты.

А дед, прикрыв глаза, подумал: «Добрая растет девочка, с заботливой и теплой, как у ангелочка, душой».

Гимн дружбе

1

Из-под куста жимолости выскочил на лесную полянку маленький беленький и пушистенький комочек. Осмотрелся. Подняв кверху длинные ушки-локаторы, поводив ими в разные стороны, отряхнулся, вскочил на пенек, разбросал снежную подушку и передними лапками стал отчаянно стучать.

Да так громко стал стучать, что проснулся Маленький Ёжик, семейка которого (мама, папа и три братика) давно уже обосновалась под пнем, оборудовав уютную, сухую и просторную норку.

Маленький Ёжик, высунув наружу остренький носик, чтобы не разбудить семью, зашипел:

– Чего расшумелся, косоглазый? – подражая своей маме, когда та укоряла его, заворчал. – Все давно третий сон видят, а ты барабанишь.

Маленький Ёжик не знает, как можно «третий сон видеть», но сказал. Потому что от мамы не раз слышал, а мама, как он считает, глупости говорить не станет.

Белый Комочек, которого Маленький Ёжик обозвал косоглазым, перестал отбивать дробь, сложил на спинке ушки-лопасти, нагнулся, посмотрел туда, откуда послышалось недовольное шипение и откуда на него светились две крохотные бусинки.

– Салют, дружище! – бодро сказал он и радостно фыркнул.

Маленькому Ёжику понравилось приветствие, но, подражая папе, он, передернув колючей спиной, не стал сразу выражать свое чувство. Высунувшись наполовину наружу, поводив носиком в разные стороны, Маленький Ёжик, будто всё еще сердясь, прошипел:

– Зима… ш-ш-ш… ночь… ш-ш-ш… спать надо… ш-ш-ш… Бездомный, ш-ш-ш, что ли?

– Ага!

– Ш-ш-ш, как это?

– Так! – беззаботно ответил Белый Комочек, которого Маленький Ёжик обозвал косоглазым, и пояснил. – Меня каждый кустик ночевать пустит.

Маленький Ёжик уже весь вылез из норки и сидел, поджав лапки под себя, на порожке.

– Бедняжка, – он шумно фыркнул и перестал шипеть, потому что не опасался разбудить семейку. – Холодно на ветру-то и на морозе?

– Нормально!

– Ну, да, – Маленький Ёжик покачал головой, тем самым выражая сильное сомнение.

– А ты, – Белый Комочек, спрыгнув вниз, лапкой погладил себя, – посмотри, какая у меня замечательная шубка.

Маленький Ёжик, ткнувшись носиком в мех, подтвердил:

– Мяконькая и такая… ну… такая… кра-си-вая… как снег… и совсем не холодная…

– Ну, а я что говорю? – Самодовольно сказал Белый Комочек. Почесав левой лапкой загривок, хвастливо добавил, чтобы окончательно сразить Маленького Ёжика. – У меня две шубки: летом – серенькая, зимой – беленькая.

Маленький Ёжик, шумно вздохнув, сказал:

– Маменька говорила, что со временем и у меня будет новая шубка, но только…

Белый Комочек перебил:

– Но только не такая красивая, как у меня! У тебя… – он осторожно прикоснулся лапкой и тотчас же отдернул, – ай, как больно. Видишь? Нет, ты видишь?!

Маленький Ёжик кивнул.

– Ага.

Белый Комочек посоветовал:

– Попроси родичей, чтобы достали такую же.

– Нет-нет-нет, – Маленький Ёжик решительно замотал головой, а, чуть-чуть подумав, глубокомысленно добавил. – Своё – всегда лучше, чем чужое. Как мне часто говорит маменька, свои сопельки всегда слаще.

С самой высокой сосны давно уже за ними наблюдают ярко сверкающие в ночи две льдинки. С южной стороны вместительное дупло, а в его дверях – Хитренькая Мордашечка. Глядит вниз, распушив усы. Ей хочется спуститься вниз и также похвастаться своей шубкой. Но… Она помнит про страшнющий запрет матери: без меня – за порог ни ногой. Но мама спит, папа спит, и две её сестрички также спят, а её, Хитренькую Мордашечку (так мать назвала при рождении), сон никак не берет. Ну, вот, сильно-сильно, долго-долго держит зажмуренными глазки, а они все равно раскрываются.

Все-таки Хитренькая Мордашечка вылазит из дупла, садится на ближайший сук, осматривается по сторонам и, распушив хвост, начинает спускаться вниз. Она тихо спрыгивает в сугроб и незаметно подкрадывается к Маленькому Ёжику и Белому Комочку сзади.

– Добрый вечер, – говорит Хитренькая Мордашечка, ухмыляясь в пушистые усы.

Те, захваченные врасплох, вздрагивают. Маленький Ёжик сворачивается в ощетинившийся клубок. Зайчонок же – стремительно прыгает в сторону. Первым приходит в себя Белый Комочек.

– Черт! – восклицает он, издали рассмотрев бельчонка. – Напугала.

– Чем? – невинно спрашивает Хитренькая Мордашечка. – Я же ласково поздоровалась, дружески… Голос…

– Ну, – Белый Комочек вернулся назад и сел, – голос ничего не значит. Бывают такие притворщики, что…

С макушки старой березы раздался старческий хриплый голос Черного Ворона.

– Каррр! Каррр! У людей таких называют паррродистами.

Маленький Ёжик, почувствовав, что опасности нет никакой, распрямился, встал на задние лапки, вытянул остренький хоботок вверх и спросил:

– Шпионишь, дедуль?

Старый Ворон сердито нахохлился и закричал:

– Каррр! Каррр! Каррр! Не шпионю, а контррр-олиррр-ую обстановку… За вами глаз да глаз нужен…

Над поляной, откуда ни возьмись, закружился молодой сороченок. Сделав несколько кругов, опустился на снег, рядом с бельчонком. Сложив аккуратно крылья, почистив клюв о снег, затрещал на всю поляну:

– За кем глаз нужен?.. За мной?.. За вами?.. Лечу… Слышу… Дай, думаю, поинтересуюсь…

Черный Ворон, продолжая все еще хохлиться, проворчал сверху:

– Любопытной Варваре, знаешь, что на базаре сделали?

Чиркнув два раза правым крылом по снегу, сороченок, изображая из себя крутого, процедил сквозь клюв:

– Помолчи, дед! Не мешай молодежи тусоваться!

– Каррр! Гррр-убиян! – Черный Ворон обиженно отвернулся.

Хитренькая Мордашечка, поджав губы (так делала её мать, когда была ею недовольна), укоризненно сказала:

– Прилетел… Сел… Не поздоровался… Не представился… Черному Ворону нагрубил.