BANIFED - Три с половиной ступеньки Страница 13

– Если честно, то не знаю, она редко теперь приезжает. Живет в Нововоронеже, на Космонавтов, работает на «сто одиннадцатом». Если ей завтра в первую смену, то, скорее всего, она уже уехала. И тут она почти никуда не ходит. А вы что, с ней не переписываетесь?

– Так вышло, что нет. Я был в такой точке, что письма раз в месяц привозили, а нам все говорили, что скоро вернемся в Москву, это короткая командировка, а эта короткая командировка растянулась почти на семь месяцев. Поэтому я, конечно, виноват, но ничего сделать не мог, – с унынием в голосе сказал Николай.

– То-то она никогда о тебе ничего не говорила. Ну, мне кажется, что она тебя ждет, – сказала Надя.

Но лучше бы она этого не говорила, у Николая от этих слов не только загорелись щеки и уши, но и бешено заколотилось сердце.

– Завтра я зайду к Быковым, узнаю и, если что, передам ей о твоем возвращении.

– Спасибо. Я завтра к ее родственникам, Тарбяковым, сам зайду, может, ее сестра Верка там будет, мне все равно надо адрес узнать.

– Верка живет в Левой Россоши, знаешь где? – спросила Надежда.

– В гостях никогда не был, но я представляю, где их дом, – сказал он.

В этот момент закончилась мелодия, он выпустил ее руку и, поддерживая за талию, проводил к месту, где стояли ее подружки, – спасибо тебе еще раз. До свидания.

– До свидания! – улыбаясь, ответила Надя.

Николай глазами нашел Виктора, он болтал с каким-то парнем, подошел к нему и предложил отправиться домой, тот согласился, и они вышли из клуба.

Утро понедельника для Николая началось «по расписанию»: ровно в шесть утра он открыл глаза, все еще спали. Армейская привычка, либо такой уж у него организм, но независимо от того, когда лег спать, он точно, как часы, просыпался в одно и то же время. Даже в армии, когда по воскресеньям подъем осуществлялся на час позже, в семь утра, он просыпался в шесть, лежал несколько минут, а потом шел бриться, мыться, погладить, подшить воротничок и постираться, если было что стирать. И когда для всех подавалась команда «подъем», он уже заканчивал все утренние процедуры, ложился на кровать и читал какую-нибудь газету или книжку до момента построения роты. В таких ранних подъемах были и свои преимущества: все он делал спокойно, не торопясь и без суеты. Теперь, лежа в кровати, он задумался о том, как спланировать свой день. У него только один день, завтрашний не в счет, завтра он уезжает. Если Нина у родителей, то она найдет способ, чтоб сообщить ему об этом. А может, ей это и не надо. Может, у нее давно есть парень. Как поступить? Наверное, самое разумное – это зайти к Тарбяковым, возможно, ее сестра Вера здесь. Она или кто-то из Тарбяковых может помочь ему. По крайней мере, сказать адрес, где она живет. Как странно устроен мир и судьбы людей в этом мире. Подумав о Вере, он вспомнил о том, как она поступила с его лучшим другом Витяном.

Витян был на два года старше Николая, он ходил в один класс с братом Сашей, но дружил больше именно с Николаем. Их связывал общий интерес: они оба увлекались радиотехникой, точнее радиохулиганством. Не имея специального разрешения, они конструировали приставки и радиопередатчики и потом, опять же, без разрешения, выходили в эфир. Они настолько сблизились, сдружились, что часто бывало так, что они заночевывали друг у друга и даже обменивались одеждой, если что-то приглянулось у друга. Но самое интересное, Витян уже дружил полгода с Верой, когда Николай познакомился с ее сестрой Ниной. Знакомству с Ниной предшествовали тоже удивительные события.

Глава 4

Еще летом, по окончании девятого класса, Николай работал в колхозе разнорабочим. Выполнял все, что предлагали: это и обкашивание обочин дорог, ремонт сельхозтехники, работа на току, на просушке зерна и многое другое. Одним словом, такая рабочая должность называлась по-деревенски просто: куда пошлют.

Однажды вышло так, что со своим напарником обедали в Данково, на полевом стане. Там, в платочке в горошину, на кухне помогала девчонка, трудившаяся на аналогичной должности. Когда Николай подошел за вторым блюдом, она положила ему порцию и сказала, что если будет мало, то можно подойти и попросить добавку. Он тогда засмущался, ничего не сказал, только лишь взглянул на нее и увидел глаза, которые как бы свысока и в то же время тепло смотрели на него. По телу пробежала дрожь, и он, отойдя от стойки, все мысли сосредоточил на этой девчонке. Кто она, почему он ее не знает? В каком классе она учится? Может, она учится в Кузьминской восьмилетней школе, поэтому он ее раньше не видел.

Он думал несколько дней о тех глазах, но судьба не позволяла еще раз их встретить и увидеть. Завершалось лето, и он перестал вспоминать о той девчонке. В один из августовских вечеров он шел со своим другом, между прочим, двойным тезкой (тоже Коля Барсуков, только дворовая кличка была странная – Хорушка), в клуб на танцы. Не доходя до Данковской средней школы каких-то триста метров, друг сказал Николаю:

– Ты подожди немного, я тут загляну к подруге, может, она тоже пойдет на танцы.

– Во! Так что, у тебя девчонка есть? – с удивлением в голосе спросил Николай. – Когда успел и почему так секретно?

– Да чего болтать, если мы с ней знакомы две недели, – ответил тот. – Познакомились в автобусе, когда ехали в Воронеж на позапрошлых выходных.

– Во даешь! А как зовут? Я ее знаю? – заваливал вопросами Николай.

– Зовут Вера, может, и знаешь, в этом году школу закончила.

– Ну ладно, разберемся с твоей Верой, иди, зови, я подожду. Если увижу, что ты с ней, то я тогда пойду в клуб без вас, а там увидимся. Не буду вам мешать.

Тезка ушел к дому своей знакомой, а Николай тихим шагом прошел еще немного вперед. В прошедшем учебном году он, единственный из класса, сидел за одной партой с девушкой – сестрой своего двойного тезки Сашей. Правда, ее все называли не Саша, а Шура, но Николай всегда обращался к ней по прозвищу от искаженной фамилии: Барсучка. У них были очень теплые и доверительные отношения, но была определенная граница, которую никто из них не нарушал, поэтому, на удивление всего класса, они были дружны и почти никогда не ссорились, исключая мелкие недоразумения…

Николай остановился и обернулся, когда за спиной услышал отдаленные голоса. Еще не было настолько темно, и в слабых сумерках он увидел своего тезку в компании двух девушек. Он не стал уходить и ждал, когда они подойдут поближе.

– Я подумал, что ты ушел, – сказал Коля Хорушка, когда они все подошли к нему вплотную. – Вот, знакомьтесь, мой друг, тоже Коля и тоже Барсуков, только Митиков по дворне. А это две сестры – Вера и Таня.

– Здравствуйте! Очень приятно! – сказал Николай. – Не забуду такие красивые имена, Вера и Таня!

Сестры засмеялись, а Николай, когда внимательно вгляделся, опешил, потому что перед ним стояла та незнакомая ему девчонка из полевого стана, имя которой он теперь знал – Таня.

– Кажется, мы немножко знакомы, – сказала Татьяна, несколько опередив Николая и глядя на него широко открытыми глазами. – Вы помните меня?

– Ну как я мог забыть такую красоту, – ответил он, опомнившись после неожиданности встречи, и веселым голосом добавил: – Конечно, помню! Теперь вот и имя знаю, и даже где живете знаю!

– Ну отлично, идемте, – сказал Коля Хорушка.

Тот вечер они так и провели вчетвером, а когда расставались, то договорились на следующий день встретиться вновь у дома сестер в то же время. Так и завязалась дружба.

Николай Веру помнил по школе – видел неоднократно, но не общался. А Таня училась на класс младше, а на таких он никогда не обращал внимания. В тот август они начали дружить. Встречались и шли в кино, а потом возвращались к их дому и подолгу сидели на крылечке или на скамеечке, подальше от чужих глаз. Говорили много и о многом. Это были первые юношеские попытки построения отношений, первые прикосновения к противоположности, грамматика любви. Было все чисто и трепетно, появилась некая привязанность и желание быть вместе как можно чаще и дольше. Но закончилось лето, и пришла осень. Николай и Таня стали чаще видеться в школе и редко встречаться по вечерам. Иногда писали записки и на переменках, втайне от всех, передавали друг другу. В октябре Николай простудился, пропустил пару школьных дней и Таню не видел. Через два дня у него уже не было температуры, но симптомы простуды еще остались, поэтому в школу идти было нельзя, но зато можно было, на радость матери, вязать веники из сорго.

Выращивать сорго было болезнью того периода. Старались минимально, только для себя, посадить картошку, а всю остальную площадь засевали этим сорго. Это был колоссальный и тяжелый труд, но прибыль с одного проданного веника перекрывала боль и пот тружеников. И, по решению матери, он сидел и целыми днями вязал те веники. Он думал о своей Тане и не знал, как ей сообщить, что с ним все в порядке и что временно он не имеет возможности прийти к ней. Ему было стыдно признаться ей, что он уже не болен, а всего лишь по принуждению матери вяжет веники и что именно поэтому не может с ней увидеться.