Елена Поддубская - Такая роковая любовь. Роман. Книга 2 Страница 13

Проглотив написанное одним махом, адвокат обвинитель возбуждённо вскрикнул. Теперь можно было не торопиться с выходом на сцену. Что бы там не говорил теперь Рябов и как бы жалостливо он не разыгрывал сцены любовного треугольника, Соев знал, что всё равно, в конечном итоге, победа будет на его стороне. Улика, найденная во время второго обыска, была не просто обвиняющей, она была уничтожающей. Недостающая деталь из картинки пазлей, не позволявшая Соеву до этого чётко видеть весь рисунок, теперь встала на своё место. Для полного разгрома противника не хватало только правильных показаний Каменева. Добиться их Соеву было несложно: старик легко шёл на контакт и поддавался любым сомнениям. Значит, его можно было уговорить в нужном для обвинения направлении.

– Итак, Владлен Сергеевич, остановимся с вами на том, что вы не помните в какое точно время вы ехали в лифте с Анной Керман. А также на том, что вы не отрицаете того, что возможно это было не днём, а вечером, – подвёл Соев итог опросу Каменева.

Подслеповато моргнув глазами, старик согласился с адвокатом и вышел из зала. Напоследок он приветливо улыбнулся Анне.

«Ты-то тут никакой роли не играешь, дорогой товарищ сосед», – ответила Анна старику грустной улыбкой. Манипуляции Соева были очевидными. Осталось только дожидаться чем они выльются для самой Анны и, через неё, для Николая.

Впрочем, гадать всем пришлось недолго. Едва дождавшись, пока выведут Каменева, Соев стал медленно и внушительно излагать новую версию смерти Ларисы Фёдоровой. На этот раз материала для обвинения у него было больше. Теперь Соев упорно настаивал на том, что в квартире, кроме супругов, на момент преступления была ещё и Анна. Зная, что собрание на работе закончилось в начале восьмого, было легко предположить, что в гостиницу «Россия» Кравцов и его бывшая жена могли прибыть уже к половине восьмого, в крайнем случае без пятнадцати восемь. Поднявшись наверх в комнату, где жила Анна, они поговорили с дежурной по этажу, затем спустились в ресторан и заказали ужин для женщины и шампанское. Опять же, привлекая к себе внимание официанта, обслуживавшего их, парочка, таким образом, обеспечила себе алиби. К сожалению для обоих подозреваемых, в своих показаниях ни дежурная, ни тем более официант, никак не могли припомнить точного времени появления сообщников в гостинице. Зато оба однозначно заявили, что видели Николая и Анну недолго. На этаже они лишь поинтересовались есть ли у дежурной свежая пресса. В ресторане тоже не задержались: заказанная бутылка с шампанским осталась не выпитой более, чем наполовину. Это официант помнил отчётливо: подобные расточительства в их ресторане бывали большой редкостью. На основании этого, можно было предположить, что Николай и Анна торопились. Здесь очень важно было подчеркнуть то, что дежурная по этажу больше в этот вечер не видела ни девушку, ни её спутника. Правда, она оговорилась, что какое-то время отсутствовала на посту, отчего, возможно, упустила момент возвращения проживающей в свой номер. Но зато потом, в течение всего оставшегося времени, дежурная была на посту. В номере, где жила Керман, было тихо. В районе половины двенадцатого дежурная ушла в отведённый ей для ночлега служебный номер. Всё это могло предполагать что, посидев в ресторане, Николай поспешил покинуть отель для того, чтобы вернуться домой. Приехав, он, зная слабость жены к спиртному, под любым предлогом мог предложить ей выпить. Вино должно было помочь Николаю расположить жену к предстоящему визиту Анны. Последняя, доужинав в ресторане в одиночестве, вслед за этим села в такси и поехала на квартиру Фёдоровой. В лифте с соседом Ларисы Каменевым, она могла, таким образом, оказаться не в четыре часа, а после восьми. В своих показаниях Каменев не отрицал того, что мог перепутать время.

Итак, Анна приехала к Кравцовым. Лариса, уже «размятая» к этому времени вином, встретила её дружелюбно. Под предлогом чествования трудоустройства Анны на фирму Ларисы, бывшие супруги, а ныне сообщники, напоили хозяйку квартиры. В районе одиннадцати Кравцов принял снотворное и заснул. Анна Керман осталась с бывшей подругой. Обстановка была располагающей к откровенной беседе. Скорее всего, женщины продолжили пить, чем вполне можно объяснить недостающие при экспертизе триста пятьдесят граммов спиртного. И вот здесь-то Анна, судя по записке, могла признаться Ларисе в том, что Николай до сих пор является её любовником. Каковой была реакция Фёдоровой, догадаться нетрудно: всё-таки она любила своего мужа; пусть по-своему, но любила. Оказавшись в состоянии сильного возбуждения, Лариса, возможно, снова набросилась на вино. Это было как раз то, что нужно сообщникам; улучив момент, гостья незаметно бросила в бутылку три первых таблетки «Барбамила». Убедившись, что последняя опустошила бокал больше, чем наполовину, гостья растворила с бутылке оставшиеся две таблетки и поспешила уехать в гостиницу. Ей было очень важно, чтобы Лариса, до того как уснуть, успела закрыть за ней дверь. Николай в это время уже спал крепким сном. Уходя, гражданка Керман была уверена, что Лариса тут же свалится и заснёт. Она никак не могла предполагать, что у отравленной ею подруги найдутся силы для того, чтобы написать предсмертную записку, в которой она разоблачит своих истинных убийц.

Завершив свой трепетный рассказ, адвокат Соев многозначительно посмотрел на зал. Из сказанного им следовало, что Николай Кравцов являлся если не прямым, то косвенным убийцей своей жены Ларисы.

Соев строил логичную линию, не прибегая пока к той самой последней сражающей улике, что явилась бы, при доскональной проверке фактов, уликой номер один. Для проверки нужно было во-первых, время, во-вторых, навлечение ещё больших подозрений на Анну Керман. В идеале, Соева сейчас очень усторил бы её арест. Столь жестокая мысль была дла адвоката защиты всего лишь одним из ходов его игры. О жизни и судьбе возможно невинного человека он даже не думал. Вот почему закончил речь с обращением к суду:

– Господин судья, при сложившихся обстоятельствах, и учитывая, что гражданка Керман обманула суд, я настаиваю на немедленном её помещении под стражу.

– Что-о-? – сорвалось сразу с нескольких уст.

Противясь подобной формулировке, Рябов сорвался с места с криком:

– Господин судья! Это невозможно. У вас нет повода принимать подобное решение.

– Господин защитник, – судья важно выпрямился, – я напоминаю вам, что решение любого рода принадлежит в этом зале исключительно мне. И я сам буду решать, что для суда возможно, а что нет.

Судья был ущемлён замечанием, но адвокат не сдавался:

– Ваша Честь! Мне кажется, что прежде чем выносить столь серьёзное предположение, мой коллега Соев мог бы сначала более тщательно допросить подозреваемую им Анну Керман. Возможно, ему тогда не пришлось бы напрягать своё воображение попусту, так как она сама рассказала бы нам, что делала в доме Ларисы в день смерти последней. Неточность показаний официанта или дежурной по гостинице, не могут всё-таки являться доказательствами вины. А свидетель Каменев, на мой счёт, вообще не сказал ничего определённого относительно времени встречи с Анной Керман в лифте. В таком случае, стоит, как мне кажется, спросить об этом саму подозреваемую. Она-то должна знать точнее в каком часу она была в гостях.

В голосе Рябова кроме недовольства звучала явная тревога теперь ещё и за Анну. Как и оппонент, он догадывался какую формулировку событиям могут вынести присяжные, если им оставить на рассмотрение новую версию Соева. Рябов, яснее чем когда-либо, понял, что явно не владеет какой-то информацией. Ему совершенно необходимо было выиграть время, чтобы допросить Анну наедине.

После его слов судья задумался. Сказанное Рябовым было очевидным. Никаких прямых улик против Анны Керман пока у суда не было. Но и отказываться рассмотреть версию Соева суд не имел права. Проще всего при сложившихся обстоятельствах было закрыть заседание и перенести его до выяснения новых подробностей. Требование Соева казалось судье преждевременным. А с другой стороны, если обвинитель был прав? Судья молчал.

Рябов ожидал его решения. Соев, по мнению Рябова, позволял себе больше, чем это было предусмотрено положением. Уступить ему – означало заранее согласиться на проигрыш. Рябову это казалось совершенно недопустимым. Еще час назад позиции защиты были намного выше. Простые подозрения или рассуждения, основанные на неточных показаниях, не могли так просто заставить Рябова смириться с самовольством Соева. И пусть даже Рябов видел, как налились негодованием глаза противника, он совершенно не собирался отступать.

Выслушав критику Рябова со злым прищуром во взгляде, Соев ответил ему прежде, чем судья успел что-то сказать: